Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я отлично помнила его дядю Гошу, который и правда любил оглашать статистику тяжких преступлений за дни своего дежурства. Так что даже я благодаря ему знала, что город не безопасен, а уж как хорошо это знал Лёнька, можно было судить по его вечным курсам боевой подготовки. К уличным дракам мой друг был готов с детства, но тот же дядя Гоша научил его, что гораздо круче уничтожать противника словом, а не кулаками. Так что в драке Лёньку я никогда не видела.

Мы продолжили путь молча, лишь иногда озвучивая приходящие в голову идеи насчёт того, как нам провести время и как вернуться к нормальной жизни.

Здание больницы нам удалось отыскать довольно легко, да и свои палаты – тоже. В моей было почти темно, а вот в Лёнькиной горел свет, что показалось нам обоим странным, так что мы переглянулись, и Лёня спросил:

- Чего там, как думаешь?

Явно он не горел желанием заходить в палату и встречаться с неизвестностью.

Свет в палате в такое время и правда был подозрительным. Словно произошло что-то важное и срочное.

- Чёрт, а если я умираю? – посмотрел на меня Лёнька с тревогой. – Ну, иначе зачем там свет в такое время? Явно что-то со мной происходит…

Я подняла вверх указательный палец, призывая парня заткнуться и прислушаться к звукам из палаты. Лёнька замер, и я тоже. Мы оба обратились в слух, но это ничуть не помогло понять, что происходит, поскольку в палате царила тишина и спокойствие.

- Видишь, всё нормально, - улыбнулась я Сыроежкину. – Было б не нормально, сейчас бы там кипиш творился…

- Может, он и творится! – продолжил нервничать друг. – Может, меня уже и вовсе нет в этой палате! Перевезли куда-нибудь, а в спешке забыли свет погасить!

Вот этого я испугалась больше, чем он. Посмотрела на парня с нескрываемым страхом: как же я без него! Если он сейчас уйдёт в любой из миров, я останусь одна… Саша – не в счёт. Мы приносим ему слишком много проблем, так что в любой момент он может всё хорошенько обдумать и прийти к выводу, что меня надо прогнать…

Нет, нет, нет, я не могу потерять Лёньку.

Сама не заметила, как вцепилась в его руку. Лишь когда ногти начали болеть, обратила внимание на то, что делаю.

- Прости, - поспешно извинилась я, отпуская его и глядя на красные следы от моих ногтей.

- Да не, прикольно, - признался Лёнька.

- Мазохист чёртов, - буркнула я, улыбаясь и глядя на друга сквозь слёзы: мысль о потере Сыроежкина больно сдавливала горло.

- Правда прикольно, - не смутился Лёня. – Давно не было никаких толком тактильных ощущений…

Это точно. Все ощущения, которые мы испытывали, казались какими-то нереальными и второстепенными: если мы видели ветер, то словно вспоминали, что должны чувствовать при ветре, и вроде даже чувствовали.

В обычной жизни мы редко обращаем внимание на подобные мелочи, как ощущение земли под ногами, ветра, холода и тепла. Если всё это в норме и не приносит дискомфорта, то никто не обращает внимания на повседневные мелочи. Так и мы с Лёней – мы просто существовали в странном междумирье, ходили, что-то чувствовали, но не ярко… И вот теперь мои впившиеся в кожу Лёньки ногти порадовали его тем, что напомнили о том, каково это – что-то чувствовать.

Мы выдохнули, пытаясь прекратить паниковать.

- Ладно, надо войти, - вздохнул Лёня и подошёл к двери, запросто проходя сквозь неё.

Разве так можно? Идти в опасную неизвестность, даже не попрощавшись? Не признавшись друг другу в вечной дружбе, не сказав чего-то доброго, тёплого и милого на всякий случай: вдруг скоро конец нашему блужданию по этому миру?

Эх, Лёнька!

Пока я медлила и не решалась, из двери высунулась его рука и поманила меня за собой.

Хоть и не видела Лёнькиного лица, но смекнула, что ничего страшного в палате он не узрел. Кроме того, он пока не собирается умирать или воскресать. Значит, я могла войти…

Вдохнув и медленно выдохнув, я решительно шагнула в закрытую дверь.

Едва перед моим взором полотно двери сменилось на обстановку палаты, как я замерла. Даже не уверена, что вообще пересекла дверь, а не стояла теперь, наполовину из неё торча.

- Охренеть… - только и смогла пробормотать я, не веря своим глазам.

- И я про тоже, - поддержал Лёнька, который также не смог уйти далеко от двери, как и я, застыв от удивления. Но он-то хотя бы точно находился в палате, а не в двери, как, возможно, находилась я.

Исключительно эти мысли заставили меня сделать шаг вперёд и обернуться, чтобы удостовериться, что дверь действительно осталась позади.

- Что думаешь? – спросил у меня Сыроежкин с такой трогательной наивностью, что я даже задумалась над ответом, не решившись сходу ответить честно: «Понятия не имею».

Мы оба смотрели на девушку, что сидела подле Лёнькиной койки и, наверно, до этого читала какую-то книгу, но сейчас роман лежал на её коленях закрытый, а обложка указывала на его фэнтезийное содержание. Девушка сидела в пол оборота, так что обложку мы видеть могли, а вот лицо гостьи – пока нет.

- Хм…- решила разрядить обстановку, поскольку девушка в палате – это странно, но не страшно и вроде как даже не опасно. – Вспоминай, Сыроежкин, всех своих пассий и определяй, кто это! И вообще: как ты мог? – иронично подняв вверх брови, воззрилась я на него деланно укоризненно. – Я ревную. Хоть я и всегда опровергала, что я твоя девушка, но ты ж сам считал себя моим парнем. Так и кто это тогда?

- Да ну тебя, - махнул рукой друг, которого и правда заинтересовала эта загадочная гостья. – Может, это… - Он ненадолго задумался, медленно обходя девушку, чтобы заглянуть в её лицо, потому что со спины вообще было не понять, кто это. Явно не кто-то близкий – близких легко узнать и по походке, и по покатости плеч, и по осанке… Лёнька бы точно узнал её, если б она была для него значима. – Может, медсестра? – предположил он. - Интерн! Точно! Следит за показаниями, а в перерывах книгу читает. На ней халат белый, видишь?

Халат и правда был белый, но явно не её размера. Словно она напялила чужой.

- Это халат на здорового дядьку, - сообщила я Лёньке, который, как любитель порядка и стиля, должен был заметить это первый.

- Может, им такие только и выдают. Или какой на складе остался, - парировал Сыроежкин. – Ты что, не знаешь, как у нас всё хреново работает в бюджетных организациях? Вот выдали такой – придётся либо за свои покупать, либо перешивать. А у неё до этого ещё руки, может, не дошли.

Звучало убедительно. Особенно для меня: я с сотрудниками, как выразился Лёня, бюджетных организаций не общалась так тесно, чтобы знать, как им там сейчас форму выдают. Но почему, если она медсестра и следит за аппаратурой, то около меня такой нет? Ладно, на это может быть масса причин…

Но я поняла одно: Сыроежкин болтает, чтобы потянуть время. Он просто боится посмотреть девушке в лицо и узнать, кто же это.

Решив не разоблачать его, я просто тоже пошла к гостье, чтобы опередить Лёньку и первой узнать личность девушки. Всё-таки мы с этим парнем давно дружим, так что я знаю почти всех, кто может знать его.

Страннно, я думала, Лёня бросится мне наперерез, желая опередить, но нет. Он подождал, пока я посмотрю в миловидное усталое лицо гостьи, и спросил:

- Ну что?

- Охренеть… - пожала плечами я, повторяя своё изначальное мнение о происходящем.

Лёнька заинтересовался и поспешно добрался до меня.Я тактично отступила к стене, словно позволяла ребятам побыть наедине и без моего участия выяснить что-то важное и личное.

- Это ж Ира… - не веря своим глазам, пробормотал Лёнька, заглядывая в лицо девушке, а потом позвал меня так громко, что, кажется, Ира даже ощутила лёгкой ветерок на своей щеке. – Даринка, смотри, это ж Ирина Истомина! – поражаясь неожиданной встрече, недоумевал мой друг. – Помнишь её? Она со второго курса на другую специальность ушла!

Кинув взгляд на сгорбленную фигурку девушки, что сидела на стуле возле Лёнькиной койки, я подумала, что она сидит тут давно. Мы шатались по району, занимаясь всякой ерундой, а Ира Истомина всё это время сидела здесь, не сводя глаз с белобрысого бывшего одногруппника.