Annotation
Коми-пермяцкий писатель Валериан Яковлевич Баталов хорошо знает жизнь своего народа в прошлом и настоящем. В своей повести «Шатун», которую вы держите в руках, писатель рассказывает о крестьянском парне Тимохе, убежавшем из-под отцовского крова в тайгу, чтобы избежать службы в царской армии.
Тимоха осваивает в лесу кусочек земли у речки Горластой — ее сам Тимоха так назвал — и продолжительное время живет там с собакой Серком да прирученным лосенком Тюхой. Только потом с Тимохой поселилась в тайге его любимая девушка Фиса, став его женой.
Постепенно открытый Тимохой глухой уголок тайги стали заселять другие крестьяне, убегая от нужды.
В таежную глушь приходит известие о революции, о гражданской войне. И крестьяне поселка, выросшего на берегу речки Горластой, включаются в борьбу за Советскую власть.
В. Я. Баталов — современный коми-пермяцкий писатель. В нашем издательстве уже выходили две его книги рассказов и повестей: «Нехоженой тропой» и «Антипка дарит журавлиное яйцо».
ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Часть первая
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Часть вторая
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Часть третья
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
notes
1
2
3
4
В.БАТАЛОВ
ШАТУН
Повесть
Перевел с коми-пермяцкого А. Некрасов
Издательство «Детская литература»
Москва 1972
ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Коми-пермяцкий писатель Валериан Яковлевич Баталов хорошо знает жизнь своего народа в прошлом и настоящем. В своей повести «Шатун», которую вы держите в руках, писатель рассказывает о крестьянском парне Тимохе, убежавшем из-под отцовского крова в тайгу, чтобы избежать службы в царской армии.
Тимоха осваивает в лесу кусочек земли у речки Горластой — ее сам Тимоха так назвал — и продолжительное время живет там с собакой Серком да прирученным лосенком Тюхой. Только потом с Тимохой поселилась в тайге его любимая девушка Фиса, став его женой.
Постепенно открытый Тимохой глухой уголок тайги стали заселять другие крестьяне, убегая от нужды.
В таежную глушь приходит известие о революции, о гражданской войне. И крестьяне поселка, выросшего на берегу речки Горластой, включаются в борьбу за Советскую власть.
В. Я. Баталов — современный коми-пермяцкий писатель. В нашем издательстве уже выходили две его книги рассказов и повестей: «Нехоженой тропой» и «Антипка дарит журавлиное яйцо».
Часть первая
Глава первая
СХОДКА
Старик внес в сени охапку табака, бросил возле порога, присел на корточки и аккуратно, стебелек к стебельку, сложил в углу. Потом он зашел в избу, захлопнул дверь за собой. Громко шлепая босыми ногами, подошел к квадратному столику и глянул в тусклое небольшое оконце.
Там, за оконцем, на десятки верст стоял сплошной лес. Высокие макушки деревьев торчали повсюду до самого горизонта, и казалось, будто земля здесь поросла густым мхом.
Вечернее солнце большим красным кругом висело над зубчатым краем леса. Днем оно пылало нестерпимым жаром, а сейчас поостыло. Смотри на него сколько хочешь, и глаз не режет. Тоже, видно, устало за день-то. Отдыхать на ночь уходит... И тайга в этот час не та, что днем. Днем веселая, как молодая травка, а сейчас темно-зеленая, почти черная. И конечно, там, в тайге, уже ложатся на землю вечерние сумерки.
«Летом солнышко-то вон где садилось, за Еремееву избу, а теперь и до избы не доходит, за баню прячется,— подумал старик,— и листва пожелтела. Вон покраснее лоскут — там осинник, а тот, пожелтее,— березник... К осени дело-то».
Старик сотни раз наблюдал эту картину. Знал, что осенью дни короче, чем летом, и ночи темнее, а почему — не знал.
Он отвернулся от окна, грузно опустился на лавку.
— Лукоша, а Лукоша!..
— Щего тебе, Федотушка? — послышался из горницы ласковый голос. Из-за глиняной печи торопливо вышла маленькая худощавая женщина в дубленом дубасе[1].
— Подай-ка рубаху чистую да штаны пестрядинные.
— Какую, Федотушка, рубаху-то? Белую или красную?
— Сама должна понимать,— не глядя на жену, буркнул старик.
— Сещас, Федотушка.
Жена Федота Игнатьевича, Лукерья Романовна, шепелявила малость. Не от роду, конечно. Смолоду-то чисто говорила. Да однажды, давно уже, попала Федоту под пьяную руку. Видно, не то слово мужу сказала. Он ударил. За всю жизнь один раз и ударил-то, а вон как получилось: нижнюю челюсть с коренного места стронул. Навсегда изуродовал бабу. Теперь и на людях бывать с женой неловко. С красивой-то чего бы не пойти? Пусть бы люди смотрели. Да вот, сам ее окосоротил... С тех пор зарекся Федот: «От греха подальше. Пальцем больше не трону жену». И зарок свой выполнял свято: напьется, бывало, пошумит на Лукерью, а чтобы воли рукам не давать, подойдет к двери, размахнется, стукнет кулаком по косяку, выбьет злость из себя и на том успокоится. Не бил жену. А вот строгость к ней сохранил.
Лукерья принесла из чулана рубаху и штаны, подала мужу:
— На, Федотушка, надевай.
Федот зло глянул, швырнул рубаху обратно:
— Не ту! Белую неси, с шитым воротом. На сход собираюсь. Не понимаешь по глупости. А мы, может, сына родного теряем.
Он расстегнул старые, до дыр в коленях изношенные штаны, чуть приподнялся с лавки, и штаны сами сползли на пол.
— Какого сына, Федотушка? — тревожно спросила Лукерья, немного отвернувшись от мужа.— О щем это ты?
— «Какого, какого»...— Он встал, не спеша надел почти новые пестрядинные штаны.— Не твоего ума дело. Рано еще об этом. Потом узнаешь... А кушак где?
— Сейщас, Федотушка.
Минуту спустя Лукерья уже стояла перед мужем с белой вышитой рубахой и с кушаком в руках.
— На, Федотушка... Да нешто только один наш Тимоха во всем Налимашоре? — вслух рассуждала она.— Господи Иисусе, горе-то какое!..
Федот надел новую домотканую рубаху с длинными широкими рукавами, взял в руки кушак.
— А ты не мели, дура соломенная, чего не надо! Права тебе такого не дано. И рано еще, говорю, об этом. Не решено еще. А кушак не тот. Красный с синей каемкой подай.
— Сейщас, Федотушка.— Шаркая лаптями по полу, она снова послушно поспешила в чулан.
— Сапоги прихвати! — вдогонку сухо бросил Федот.
Лукерья принесла красный кушак и кожаные сапоги, жирно смазанные дегтем. Едкий запах дегтя быстро разошелся по всей избе. Опоясывая мужа кушаком, Лукерья вполголоса пришептывала:
— Слыхала я краем уха... вроде из Налимашора одного в солдаты забирать будут. Ты уж, Федотушка, постой за сына-то за своего. Какой ни есть, а все родной... Заступись. Пусть другого кого...
— Не мели, говорю, дура,— перебил Федот.— Сказано: права тебе не дано в мужицкие дела соваться.
Он обулся, вытянул ноги, сдвинул вплотную сапоги, словно хотел убедиться, из одной ли пары, не чужие ли, хлопнул ладонями по голенищам, встал. Высокий, два аршина в плечах. Лукерья, стоявшая рядом, была чуть повыше его локтя.
