Он показал ей стойку. Низкую, устойчивую. Совершенно не похожую на изящные балетные позиции.

«Встань так. Держи баланс».

Анна попыталась повторить. Её балетное тело, привыкшее к грации и лёгкости, протестовало против этой грубой, приземлённой позиции.

«Неправильно. Ниже. Центр тяжести должен быть ниже».

Она опустилась. Мышцы бёдер горели от напряжения.

«Теперь ударь. Бей в мой живот. Со всей силы».

Анна ударила. Её кулак врезался в его живот с глухим звуком.

Борис даже не дрогнул. Только усмехнулся.

«Это было похоже на укус комара. Ты бьёшь только рукой. Нужно бить всем телом. Смотри».

Он показал. Медленно, чтобы она видела каждое движение. Как ноги толкают землю. Как импульс идёт от ступней через бёдра, через корпус, через плечо, через руку — и взрывается в кулаке.

«Теперь ты. И приготовься к боли. Потому что пока ты не научишься бить правильно, твои кости будут ломаться».

Параллельные истории

Пока Анна училась превращать своё тело в оружие, жизнь её команды тоже менялась.

Максим медленно восстанавливался. Его нога заживала, хоть и оставляла его с лёгкой хромотой. Эллада ухаживала за ним с терпением и нежностью, которых Анна у неё не замечала раньше. Однажды вечером она увидела их сидящими вместе в углу убежища, держась за руки. Максим что-то тихо говорил, Эллада смеялась.

В этом аду они нашли что-то светлое. Любовь.

Ирина нашла своё призвание среди детей Нижнего города. Голодные, беспризорные дети, многие из которых были ворами и попрошайками. Она начала учить их стрельбе из лука — используя сломанные луки и самодельные стрелы. «Если система их бросила, мы дадим им навыки для выживания», — объяснила она Анне.

Алексей каждую ночь патрулировал окрестности их убежища. Бывший наследник благородной семьи превратился в ночного стража трущоб. Его серебряный клинок стал символом защиты для обитателей Нижнего города. Говорили, что в темноте можно увидеть серебряную вспышку — и знать, что «Серебряный страж» охраняет сон.

Три дня Анна тренировалась с Борисом. Каждый день — агония. Её руки покрылись синяками и ссадинами. Костяшки пальцев кровоточили. Запястья болели так, что она едва могла держать клинки. Каждый удар отдавался болью.

Но она продолжала.

На четвёртый день случилось что-то странное. Она ударила по тяжёлому мешку, набитому песком и камнями. И впервые почувствовала это. Ощущение, что удар идёт не от руки, а от самой земли под ногами. Импульс, проходящий через всё тело и взрывающийся в кулаке.

Мешок качнулся. Сильнее, чем когда-либо.

Борис, наблюдавший с бутылкой в руке (он всё ещё пил, но меньше), кивнул.

«Ты начинаешь понимать. Школа Кулака — это не о силе мышц. Это о том, как использовать силу всего тела. Силу гравитации. Силу импульса. Твоё балетное тело, которое ты считала недостатком — на самом деле преимущество. Балет учит контролю над каждым мускулом. Теперь используй этот контроль для ударов».

Анна ударила снова. И снова. Боль отступила на задний план. Осталась только концентрация. Только движение.

«Григорий говорил мне: „Танцуй, моя девочка", — прошептала она между ударами. — Теперь я буду танцевать. Но это будет танец смерти. Танец, объединяющий все Школы».

Борис посмотрел на неё с чем-то похожим на гордость.

«Ты не обычная ученица, девочка. У тебя есть то, чего нет у большинства — голод. Голод к знаниям. Желание стать лучше. Ладно. Я научу тебя всему, что знаю. Но это только одна Школа из семи».

«Я найду остальных учителей», — сказала Анна с непоколебимой уверенностью.

И она знала, что найдёт. Потому что у неё не было выбора. Только две недели до того, как Волконский нанесёт удар. Две недели, чтобы превратиться из мастера одной Школы в мастера всех семи.

Невозможная задача.

Но Анна Теневая всю жизнь делала невозможное.

Глава 49: Семь учителей

Три месяца.

Девяносто дней ада, которые превратили Анну Теневую из мастера одной Школы в нечто, чего мир ещё не видел.

Каждое утро начиналось с боли. Каждая ночь заканчивалась кровью. Между ними была только работа — изнурительная, методичная, беспощадная работа над собой.

После Бориса и Школы Кулака пришла Вера.

Она была высокой, жилистой женщиной с лицом, изрезанным шрамами, и глазами цвета стали. Когда-то она была одной из элитных копейщиц Гильдии Копья, но потеряла всё после того, как отказалась участвовать в расправе над мирными жителями восставшей деревни. Её изгнали, объявив трусихой. Теперь она жила в Нижнем городе, ремонтируя оружие за медяки.

«Школа Копья — это не просто длинное оружие, — сказала она Анне в первый день обучения. — Это философия дистанции. Контроль пространства между тобой и противником. Копьё держит врага на расстоянии, где твои клинки бесполезны, а его — ещё не достают до тебя».

Она учила Анну чувствовать дистанцию интуитивно, без измерения глазами. Учила наносить молниеносные уколы, которые пронзали жизненно важные точки с хирургической точностью. Учила терпению — умению ждать, когда противник совершит ошибку, переступит невидимую границу твоего контроля.

«Копейщик — это охотник, — говорила Вера. — Он не атакует, пока не уверен в убийстве. Одна атака. Одна смерть».

Игорь, мастер Школы Меча, был полной противоположностью. Массивный мужчина с седой бородой и руками, похожими на молоты. Он потерял семью во время одного из контрактов — его подставили, и они погибли, пока он был далеко. Теперь он ковал оружие в подпольной кузне, и каждый удар молота был попыткой выковать своё искупление.

«Школа Меча — это сила и честь, — его голос гремел в маленькой кузне. — Прямая атака. Мощная защита. Мечник не прячется в тени, как вы, ассасины. Он стоит лицом к лицу с противником и побеждает чистой силой».

Он учил Анну парировать тяжёлые удары, использовать инерцию противника против него самого, превращать защиту в атаку одним движением. Её лёгкие «Лебединые крылья» не были предназначены для такого, но Анна училась адаптировать принципы, а не оружие.

Ольга, мастер Школы Посоха, была самой странной из всех учителей. Пожилая женщина с длинными седыми волосами и глазами, которые, казалось, видели сквозь материю в саму суть вещей. Она потеряла всё не из-за конфликта, а из-за того, что однажды увидела будущее — и попыталась его изменить. Гильдия объявила её еретичкой.

«Школа Посоха — это контроль Потока, — говорила она тихим, почти гипнотическим голосом. — Поток — это энергия жизни, которая течёт через всё живое. Мастер Посоха не просто бьёт деревянной палкой. Он направляет Поток через оружие, усиливая или ослабляя противника».

Она учила Анну чувствовать собственную энергию, визуализировать её как светящийся поток внутри тела. Учила направлять этот поток в удары, делая их более мощными, или в движения, делая их быстрее. Это была почти магия, но не совсем — скорее древняя техника, забытая большинством.

Дмитрий, мастер Школы Кинжала, был тенью среди теней. Невысокий, худощавый человек с лицом, которое легко забывалось. Он потерял всё после того, как отказался убить ребёнка — мальчика, который был «свидетелем». Гильдия изгнала его за непослушание.

«Школа Кинжала — это искусство невидимого убийства, — шептал он. — Ты атакуешь из слепых зон. Из темноты. Из мёртвых углов обзора. Противник даже не знает, что умер, пока не почувствует холод клинка между рёбер».

Он учил Анну двигаться так, чтобы исчезать из поля зрения противника. Не буквально — просто использовать естественные слепые зоны человеческого восприятия. Учил атаковать нервные узлы, которые парализовали, а не убивали сразу — давая время для второго, смертельного удара.

Екатерина, мастер Школы Лука, была молодой — всего на несколько лет старше Анны. Но её глаза были древними. Она потеряла всё, когда её возлюбленного казнили за измену, которой он не совершал. Она пыталась его спасти, стреляя по палачам. Промахнулась. Его казнили. Её изгнали.