— Что? — с готовностью отозвалась Василькова.

— Ты готова взять на себя обязанности секретаря моей мачехи?

— Но… это как-то неожиданно, — выдавила из себя девчонка. — Я не очень хорошо разбираюсь в подобных вопросах.

— Тогда начинай учиться, — безжалостно припечатал я. — Осмелюсь тебе напомнить, что ты находишься в розыске, а мы тем временем создали тебе легенду, позволяющую без потери лица дождаться совершеннолетия и явиться за паспорт-жетоном. Услуга за услугу. Ты живешь на святой земле на всём готовом — за это работаешь секретарем Глафиры. Комментарии, возражения?

Маша явно опешила. Похоже, она всерьез считала, что люди вокруг нее будет делать для решения ее проблем всё возможное, в то время как она будет с самоупоением страдать. Не прокатило.

— Но… я… да, хорошо, — кивнула Василькова, наконец-то сообразив, что больше ей рассчитывать не на кого.

— Отлично. Тогда после ужина начинаешь вести переписку Глафиры. Она на первых порах тебе подскажет важные моменты.

— Но Асатиани… он же может тоже приехать сюда на богомолье, и тогда у меня не получится спрятаться от него, — нервно заметила мачеха.

— Пусть сначала появится здесь и раскроет свои планы, — завершил я наш разговор. — А пока давайте отдадим должное местным поварам. Не собираюсь портить себе аппетит из-за каких-то посторонних мерзавцев.

Кулинары сегодня и впрямь расстарались. Стерлядь на пару, картофель по-министерски, спаржа на гриле, свежайшие самодельные соусы… ох. Как бы не обожраться. Я смаковал каждый кусочек, радуясь тому, что я живой и вот, представьте себе, могу есть вкусное и наслаждаться трапезой, хотя бы сейчас позабыв о том, что вот только несколько дней назад убил человека, а минувшей ночью отбивался от атаки некроманта, вознамерившегося прервать мое существование.

Вообще-то я человек предельно законопослушный. Нет во мне бунтарской жилки и стремления всё поджечь и поставить в максимально неудобную позу. Но судьба будто в насмешку начинает мне подбрасывать стартовые условия, где хочешь не хочешь, а придется ходить по грани. Отказаться от использования ментала? Вы за кого меня принимаете, право слово? Или взять, к примеру, ситуацию с тем же Вертаевым: я что, должен был бегать вокруг, уговаривая его слезть с Васильковой? В общем, как любили говорить мои одноклассники, когда их спрашивали про жизнь: всё сложно.

Странно. Похороны были вот только сегодняшним утром. Но в моей голове вся траурная церемония резко съехала куда-то на задворки памяти, будто происходила минимум неделей раньше. Я, похоже, до сих пор не осознал до конца, что с нами случилось. Да и, честно говоря, не хотел на этом циклиться. Что папаша, что сестрица о себе добрых воспоминаний не оставили, уж простите за суровую правду. Живи я в первый раз и будь это моя исходная семья — тогда да, накрывало бы, наверное. Но я — человек изрядно поживший на этом свете и много чего повидавший. Та же Ираида была для меня… как прозрачная болванка-заготовка, пожалуй. Не слишком привлекательная из-за своего мерзкого характера, очень много о себе думающая, преувеличивающая масштабы своего магического таланта. Ненавидящая своего младшего брата, то есть меня. Принявшая страшную мученическую смерть по собственной дурости, и прихватившая за собой еще несколько человек.

А про Николая Алексеевича и вовсе лучше промолчать. Человек хотел пройти по головам своих потомков. Меня спасло то, что я был всё-таки далеко не последним менталистом, Емельяна — самоотверженность его матери, успевшей спрятать сына на святой земле. И что я должен испытывать в ситуации, когда мой главный враг наконец-то упокоился там, где и должен был? Никакой скорби, одна лишь незамутненная радость, что все это осталось в прошлом.

После ужина Глафира дала понять, что хочет со мной поговорить. Сложнее всего было при этом отфутболить Василькову, которая резко затребовала проведения инструктажа о том, как ей исполнять обязанности секретаря. Но ничего, справились. Прохор укладывал Емельяна спать, Маша изучала соцсети моей мачехи, а мы, наконец-то оставшись одни, никак не могли подобрать слов, с чего начать нашу беседу.

— У меня такое чувство, будто я тебя толком и не знала, — выдохнула Глафира. — Ты вечно был такой… зашуганный? Нет, не то слово, — замялась она. — На своей волне. И эта волна с нашими не совпадала никогда. Я даже и не заметила, как ты вырос и превратился в… мужчину, принимающего решения. Ты стал взрослым настолько незаметно, что это даже пугает. С другой стороны, ты внезапно оказался единственным, кто сейчас мне помогает. За просто так, ничего не требуя взамен. И я теряюсь. Просто не понимаю, чем я буду должна тебе за твои усилия.

— Ну, считай, ты расплатилась со мной этим божественным ужином и твой долг на этом закрыт, — пошутил я.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, — не повелась на мою шутку мачеха. — Если бы у меня был брат, который действовал бы как ты, всё было бы понятно и объяснимо. Но ты мне никто по большому счету. От наследства Изюмова отказался, равно как и от его титула. Но при этом ты рядом. Знаешь, чего я больше всего боюсь сейчас?

— Асатиани?

— Его тоже, но это уже вторично, — нервно повела плечами Глафира. — Больше всего я опасаюсь, что ты в какой-то момент скажешь: ну, я сделал для вас с братом всё, что смог, а дальше выплывай сама. И я не смогу найти слов, чтобы попросить тебя остаться. Потому что… нас и вправду ничего не связывает, кроме общих воспоминаний. И то довольно куцых, ведь я вошла в семью Изюмовых всего лишь пять лет назад.

— Тогда угомонись, — улыбнулся я мачехе. — Не скажу, не дождешься. Пока не выясню, что у вас с Емельяном всё в порядке, буду маячить на горизонте. Ну как, теперь успокоилась?

— Ты ведь знаешь, что нас с тобой уже сватают? — внезапно ошарашила меня Глафира.

— Это как? — едва не поперхнулся я.

— Известно как. Вот только сегодня утром читала, что ты стал графом ровно потому, чтобы не соперничать с отцом, а отдельно заслужить мое внимание.

— Бред какой-то, — развел я руками. — Никого не смущает тот момент, что я вышел из рода, когда Николай Алексеевич еще был жив?

— О том и речь! — вскинула голову мачеха. — Типа захотел продемонстрировать свою самостоятельность, даже не побоялся понижения в титуле, лишь бы дать понять, что с тобой следует считаться.

— Кажется, я сегодня всё-таки слишком мало спал, — выдохнул я. — Все эти салонные сплетни меня бесконечно раздражают. Но если людям хочется думать, что я затеял выход из рода исключительно ради связи с тобой… ну, пусть думают дальше. В идеале просто не будем комментировать подобные предположения. Начнем опровергать их — тут же уверятся, что между нами с тобой что-то есть. Поэтому просто действуем так, как нам надо, на сплетников обращаем ноль внимания, фунт презрения.

— Ты с такой уверенностью это произносишь, — грустно посмотрела на меня Глафира.

И тут во мне что-то ёкнуло прямо. Постучалось в диафрагму. Отпечаталось огромными буквами перед глазами: Валерьян, тебя беззастенчиво кадрят!

Что это? Комплекс врача, когда спасенная тут же пытается повеситься на шею своему спасителю? Или трезвый холодный расчет, когда я признан интересным активом, в который стоит вложиться хотя бы ради собственной защиты?

Я аккуратно попробовал прочитать мысли мачехи. Никакого второго дна. Она реально будто бы только что проснулась и посмотрела на меня другими глазами, осознав, что я больше не проблемный пасынок, а человек, способный отвести проблемы от нее и Емельяна. При этом я достаточно независим и хорош собой, чтобы быть ее постоянным спутником, а впоследствии и мужем.

За что мне всё это? Видимо, в прошлой жизни успел нагрешить? Слишком язвительно бортовал студенток, желающих во что бы то ни стало добраться до моего тела? Но зачем же опять мне эти грабли подставлять? Неужели кого-то наверху веселит то, как я по ним прыгаю? Ох…

В итоге мы как-то скомкано и торопливо закончили наш разговор, я сослался на то, что вновь хочу спать, да мы и разошлись. Честно признаюсь, минут пять думал, закрывать ли дверь изнутри или не стоит. В итоге плюнул и оставил как есть. Вряд ли кто-то из двух женщин под крышей этого дома попытается сейчас воспользоваться сложившейся ситуацией.