Дети сидели статуями. Они видели падающую тень. Они видели летящую на них балерину в разорванной пачке, с безумными глазами. Но они не двигались.
Анна врезалась в крайнего мальчика.
Это был не балетный жест. Это был силовой прием. Удар корпусом.
— ВНИЗ!
Она сбила мальчика с кресла, отправив его на пол между рядами. Схватила за шиворот девочку рядом — рывок, бросок в сторону.
Ферма падала. Воздух, толкаемый широкой плоскостью конструкции, ударил в лицо плотной волной. Свист рассекаемого воздуха резал уши.
Анна успела толкнуть третьего ребенка — девочку с огромным белым бантом.
Четвертого она накрыла собой. Просто сбила с ног и рухнула сверху, закрывая своим телом, создавая живой щит.
Она подняла голову.
Все поле зрения заполнил металл.
Она видела заклепки на алюминиевом профиле. Пыль на линзе прожектора. Маркировку завода-изготовителя: «Сделано в Германии». Видела оборванный трос, вибрирующий в воздухе.
«Траектория верная», — отметила она отстраненно.
Дети были вне зоны прямого удара. Она сместила их на полметра. Этого достаточно.
Удар.
Звук был не громким. Он был плотным. Тяжелым. Хруст ломающихся костей смешался со звоном битого стекла и скрежетом металла о паркет.
Тонна металла вдавила Анну в пол партера.
Позвоночник сломался в трех местах. Грудная клетка схлопнулась, легкие пробиты ребрами. Сердце, сжатое чудовищным давлением, сделало последний, судорожный удар. Кровь хлынула в горло.
Боли не было. Нервная система была уничтожена быстрее, чем успела передать сигнал в мозг. Спинной мозг перебит. Связь с телом потеряна.
Последнее, что зафиксировало угасающее сознание Анны Королевой, было не страхом и не сожалением. Не было мыслей о несыгранных ролях, о несостоявшейся семье, о бессмысленности жертвы.
Это было чувство завершенности.
Идеальное движение.
Абсолютно точный расчет. Вектор, сила, тайминг. Ни одной лишней детали. Самый сложный и самый важный пируэт в ее жизни был исполнен безупречно. Она спасла будущее. Она сделала то, ради чего тренировалась всю жизнь: использовала свое тело как инструмент, чтобы изменить реальность.
Свет погас.
Глава 2. Пробуждение в холодной тьме
Тьма.
Она была не черной, а серой. Густой, как кисель. Холодной.
Ощущение тела вернулось не сразу. Сначала появился звук.
Шум крови в ушах. Стук. Тук-тук. Тук-тук. Ритм аритмичный, сбивчивый. Сердце билось так, словно пыталось пробить грудную клетку изнутри.
Потом запах.
Сырость. Плесень. Гнилая солома. Запах немытого тела и застарелого страха. Запах, который впитывается в кожу и не смывается годами.
Потом тактильные ощущения.
Холод камня под щекой. Что-то острое впивается в бок. Солома. Липкая влага на лбу.
Анна попыталась сделать вдох.
Воздух вошел в легкие со свистом. Грудная клетка отозвалась тупой, ноющей болью. Не той, смертельной, разрывающей, которую она помнила секунду назад под тонной металла, а привычной болью сильного ушиба. Как после неудачного падения с поддержки.
«Я жива?»
Мысль была вялой, ленивой. Она плавала в голове, как рыба в мутной воде.
Анна открыла глаза.
Картинка была расфокусированной. Серый каменный потолок. Грубая кладка, швы забиты мхом. Паутина в углу, дрожащая от сквозняка. Решетка под самым потолком, сквозь которую пробивается тусклый, грязный свет.
Она попробовала пошевелиться.
Тело было чужим.
Это было первое, что она поняла четко. Профессионально.
Ее тело — тело балерины Анны Королёвой — было инструментом, настроенным годами тренировок. Она знала каждую мышцу, каждое натяжение, каждый миллиметр амплитуды. Она чувствовала свои суставы, как механик чувствует двигатель гоночного болида.
Это тело ощущалось иначе.
Легче. Меньше. Слабее.
Мышечный корсет отсутствовал. Позвоночник не держал вертикаль. Суставы болтались, как у шарнирной куклы. Координация была сбита — вестибулярный аппарат посылал ложные сигналы.
Анна с трудом села на жесткой койке. Голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Она сглотнула вязкую, металлическую на вкус слюну. Кровь. Она прикусила язык или губу.
Она посмотрела на свои руки.
Тонкие запястья. Кость узкая, хрупкая. Смуглая, грязная кожа. Обкусанные ногти с черной каймой. На костяшках — ссадины, свежие и старые, покрытые коркой.
На левом предплечье — шрам. Свежий, багровый. Круг, перечеркнутый крестом. Клеймо. Выжженное, а не порезанное. Кожа вокруг стянута, воспалена.
— Что за… — попыталась сказать она.
Голос был не ее. Чужой. Ломкий, хриплый, подростковый. Связки были короче, гортань уже.
В этот момент плотина в голове рухнула.
Это не было плавным возвращением памяти после амнезии, как показывают в кино. Это была Ddos-атака. Загрузка терабайтов данных в мозг, который не был готов к такому объему.
Чужая жизнь, чужой опыт, чужая личность врезались в сознание Анны Королевой, как встречный товарный поезд.
Имя: Анастасия Теневая.
Возраст: 14 лет.
Статус: Курсант низшего ранга. Дочь предателя.
Местонахождение: Северная Академия, карцер № 4.
Образы вспыхивали яркими, болезненными вспышками, выжигая сетчатку изнутри.
Холодный двор Академии. Дождь, превращающий песок в жижу. Инструктор в черном плаще бьет ее палкой по ногам. Удар. Боль. «Ниже, тварь! Ниже! Колени согни!»
Лицо отца. Строгое, уставшее, с ранней сединой на висках. Кабинет, заваленный картами. «Настя, помни: тень — это не отсутствие света. Тень — это убежище. Тень — это твой друг».
Плаха на площади. Толпа ревет, требуя крови. Отец на коленях. Его рубаха разорвана. Удар топора. Голова катится по деревянному помосту, оставляя красный след. Глаза открыты и смотрят прямо на нее.
Смех однокурсников. Столовая. Каша на лице. Плевок. «Предательница! Твой папаша продал нас! Сдохни!»
Анна схватилась за виски. Боль была адской. Череп раскалывался. Две личности пытались уместиться в одном мозгу, как две операционные системы на одном жестком диске. Конфликт файлов. Синий экран смерти.
Тридцатилетняя прима Большого театра, жесткая, циничная перфекционистка, знающая цену успеху.
И четырнадцатилетняя забитая девочка-изгой, потерявшая все, сломленная, запуганная.
— Тихо, — прошептала Анна. — Тихо.
Она использовала технику, которая спасала ее перед выходом на сцену, когда паника сжимала горло. Дыхание.
Вдох на четыре счета. Раз, два, три, четыре.
Задержка. Раз, два.
Выдох на четыре счета. Раз, два, три, четыре.
Кислород пошел в кровь. Пульс начал замедляться. Картинки перестали мелькать стробоскопом. Личность Анастасии отступила, свернулась испуганным клубком в глубине сознания, уступив место железной воле Анны Королевой.
— Анализ, — скомандовала она себе вслух. Голос дрожал, но слушался.
Я умерла в Москве. Тело уничтожено тонной металла. Это факт.
Я очнулась в другом мире, в другом теле. Это данность.
Я в тюрьме. Или в карцере учебного заведения, что здесь одно и то же.
Она встала. Ноги дрожали, колени подгибались, но держали. Прошла три шага до двери. Тяжелая, дубовая, обитая железом. Засов снаружи. Внизу — узкая щель для миски.
В углу стояло ведро с водой. Поверхность затянута пленкой пыли.
Анна подошла, опустилась на колени. Заглянула в воду.
Отражение подтвердило данные памяти.
Подросток. Черные волосы, стриженные кое-как, клочьями. Скулы обтянуты кожей — голод. Под глазами — черные круги. На губе — запекшаяся кровь. На шее — желтеющий синяк.
— Ну здравствуй, Анастасия, — сказала Анна отражению. — Выглядишь паршиво.
