В первом ряду, в ложе, обитой красным бархатом, сидел Директор Громов.

Он не был похож на злодея из детских сказок. Никаких чёрных плащей, злодейского смеха или черепов. Он выглядел как успешный, уверенный в себе мужчина средних лет, облечённый властью, которую он носил так же естественно, как свой парадный мундир. Серебряные эполеты тускло блестели в отражённом свете. В руке он держал бокал с дорогим вином, но вино оставалось нетронутым.

Громов смотрел на сцену.

Обычно балет его утомлял. Он считал это искусство слишком жеманным, слишком оторванным от реальности. Но сегодня… сегодня что-то заставило его податься вперёд.

«Кто она?» — пронеслось в его голове.

Он видел сотни балерин. Видел прим Императорского театра, видел заезжих звёзд из-за границы. Все они были прекрасны, техничны, безупречны. Но они были куклами. Красивыми, дорогими куклами, которые выполняли команды хореографа.

Эта женщина была другой.

В её танце не было покорности. В каждом повороте головы, в каждом взмахе руки сквозила дикая, первобытная сила. Она не просила аплодисментов. Она требовала внимания.

Громов прищурился. Что-то в её пластике… этот резкий поворот корпуса… этот наклон шеи…

Дежавю ударило его под дых.

Память, которую он тщательно хоронил двадцать лет назад, вдруг ожила. Он увидел другой зал. Меньше, скромнее. Зал для тренировок. И другую женщину. С такими же глазами, в которых горел огонь, способный сжечь мир.

— Ты… — прошептал он одними губами. Но тут же одёрнул себя. Невозможно. Та женщина мертва. Он лично позаботился об этом.

— Великолепно, не правда ли? — голос князя Волконского, сидевшего рядом, прозвучал как скрежет металла по стеклу. Князь был уже изрядно пьян, его лицо раскраснелось, а взгляд блуждал по ногам танцовщицы с откровенной похотью. — Какой темперамент! Говорят, она с юга. Надо будет пригласить её в мой особняк после бала. У меня есть… коллекция редких вин, которую ей стоит оценить.

Громов поморщился. Пошлость Волконского раздражала его, как зудящая царапина.

— Смотри на танец, идиот, — процедил он сквозь зубы, не отрывая взгляда от сцены. — Ты видишь технику?

— Технику? — Волконский хихикнул. — Я вижу ножки. И, судя по всему, весьма гибкую спину.

Громов отвернулся от него. Его инстинкты, отточенные годами интриг и выживания, кричали об опасности. Но разум, убаюканный безопасностью дворца и собственной властью, шептал: «Это просто балерина. Просто талантливая девка. Расслабься».

И Анна знала это.

Она чувствовала его взгляд на себе, как физическое прикосновение. Липкое, холодное, оценивающее. Она знала, что он смотрит. И она играла с ним.

Каждый раз, когда она поворачивалась к залу лицом, она встречалась с ним глазами. Грим менял её черты, делал их более резкими, театральными, чужими. Но глаза… глаза спрятать было нельзя. И она вкладывала в этот взгляд всё.

«Смотри на меня, Громов», — думала она, делая серию пируэтов, превращаясь в белый вихрь. — «Смотри и восхищайся. Ты думаешь, что видишь искусство? Ты видишь свою смерть, одетую в кружева. Я гипнотизирую тебя. Я — твоя кобра, а ты — кролик, который замер перед броском».

Она замедлила темп. Музыка стала тягучей, тревожной. Анна прогнулась назад в глубоком камбре, так низко, что её голова почти коснулась пола. Её руки изогнулись, как крылья раненой птицы. Или как лезвия кинжалов, готовых к удару.

Это была дуэль. Психологическая дуэль, где оружием были не мечи и магия, а красота и внимание. Пока он смотрел на неё, пока он пытался разгадать её загадку, он не смотрел по сторонам. Он забыл о своей охране. Забыл о «Тенях», расставленных по периметру. Он был пойман в ловушку собственного любопытства.

А в это время, в другом мире, скрытом от глаз аристократов, шла совсем другая битва.

Мир технических коммуникаций Зимнего Дворца был тесным, жарким и пыльным. Здесь не было золота и бархата. Здесь были трубы, обмотанные изоляцией, пучки магических кабелей, гудящие от напряжения, и запах озона, смешанный с запахом старой смазки.

Ирина ползла по вентиляционной шахте. Её тело ныло от напряжения, колени горели, стёртые о жёсткий металл, но она не останавливалась.

«Ещё десять метров», — шептала она себе под нос, сверяясь с картой на экране наручного коммуникатора. Маленький голографический дисплей светился тусклым зелёным светом, отбрасывая причудливые тени на её лицо, испачканное сажей.

Внизу, под решёткой, по которой она ползла, проходил коридор. По нему шагали патрули. Ирина замирала каждый раз, когда слышала стук сапог.

«Дыши. Просто дыши. Ты тень. Тебя здесь нет».

Она добралась до узловой точки — места, где сходились коммуникации, ведущие к комнате управления проекцией. Здесь было жарко, как в печи. Магические генераторы, питающие иллюзии в зале, работали на пределе, выбрасывая в пространство волны тепла и сырой энергии.

Ирина достала из поясной сумки набор инструментов. Это были не обычные отвёртки. Это были тончайшие щупы из мифрила и адаманта, способные взаимодействовать с магическими полями, не вызывая короткого замыкания. И маленький прибор — дешифратор ауры, который она собрала сама из украденных деталей и гениальных догадок.

Перед ней была панель доступа. Простая на вид металлическая пластина, но Ирина знала: за ней скрывается «Императорский протокол». Защита, которую создавали лучшие умы Академии.

«Ну что, мальчики», — ухмыльнулась она, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — «Посмотрим, чья школа круче. Ваша академическая зубрёжка или практика Нижнего города».

Она коснулась щупом первого контура защиты. Панель отозвалась сердитым шипением, и по пальцам Ирины пробежал разряд статического электричества. Больно, но терпимо.

— Не вредничай, — прошептала она, подключая дешифратор.

На экране побежали столбики цифр и рун. Система сопротивлялась. Она была живой, злой и очень подозрительной. Она меняла коды доступа каждую секунду, перестраивала алгоритмы, ставила ловушки.

Это была шахматная партия. Блиц. У Ирины было мало времени. Пока Анна танцует, пока Громов смотрит на сцену — у неё есть шанс. Как только музыка смолкнет, окно возможностей захлопнется.

— Давай же… — шептала она. — Ну где у тебя чёрный ход? Должен быть чёрный ход. Все программисты ленивы, даже маги.

И она нашла его. Маленькую уязвимость в протоколе обновления, оставленную кем-то для удалённой диагностики. Щель в броне, не толще волоса.

Ирина вцепилась в неё, как бульдог. Её пальцы запорхали над сенсорной клавиатурой дешифратора, вводя команды быстрее, чем глаз мог уследить.

Взлом протокола… 30 %… 45 %…

Внизу, в коридоре, послышались голоса. Громкие, тревожные.

— Проверить вентиляцию! Датчики показывают аномалию в секторе 7!

Ирина похолодела. Её засекли. Не саму её, но всплеск активности в сети.

— Быстрее, — взмолилась она. — Пожалуйста, быстрее.

60 %… 75 %…

Она услышала, как где-то позади неё, в начале шахты, скрежетнул металл. Решётку вскрывали.

Вернёмся в зал.

Музыка сменила ритм. Теперь это был не плавный вальс, а рваный, синкопированный ритм, похожий на биение сердца в момент опасности. Анна перешла к кульминации первой части.

Её прыжки стали выше, приземления — жёстче. Она металась по сцене, словно птица в клетке, ищущая выход.

За кулисами Алексей стоял, прислонившись плечом к стене. Он выглядел абсолютно спокойным, даже скучающим импресарио, который видел этот номер тысячу раз. Но его правая рука, скрытая в кармане брюк, до боли сжимала рукоять ножа. А левая, раненая, ныла под слоем бинтов и магии.

Рядом с ним стоял начальник охраны Громова.

Этот человек — полковник Корф, как выяснил Алексей из досье Крюка — был опасен. Он не был магом, но он был ветераном пограничных войн. Человеком, который умел убивать голыми руками и который нюхом чуял ложь.

Корф не смотрел на сцену. Он смотрел на Алексея. Изучал. Оценивал.