На втором этаже в своей спальне Евгения застыла перед шкафом с вещами.

— Анечка, сейчас. Выберу что-то новое. Платье домашнее подойдёт? — она обернулась ко мне и посмотрела с улыбкой.

— Мне очень неловко, но Виктор не предупредил, что мы не вернёмся в город… — промямлила я, ища ответ на вопрос куда делась ее дочь, мать Маруси.

— Все в порядке, деточка, — отмахнулась Евгения и вытащила с вешалки платье-халат из синего хлопка. Передала мне. Я заметалась, глазами ища возможность, чтобы переодеться, но Евгения поняла меня без слов. — Идём, провожу тебя в спальню. А на Виктора не обращай внимание. Мужчина. Он иногда не понимает элементарных вещей.

Она так по доброму отзывалась о Баженове словно он тоже для неё капризный мальчишка, которого ещё воспитывать и воспитывать.

Евгения проводила меня в одну из гостевых спален и предложила располагаться и пользоваться всем чем надо. Я красноречиво осмотрела своё платье, понимая, что если уж помощница Виктора его на мне застёгивала, то расстегнуть его сама не смогу. Евгения поняла без слов и предложила свою помощь, за пять минут разоблачив меня и оставив переодеваться.

Я спустилась в зал через несколько минут, за которые Виктор успел стянуть пиджак, а ещё искупаться в дочерней любви. Маруся как ласковый котёнок жалась к Виктору.

— Нет, Марусь, Анюте надо к брату и не будем больше об этом, — сказал Виктор дочери как раз перед тем как я зашла в зал. Евгения заметив меня, тут же позвала к столу, но я не была фанаткой ночных перекусов, поэтому ограничилась одним чаем. Маруся все больше с открытым ртом прислушивалась к мерному течению разговора чем кушала, а когда Евгения спохватилась, что малышке давно пора спать, то скорчила такую недовольную моську, что сразу стало понятно чья она дочь.

Я встала из-за стола и стала убирать посуду, Виктор читал что-то в телефоне и ещё допивал свой чай. Когда со второго этажа перестали доноситься звуки, я тихо спросила:

— А где мама Маруси?

И Виктор замер, не донеся до рта чашку с чаем.

— Где-то в Монако отсасывает толстосумам, — ударил словами Виктор и со звоном поставил чашку на стол. Я похолодела и тут же заткнулась. На душе стало пакостно и паршиво. Виктор умел буквально парой слов парализовать собеседника. Лично со мной срабатывало только так.

Я медленно обернулась к раковине и включила воду, чтобы ополоснуть руки.

Боже, прокляни мой язык, который вечно рвался вперёд мозга. Можно же было не спрашивать. Можно было просто принять гостеприимство и все. Ну максимум спросить, из-за дочери или тещи он покупал мои картины, но нет…

— Она работала стриптищершей в одном из моих клубов… — прозвучал голос Виктора за моей спиной, и я медленно выключила воду. Я даже развернуться боялась, потому что казалось, что как только Виктор заметит мой интерес, то сразу закроется и нарычит. — Тогда она молоденькая, сочная такая была. Вся невинная. Прям плакала после смены. Приехала поступать и не поступила. Ей двадцать один был. А я, как идиот, ещё поверил. Ее один раз пьяный гость изнасиловать попытался, тогда меня и прорвало.

Виктор крутанул в пальцах чашку с остатками чая. Я это видела боковым зрением, все же слегка повернувшись к Баженову.

— Слово за слово… — как-то глухо продолжил Виктор, смотря на свою чашку, но, вероятно, ее не видя. — Я попросил, чтобы она ушла с работы. Я ей квартиру снял. Обучение в институте оплатил, а она заартачилась, нет и все. Говорила, что я ее брошу и что она делать будет. Я ей пять лет сразу оплатил в институте. А потом замуж позвал, раз она такая принципиальная и не доверяла.

Я туго сглотнула. Таких историй тысячи. Антон, наверно, про меня что-то подобное будет рассказывать. Ну, может, около того. Как страдал, пока не позвал меня замуж, и прочее…

— А через год она забеременела. Ревела. Хотела аборт сделать. Куда она с ребёнком, если я их брошу…

Горько становилось от этого рассказа.

Я развернулась к Виктору, а он как будто не замечал ничего, что происходило вокруг. Он никак не реагировал на шорохи и шум.

— Я умолял ее не глупить. Штамп в паспорте ведь. Она в любом случае в безопасности. Я как вспомню, как на коленях перед этой сукой стоял и просил не делать аборт, так придушить хочется…

Виктор наконец-то проявил толику эмоций. Его лицо исказилось гримасой боли. А я, похолодев, просто слушала. Ничего не говорила, потому что это единственное, на что я была способна.

— Но в итоге выносила и родила. Люто бесился первые месяцы жизни Маруси. Приезжаю на обед, ребёнок обоссаный, голодный, орет, а она спит как лошадь. Скандалы. А она ведь устаёт и учиться, и с ребенком сидеть. Нанял няньку и домработницу, а у неё новые истерики, что я своих любовниц под бок просто перетащил. А я смотрел на все это и не узнавал свою жену. И чем дальше, тем хуже. Марусе полгодика было, когда она стала то с подружками пропадать, то в универе до ночи задерживаться. И такое отношение к ребёнку, как будто не ее дочь…

Я прикрыла глаза, чтобы не видеть Виктора таким…

Раздавленным отчаянием и полностью беспомощным перед женской наглостью, хитростью…

Черт, надо было быть последней идиоткой, чтобы от такого мужчины как Виктор иметь тайны и пытаться вить из него верёвки. Виктор слишком мужчина, чтобы соперничать с женщинами. Они ему просто по факту подчинялись.

— А потом мне партнёр прислал фотку, где моя жёнушка в ночном клубе с подружками отжигала, прыгая на члене потного и вонючего мужика, — чашка в пальцах Виктора хрустнула. — Я думал, удушу ее. Я же поехал туда. Выволок ее чуть ли не лохмы. И только и спрашивал, какого хрена ей не хватало. Вот такого не хватало? А она смеялась и говорила, что ей вообще не нравилось замужем и с ребёнком. Ей мужчины нравились. Много и разные. И чтобы с деньгами. Так, мать ее, я и был с деньгами. Но нет…

Виктор подвинул пальцами черепки чашки, словно складывая из них какой-то понятный только ему рисунок.

— Ей нужно было много разного секса… — он вдруг стукнул осколком о блюдце. — Знаешь, я таких называю идейными шлюхами… Типа не пососу на ночь — не усну. Так вот. Моя жена оказалась именно такой идейной шлюхой. Я думал, убью ее. Как сейчас помню, как меня трясло от ярости и бессилия, потому что убить не мог. Дочь оставить этой нимфоманке не мог. И вышвырнул ее.

Виктор тяжело вздохнул, а я отвела взгляд в сторону, чтобы не показать, насколько сильно прониклась этой историей.

— Маруся стала единственной моей отрадой. Ее мать потом молила, когда пару месяцев пожила без моего спонсорства, все простить. Она станет послушной хорошей женой, но я не настолько благороден, чтобы жить со шлюхой. И я не принял ее. Но и с дочерью одному было ой как непросто… Спасла меня Евгения. Она, когда все узнала от меня, в ноги упала. Выла и кричала, чтобы внучку не отнимал. И между дочерью и Марусей выбрала вторую…

Виктор откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Улыбнулся в пустоту.

— Поэтому, Анют, чисто гипотетически я думаю о бывшей жене хорошо и что она все же в Монако, а не в деревне какой-нибудь обслуживает бомжей…

Я подавилась воздухом.

— Маруся только моя дочь. После жены женщины для меня потеряли ценность. И да. Ника моя любовница. Была… — задумчиво сказал Виктор. — С ней хотя бы все предельно ясно. Пока я плачу, я и заказываю танцы. И никаких “люблю не могу”. Жена очень хорошую прививку от любви мне сделала… А теперь иди спать, Анют… Надеюсь, я полностью удовлетворил тебя…

И последнее прозвучало без сарказма.

Я кивнула и, подойдя к столу, медленно, как под прицелом пистолета, собрала со стола осколки и выбросила их в мусорку. Виктор сцепил пальцы в замок и сидел неподвижно. Уходя из столовой, мне хотелось остаться и обнять Виктора, но нет…