— Это он… — одними губами прошептал судья. — Он приходит проверять меня. Каждый месяц.

— Кто?

Но отвечать не пришлось. Шаги приближались. Они были тяжёлыми, властными. Так ходит хозяин жизни.

— Прячемся! — скомандовала Анна.

Времени бежать через балкон не было. Анна взмыла вверх, зацепившись за лепнину под высоким потолком, и укрылась в густой тени массивной люстры. Алексей метнулся за тяжёлую портьеру у окна, став плоским, как тень.

Дверь кабинета распахнулась.

В комнату вошёл высокий мужчина. На его плечах лежал мокрый от дождя плащ с гербом серебряного дракона на воротнике. Он снял цилиндр, стряхнул капли воды и передал его невидимому слуге в коридоре.

Свет камина осветил его лицо. Жёсткие, волевые черты. Аккуратная седая бородка. Глаза, холодные и пронзительные, как сталь клинка.

Алексей, наблюдавший через щель в портьере, почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Ему пришлось прикусить губу до крови, чтобы не издать ни звука.

Борис Романов. Его отец. Великий магистр Гильдии Серебряного Клинка. Человек, портрет которого висел в каждой казарме как образец чести и доблести.

— Фёдор? — голос Романова был спокойным, бархатистым, но от этого звука по спине бежали мурашки. — Почему ты на полу? Опять напился до скотского состояния?

Он прошёл в центр комнаты, брезгливо обходя лужу коньяка. Трость с серебряным набалдашником глухо ударила о ковёр.

— Борис… — Орлов пополз к нему, хватая за полы плаща. — Боря, спаси… они здесь… тени…

— Встань, — Романов не повысил голоса, но в нём прозвучала такая угроза, что Орлов мгновенно вскочил, шатаясь. — Ты позоришь себя. И меня. Я предупреждал тебя, Фёдор. Твоя слабость становится проблемой.

— Я не слабый! Я просто не могу больше! — зарыдал судья. — Девчонка Теневого… она жива! Она была здесь! Я отдал ей ключ!

Повисла тишина. Страшная, звенящая тишина. Романов медленно снял перчатки, аккуратно положил их на стол. Его лицо осталось бесстрастным, лишь в углу глаза дёрнулась мышца.

— Ты отдал ей ключ, — повторил он ровным тоном. — Значит, двадцать лет усилий псу под хвост. Значит, ты предал наш договор.

— Я боялся! Она убила бы меня!

— А меня ты не боишься? — Романов повернулся к нему. В его руке, словно фокус, появилась трость. Лёгкий щелчок — и из трости выдвинулось узкое, матовое лезвие стилера.

Алексей за портьерой перестал дышать. Его мир, его вселенная, построенная на вере в отца, трещала по швам. Он видел не героя. Он видел хладнокровного убийцу, загоняющего в угол загнанное животное.

— Боря, нет! Мы же друзья! Мы крестили детей вместе! — Орлов пятился, выставив руки.

— Друзья не предают, Фёдор. И не ставят под удар Систему ради собственной шкуры.

Романов сделал шаг вперёд. Его движения были безупречны — та самая школа, которой он учил Алексея. Идеальный баланс. Экономия усилий. Смертельная грация.

— Ты должен молчать, Фёдор. Ради блага Империи. Ради стабильности. Ради наших семей. Если эти документы всплывут, начнётся гражданская война. Гильдии перегрызут друг другу глотки. Ты этого хочешь?

— Я хочу жить…

— Это эгоистично, — мягко укорил его Романов. — Иногда, чтобы сохранить лес, нужно срубить гнилое дерево.

Анна наверху сжала кулаки. Она могла бы спрыгнуть сейчас. Удар сверху — идеальная позиция. Она могла бы обезвредить Романова за секунду. Но она знала, что Алексей смотрит. Если она нападёт на его отца сейчас, это убьёт не только Романова-старшего, это убьёт что-то внутри Алексея.

Она ждала. Ждала выбора, который должен сделать не она.

Алексей смотрел. Он видел спину отца. Видел, как напряглись мышцы под плащом, готовясь к выпаду. В голове звучали слова отца, сказанные много лет назад: "Защищай слабых. Карающий меч должен быть справедливым".

Где здесь справедливость? Где честь? Это была казнь свидетеля. Зачистка хвостов.

— Прости, Фёдор, — тихо сказал Романов. И сделал выпад.

Это было быстро. Слишком быстро для пьяного судьи. Стилет пронзил воздух там, где секунду назад было сердце Орлова. Но самого Орлова там уже не было.

В последний момент, нарушая все правила скрытности, из-за портьеры вырвалась тень. Звон стали. Искры.

Клинок Алексея встретил стилет отца, отводя удар в сторону.

Романов отшатнулся, удивлённо вскинув бровь. Он не ожидал сопротивления. Он посмотрел на фигуру в капюшоне, вставшую между ним и скулящим судьёй.

— Кто ты такой? — спросил Романов, перехватывая трость поудобнее. — Наёмник Волконского? Или…

Алексей медленно поднял руку и откинул капюшон.

В тусклом свете камина отец и сын смотрели друг на друга. Два похожих лица. Два одинаковых шрама над бровью — у отца старый, побелевший, у сына — свежий, красный.

В глазах Романова-старшего промелькнуло что-то похожее на шок, но он мгновенно подавил это, вернув маску ледяного спокойствия.

— Алексей, — произнёс он. В его голосе не было радости. Только разочарование. — Значит, слухи не врали. Ты связался с террористами.

— Я связался с правдой, отец, — голос Алексея дрожал, но клинок в его руке не шелохнулся. — Ты хотел убить безоружного. Ты… ты был одним из них. Все эти годы.

— Я делал то, что нужно, — отрезал Романов. — Уйди с дороги, сын. Ты не понимаешь, во что влез. Это большая политика. Здесь нет места юношескому максимализму.

— Здесь нет места чести, — выплюнул Алексей. — Ты лгал мне. Всю жизнь. "Кодекс Клинка"… ты подтёрся им, отец.

Романов сузил глаза.

— Я сказал — уйди. Или мне придётся дать тебе урок, который я откладывал слишком долго.

Он поднял стилет в боевую позицию.

Алексей стоял, чувствуя, как сердце разрывается в груди. Человек, которого он боготворил, готов был убить его, чтобы сохранить свои грязные тайны. Зеркало треснуло, и из трещины потекла тьма.

Сверху, с люстры, беззвучно спрыгнула Анна, вставая плечом к плечу с Алексеем.

— Урок окончен, господин Романов, — сказала она. — Перемена началась.

ГЛАВА 58: Разбитое зеркало

Они бежали.

Бежали не от погони, хотя стража Волконского наверняка уже прочёсывала Зелёные Сады, а от того, что осталось в кабинете Орлова. От правды, которая резала больнее любого клинка. От взгляда Бориса Романова, в котором презрение смешалось с обещанием скорой расправы.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, оставив после себя запах мокрой пыли и озона. Небо над Петербургом начало сереть, окрашиваясь в тот особый, предрассветный оттенок синяка, который так шёл этому городу.

Убежище было старым. «Гнездо Ворона» — крохотная мансарда над антикварной лавкой в районе Пяти Углов, о которой знали только Крюк и пара самых доверенных людей. Владелец лавки, старый еврей-артефактор с вечно трясущимися руками, задал было вопрос, но одного взгляда на бледное, как смерть, лицо Алексея ему хватило, чтобы заткнуться и запереть дверь на три магических засова.

Внутри было сухо, но холодно. Маленькая печка-буржуйка давно остыла, и в воздухе висел запах старой бумаги и сушёных трав.

Алексей рухнул на пол у стены, словно у него перерезали сухожилия. Он сидел, обхватив колени руками, и раскачивался. Впервые за всё время, что Анна его знала, он выглядел не как наследник Великой Гильдии, не как лучший мечник поколения, а как сломленный мальчишка.

Анна зажгла крошечную магическую сферу и подвесила её под потолком. Тусклый, янтарный свет залил комнату, отбрасывая длинные тени. Она положила медный ключ Орлова на стол. Он лежал там, маленький и невзрачный кусок металла, способный обрушить Империю.

— Ты видел его глаза? — спросил Алексей. Его голос был глухим, безжизненным. Он смотрел в одну точку на полу. — Он был готов убить меня. Не как сына. Как помеху.

Анна опустилась на пол рядом с ним. Не слишком близко, чтобы не нарушать его личное пространство, но достаточно, чтобы он чувствовал тепло её тела.

— Он защищал себя, Лёш. И свою ложь.