Тина напряглась, пошарила руками сзади, нащупала сумочку и крепко сжала ее словно оружие. Но проку от сумочки никакого, ведь руки связаны за спиной. Нужно что-то делать. Лишь бы не просто ждать того, что последует дальше.

Внезапно отодвинулась какая-то дверь. От яркого солнечного света Тина зажмурилась и в следующее мгновение ощутила неимоверную жару. Господи, снаружи стояло пекло. Она прижалась к задней стенке, но это не спасло ее от раскаленного воздуха.

В открытом дверном проеме стоял мужчина в черной маске, окруженный ореолом солнечного света. Рука его поднялась, и целлофановый пакет упал между пластиковыми прутьями решетки. Потом еще один, еще один.

– Вода у тебя есть? – спросил он. Тина хотела ответить, но вспомнила, что рот заклеен лентой. Вода у нее была, но она хотела получить еще, поэтому покачала головой.

– Нужно экономнее расходовать припасы, – проворчал мужчина.

Ей хотелось плюнуть в него, но она лишь пожала плечами.

– Дам тебе еще бутыль. Но это все. Понятно?

Что означает «все»? Все, пока он не освободит ее? Если все до того, как он изнасилует ее, убьет или продаст каким-то больным извращенцам?

В желудке у Тины снова забурлило. Она зажмурилась, всеми силами сдерживая рвоту.

Потом Тина ощутила укол в руку. Проклятая игла. Наркотик, о нет…

Мышцы ее расслабились. Она привалилась к стенке собачьего ящика, и мир начал исчезать. Дверца открылась. В ящике появилась бутыль воды. Какая-то рука небрежно сорвала ленту с ее рта. Губы горели. Из уголка рта потекла струйка крови.

– Ешь, пей, – негромко сказал мужчина. – К ночи тебе понадобятся силы.

Дверца ящика захлопнулась. Дверь фургона задвинулась. Исчез солнечный свет. Исчезла жара.

Тина сползла на пол собачьего ящика. Ноги поднялись. Тело свернулось, прикрывая живот. Потом наркотик начал действовать и умчал ее вдаль.

В прозекторской еще не все было готово. Кимберли не удивилась этому. Обычно вскрытие производилось через несколько дней, а не часов после обнаружения тела. То ли сейчас было мало работы, то ли расследование, проводимое ВМСУР, считалось очень важным.

Особый агент Кэплан представил ее медэксперту, доктору Корбену, и его ассистентке. Джине Ниче.

– Вы впервые на вскрытии? – спросила Ниче, быстро и деловито вкатывая тележку с телом. Кимберли кивнула.

– Если затошнит, выходите сразу, – бодро проговорила Ниче. – Мне потом придется убирать. – Она продолжала говорить, расстегивая молнию на мешке для транспортировки трупа и распахивая его. – Моя должность называется лаборант-препаратор. Доктор Корбен – патологоанатом. Он будет вести протокол, а я выполнять то, что скажет. Обычно тело поступает за день-два до вскрытия и помещается в особом отсеке. Мы составляем опись одежды и прочих вещей, взвешиваем тело, прикрепляем к нему бирку с опознавательным номером. Однако если время поджимает, – Ниче бросила взгляд на Кэплана, – выполняем формальности по ходу дела. Да, как раз вспомнила, на боковом столике стоит коробка с перчатками. В шкафу есть шапочки и халаты. Возьмите сами.

Кимберли неуверенно поглядела на шкаф, и Ниче, словно угадав ее мысли, добавила:

– Знаете, при вскрытии бывают брызги крови.

Кимберли подошла к шкафу, взяла шапочку, чтобы прикрыть короткие пушистые волосы, и халат. Она заметила, что особый агент Кэплан последовал ее примеру и тоже достал из шкафа халат и шапочку. Перчатки он принес с собой, Кимберли взяла пару из запаса прозекторской.

Ниче уже закончила разворачивать тело. Стянув верхний слой толстого пластика, она развернула обычную белую простыню и наконец сняла внутренний слой пластика, непосредственно соприкасавшийся с трупом. Ничс аккуратно сложила все это на пол возле тележки и методично составила опись одежды и украшений покойной девушки. Доктор Корбен готовил стол для вскрытия.

– Содержимое сумочки я переписала до прихода сюда, – сообщила Ниче. – У бедняжки были рекламные брошюрки бюро путешествий о Гавайских островах. Мне давно хочется побывать на Гавайях. Как думаете, она собиралась туда с молодым человеком? Потому что если да, он теперь не занят, и, видит Бог, мне нужно, чтобы кто-то увез меня отсюда. Ну все. Мы готовы.

Ничс подкатила тележку к столу. Видимо, они с доктором Корбеном проделывали это много раз. Он подошел к голове, она к ногам. На счет «три», они сдвинули ногой труп с тележки на металлический стол, и Ниче увезла тележку.

– Проба, проба, – произнес доктор Корбен в миниатюрный диктофон и, убедившись, что аппарат работает, приступил к делу.

Медэксперт описал обнаженное тело жертвы. Указал ее пол, возраст, рост, вес, цвет волос и глаз. Отметил, что она, кажется, в добром здравии. («Не считая того, что убита», – подумала Кимберли.) Упомянул также татуировку в виде розй диаметром примерно в дюйм на левой груди покойной.

Жертва, покойная. Доктор Корбен часто употреблял эти слова. Кимберли размышляла о том, что это суть ее проблемы. Она никогда не думала в этих терминах. Ей приходили на ум такие слова, как «юная», «хорошенькая» «белокурая».

Если она хочет стать бесстрастным опытным расследователем убийств, то до этого еще далеко. Доктор Корбен перешел к видимым повреждениям. Описал большой синяк на левом бедре девушки – жертвы, тыча рукой в резиновой перчатке в ее восковую кожу.

– На теле жертвы, в верхней части левого бедра, большой кровоподтек примерно четыре дюйма диаметром. Центральная часть его, красная и распухшая, примерно полтора дюйма вокруг прокола. Это необычно большая площадь гематомы при внутримышечной инъекции. Возможно, результат неопытности или иглы большого размера.

При этих словах особый агент Кэплан нахмурился и поднял руки. Доктор Корбен выключил диктофон.

– Что имеется в виду под большим размером иглы? – спросил Кэплан.

– У игл разная толщина. К примеру, в медицинском сообществе, делая инъекции, мы пользуемся иглами восемнадцатого размера, они легко входят в вену. Если укол сделан правильно, гематомы почти не остается. Здесь же она большая. И не только в области мышц. Центральное место, с краснотой и припухлостью, – то, где игла вошла в кожу. Величина повреждения наводит на мысль, что-либо игла была введена с излишней силой, то есть ее вонзили в бедро, либо была чрезмерно большой.

Кэплан, щурясь, обдумывал услышанное.

– А зачем пользуются большими иглами?

– Для разных процедур применяются иглы разного размера. – Доктор Корбен наморщил лоб. – Иногда большие иглы нужны, чтобы быстро ввести большое количество жидкости. Или когда смешиваются разные жидкости. В данном случае есть нечто любопытное. Вторая инъекция, в руку. Обратите внимание, какое здесь малое повреждение. Просто крохотное припухшее пятнышко. Это больше похоже на то, что наблюдается обычно и совпадает со стандартной иглой восемнадцатого размера. Возможно, малая область повреждения объясняется тем, что вскоре после укола жертва умерла. Но, так или иначе, инъекция сделана более искусно. Либо тут разные иглы, либо очень разные… подходы к внутримышечным инъекциям.

– Значит, первый укол был сделан в бедро, – произнес в раздумье Кэплан. – С излишней силой и – или – большой иглой. Позже был сделан укол в руку. Но более аккуратно, осторожно. Сколько времени прошло между первым и вторым?

Доктор Корбен потрогал первый синяк.

– Судя по большому размеру, у него было время разрастись. Но заметьте, что окраска только красная и темно-синяя. Зеленых и желтых оттенков, которые появляются позже, нет. На мой взгляд, между проколом бедра и инъекцией в руку прошло от двенадцати до двадцати четырех часов.

– Засада, – промолвила вполголоса Кимберли. Особый агент Кэплан повернулся и сурово посмотрел на нее.

– Простите, не расслышал.

– Засада, – громко повторила Кимберли. – Первый синяк… Раз укол сделан с большой силой, значит, видимо, из засады. Чтобы девушка оказалась в его власти. Потом, когда она была уже без сознания, он не спешил, делая последний укол.