Тимоха судорожно вздрогнул, проснулся. Крепко зажав в руке нож, он выскочил из шалаша, кругом обошел полянку. Серко тоже проснулся, кинулся в темноту, тревожно гавкнул раз и отстал, вернулся к хозяину.

Кругом — никого. Тишина, темнота. В костре чуть тлеют догорающие головешки. Тимоха сгрудил их в кучу, бросил сверху сухих сучьев, подул на угли. Пепел пышным облачком разлетелся в стороны, и опять заплясали над костром веселые язычки пламени. Темнота отступила немного, высветив одну сторону шалаша.

Тимоха погрел руки над костром, потер их одна о другую. Погрел босые ноги.

«К чему такой сон проклятый приснился? — подумал он.— Не к добру, видно...»

Посидел у костра и вдруг заметил, что наступает рассвет. Темень на глазах серела. И поляна, и лес — все кругом было окутано густым тяжелым туманом. Туман стеной стоял вокруг, и чудом казалось, что в этом молочном море одиноко пылает костер, освещая край шалаша, что лежит тут собака, кольцом свернувшаяся у ног хозяина.

Чем выше поднималось невидимое солнце, тем белее становился туман, тем легче он становился. Вот он совсем полегчал, потянулся лениво кверху, нехотя отрываясь от земли, И вдруг, как в сказке, появилась кругом поблекшая трава, на ней один за другим выросли пни, точно кто-то за ночь успел вырубить лес. Пни быстро тянулись кверху, превращаясь в деревья, и вот уже все кругом стало опять, как вчера, только внизу над речкой еще плавало молоко тумана.

Вместе с рассветом в лесу приходит к человеку смелость и бодрость духа. Тимоха забыл о страшном сне. Сейчас его беспокоило другое: чем кормиться сегодня? Будет ли рыба в морде? Как дальше жить?

С гладкого ствола березы он срезал кольцо бересты, вырезал стельки, заложил в просохшие лапти и обулся.

Оставляя ясный след на серебряной от росы траве, не спеша направился к речке. Тут в низине кое-где лежал на траве тонкий иней. Воздух был чистый и студеный.

— Гляди, Серко, иней пал,— сказал Тимоха.— Скоро заморозки начнутся, а там и зима. Избу нужно строить...

По скользкой от инея, будто выбеленной за ночь лесине он осторожно добрался до морды, потянул ее из воды и тут же услышал частые всплески.

— Не зря мы старались, попался кто-то,— весело сказал он и вытянул морду на берег.

На берегу развязал узкий конец морды, опрокинул ее над землей, и на траве тревожно забились красноглазые плотвички, полосатые окуньки и два темных скользких налима. Возле них весело засуетился Серко, словно и он радовался первой добыче.

— Есть маленько,— сдержанно сказал Тимоха.— Для начала неплохо. Дай бог... Водится, видно, Горластая, и в тебе рыбка.

Он поставил морду на прежнее место, срезал длинный ивовый прут, через жабры нанизал на него рыбу и, довольный, пошел назад к шалашу.

— С одной морды за ночь и на обед, и на ужин, да и на завтрак останется. А сделать еще морды? Нет, Серко, с голоду не помрем,— сказал он.— Лучше этого места, пожалуй, и не сыскать. Здесь и строиться будем.

«К чему только этот сон дурной снился?» — вспомнил он, но, тут же отбросив эту мысль, принялся чистить рыбу.

Уха получилась не больно вкусная. Без соли какая уха? И ни луковки, ни кореньев — ничего. Вода да рыба. Подумал было Тимоха бросить в уху картошку да луковку, но утерпел, оставил на черный день.

Но вкусно не вкусно, а, похлебав ухи, Тимоха повеселел. Повеселел и Серко, дочиста подобравший все косточки и головки.

— Вот и поели мы с тобой, Серко,— вставая, сказал Тимоха.— Как-никак, а сыты. Строиться будем теперь.

Он вышел на середину поляны, выбрал ровное место, опустился на колени. Крепко зажав в руке нож, широко размахнулся, с силой вонзил его в землю. С хрустом разрезая корни травы, провел ножом по земле, рядом прорезал вторую полосу, поднял дерн и рукой потрогал черную жирную землю. Потрогал, размял в пальцах, понюхал...

— Добрая земля,— сказал он наконец.— Не то что у нас в Налимашоре. Там песок тощий, а тут чернозем. Хлеб на такой земле хорошо уродится... Весной лук да картошку посадим. Мало? Да нет у нас больше. Верно, Серко, я говорю?

Серко, будто соглашаясь, посмотрел на хозяина преданными глазами и чуть слышно взвизгнул одним носом.

— Жить здесь станем,— твердо сказал Тимоха.

Он осмотрел деревья, выбрал толстую, гладкую, высокую сосну, стукнул обухом по стволу, чутко прислушался к глухому звону удара, повторенному эхом из-за реки. Плюнул на руки, расставил ноги.

— Господи благослови,— сказал негромко, прицелился, высоко над головой поднял топор и сильным ударом вонзил острие глубоко в ствол дерева.

И опять испуганно отозвалась Горластая, словно жалко ей было стройной сосны.

Тимоха и вспотеть не успел, а могучее дерево вздрогнуло, наклонилось и с шумом и свистом плашмя грохнулось на поляну.

Тимоха зарубками разметил на стволе кряжи по пять аршин.

— Хватит,— рассуждал он вслух.— В ширину и четырех аршин хватит. Большую избу нам рано строить. В маленькой поживем покуда. Да и теплее в маленькой будет.

Без устали работая топором, он разделил ствол на кряжи, свалил еще дерево, разделил и его. Поднес заготовленный лес к выбранному месту и тут же, не отдыхая, начал поднимать сруб. Работал жадно, без отдыха, и к тому времени, когда солнце склонилось к вершинам деревьев, сруб поднялся больше чем на полроста человека.

«Дня за три управлюсь,— подумал Тимоха, оценивая свою работу.— Тогда и покойнее, и теплее будет...»

— А сейчас, Серко, морду пойдем посмотрим. Коль попалась рыба, свежей сварим, поужинаем да и спать. Утром солнышко встанет — и мы за работу. Вот так. Тут за нас никто ничего не сделает.

Глава седьмая

ТАЕЖНОЕ КРЕЩЕНИЕ

Не зря торопился Тимоха. Он как знал, что зима вот-вот завладеет лесом. Да и как не знать — все приметы о том говорили: и ясные безветренные дни, и иней по утрам, и ночные заморозки. Только-только успел он срубить избу и мягким мхом забить щели, тут сразу ударили крутые холода, а еще два дня спустя, глянув утром в маленькое окошечко, Тимоха не узнал своей полянки. За окном было светло и бело, как в ясную лунную ночь. Всю поляну засыпало снегом. Пни и кусты, словно испугавшись холода, нахлобучили белые колпаки.

— Ишь ты, за ночь как навалило! — удивился Тимоха.— Ну, да нам, Серко, и мороз теперь нипочем. Изба у нас ладная.

Серко не стал спорить с хозяином, хотя мог бы и возразить. Не больно ладная получилась изба у Тимохи. Со стороны похожа она была на приземистый белый гриб, притаившийся под деревом. Невысокая, плотная, как шапкой накрытая односкатной бревенчатой крышей. Но со стороны некому тут было разглядывать Тимохин дом, а внутри хоть и небогато была убрана избушка, но все, что нужно, было на месте: и подслеповатое окошечко, и низкая, но плотная дверь, и нары у стены, и потолок с накатом и с дымоходом. А посреди избушки, прямо на земляном полу, куча пепла и горящих углей. Не больно все красиво, не больно гладко да ровно, ну да ведь зато и сделано все одним топором.

Еще до морозов успел Тимоха справить себе новые лапти. Вытесал из сухого березового сучка кочедык, надрал бересты и, отдыхая от топора, плел помаленьку. Сплел и две морды. Рыбы стало ловиться больше. Ею одной они с Серком и питались. Изредка, правда, собирал Тимоха сухие ягодки черемухи да с болота приносил кислую клюкву. Ну да разве это еда? А рыба приелась. Хотелось мяса. Хоть тоже без соли, а все же казалось, что нет на свете ничего вкуснее мяса. О хлебе Тимоха и мечтать перестал, а о мясе мечтал. С малолетства привык к нему.

Когда совсем рассвело, Тимоха неторопливо вышел из избушки, прикрыл дверь и пошел побродить по поляне и по лесу, посмотреть, кто у него соседи. По первому снежку все видно. Как ни прячься, не спрячешься. Все, как на свежей бересте, написано, только умей прочитать. А уж эту таежную грамоту знал Тимоха, как поп Евангелие. Тимоха знал, а Серко еще лучше.