Составляет депешу Габриэлю в Бостон. Ник не скрывал того, что считает планы Оливера бессмысленными, а возможно, даже опасными и губительными. События этого вечера могли только усилить тревогу Ника и прибавить ему решимости настаивать, чтобы Оливер оставил Блэкмор-Холл, Ком-Пиддл, Хэмпшир и Англию. Навсегда. И Лили вместе с ними.

– Я спрашиваю, где Ник, – сказала Лили.

Оливер потер рукой шею и подошел к ней.

– Он в своей комнате. Пишет. – Чем ближе подходил он к правде, тем больше запутывался. – Ник – тихий человек. Он предпочитает уединение.

– Архитектор.

Будь проклят Ник с его идиотскими выдумками.

– Хм-м.

– Юстас собирается пригласить его для беседы.

Боже!

– Я уверен, что Ник будет этим очень воодушевлен.

– Я рада, что хоть кто-то воодушевится.

Он озадаченно смотрел на нее, но она была занята каким-то делом у себя под покрывалом.

– Что ты там делаешь? – спросил он.

– Неприлично задавать такие интимные вопросы. – С этими словами она накрылась с головой. Он различал лишь движение ее локтей.

Оливер шагнул к ней и сорвал покрывало.

Она вскинула на него глаза, застигнутая за явными попытками завязать тесемки рубашки. Попытка не увенчалась успехом, и она в испуге прижала тонкую ткань к груди.

– Любимая, что… – О черт побери, какой он дурак. – Лили, дорогая! Моя самая дорогая, самая замечательная девочка.

– Прекрати! – Стягивая на груди вырез рубашки под расшнурованным корсетом, она отползла от него и сбежала со ступенек, ведущих к кровати. – Ты не смеешь обращаться со мной свысока, Оливер Ворс. Ты не смеешь меня жалеть.

– Я и не жалею.

– Ох! – Она стояла с противоположной стороны кровати, дрожа всем телом, но – и Оливер понимал это – вовсе не от холода. – О, ты… ужасен! Ты унижаешь меня. Пренебрегаешь мной. И после этого заявляешь, что тебе это безразлично.

– Я не говорил… Дай я тебя обниму.

Она гордо выпрямилась.

– Спасибо за предложение, но тебе еще нужно обыскать комнату.

Он обогнул кровать, направляясь к ней.

– Для меня нет ничего важнее тебя.

Лили переминалась с ноги на ногу, влезая в туфли.

– Как великодушно с твоей стороны сказать мне об этом! Желаю успехов в ваших трудах.

– Лили, пожалуйста. Я не представлял себе, что ты… Черт побери. Я не заметил, что ты разделась.

– Отличный комплимент.

Он повернулся на каблуках и взъерошил рукой волосы.

– Это невозможно! Что бы я ни сказал, ты все передергиваешь.

– Я считаю, что мне лучше уйти, Оливер. Пожалуйста, извини меня.

– Ты, – сказал он, оборачиваясь к ней, – никуда без меня не пойдешь. Поняла?

– Я вам не дитя, сэр. Спокойной ночи.

Вот они и поссорились. Они ругаются, когда могли бы предаваться страсти.

– Ну пожалуйста, останься со мной, – попросил он, приближаясь к ней и протянув к ней руку.

– Неужели ты ждешь, что я останусь, после того как оказалась в таком неловком положении? Я думала, что ты хочешь… ну, что ты хочешь.

– Но я действительно хочу.

Она отпрянула.

– Ты так сильно хочешь, что даже не заметил, что я раздеваюсь.

– Бога ради, я просто отвлекся.

Она быстро заморгала, и губы у нее задрожали.

– Ну конечно, этим все и объясняется. Как это ужасно унизительно.

– Лили, не надо…

– О, я не буду. – С этими словами она резко повернулась и выбежала из комнаты.

Схватив свой галстук и сюртук, Оливер поспешил за ней.

– К черту все, – бормотал он, одеваясь на ходу. – Чертов сюртук. Наденешь – снимешь. Наденешь – снимешь. Чертова женщина.

Лили подбежала к лестнице, дрожащими руками отперла дверь и ринулась вверх по ступенькам.

Он мог, если б захотел, догнать ее одним или двумя прыжками. Но было бы ошибкой делать это в состоянии гнева и когда она была так расстроена. Поэтому он держался на шаг позади нее на всем пути до верхнего этажа.

Там она наконец-то обернулась к нему.

– И еще одно, – сказала она, – ни одному мужчине не пристало богохульствовать.

Он только открыл рот для ответа, но она уже снова спешила от него прочь в направлении музыкальной комнаты.

Оливер снова последовал за ней, но уже не так быстро. Лили направилась прямиком к клавикордам и зажгла несколько свечей.

– Я давно заметила, что игра действует на меня успокаивающе, – сказала она, не оборачиваясь и поправляя свечи. – Мне нужно побыть одной. Когда закончу, я сама найду дорогу обратно.

– Я не могу оставить тебя.

– Ты можешь и сделаешь это, – холодно возразила она. – Я здесь живу много лет и чувствую себя здесь очень спокойно. И я никогда не нуждалась в том, чтобы кто-то меня сопровождал.

– Держу пари, что до сих пор тебе не приходилось сталкиваться со свидетельствами присутствия в этом доме вора. И ты не подвергалась такой опасности, когда какой-то неизвестный разбил лампу и угрожал тебе в темноте. Ты забыла об этом?

– Ты раздуваешь из мухи слона. Ты же сказал, что ничего, в сущности, не пропало. В любом случае это, наверное, Витлэс. Он уже больше не потревожит нас. Он попал в слишком щекотливое положение, чтобы снова показаться нам на глаза.

Хотелось бы Оливеру быть в этом столь уверенным.

– Может быть, ты и права.

– Конечно, я права. Это очевидно.

Он задумался.

– Да, думаю, что так.

Лили, придя в себя, успела тем временем зашнуровать корсет. Теперь она начала играть, мягко и прочувствованно. Через пару минут она, казалось, позабыла о нем. Покорные музыке, ее пальцы порхали по клавишам.

Оливер впервые слышал эту пьесу. Он стоял позади нее, зачарованный быстрой чередой звуков, лившихся как чистая серебристая река по отполированным течением камням. Музыка навевала на Оливера светлую радость и одновременно щемящую тоску. Лили играла как одержимая, казалось, упиваясь своей одержимостью.

Отзвучал последний аккорд, и она, замерев, сняла руки с клавиш.

Он взглянул вниз на ее распущенные волосы, небрежно откинутые на спину, на неправильно застегнутый корсаж платья – и улыбнулся. Какая свобода духа! Какое безразличие к вещам, являющимся главнейшей в жизни заботой для большинства молодых женщин.

– Как называется эта пьеса? – спросил он.

– Ты вряд ли о ней слышал. «Грация». Считается, что это сочинение какого-то молодого композитора, русского или немца, не могу вспомнить его имени. Но говорят, что на самом деле шотландский дворянин, маркиз Столенхэвен, написал ее несколько лет назад и посвятил своей жене. Музыка любви. Такой она виделась ему в музыке. Это необыкновенно, когда тебя так любят.

Оливер склонил голову и подумал о другом человеке, том, о котором она говорила. И подумал о Лили, играющей на инструменте, который – он был в этом почти уверен – когда-то принадлежал его отцу.

Ему понравилась бы Лили.

– Когда я играю «Грацию», я вижу женщину, кружащуюся на залитой солнцем траве, – сказала Лили. – Она смеется и жестами зовет мужчину присоединиться к ней. Это, конечно, маркиз.

Она прижала руки к груди и отвернулась.

У него сжалось горло. Он погладил ее волосы, пропуская их пряди между пальцами.

Лили не двигалась.

Здесь, сейчас он как никогда ощущал связь времен. С его прошлым, и через его прошлое с настоящим, и – через эту женщину – с его будущим. Осторожно ступая, он подошел к противоположной стороне клавикордов. Опершись локтями на корпус, он мог наблюдать за ней из-за откинутой крышки. Свет от свечи мягко ложился на ее задумчивое лицо.

– Мне бы хотелось побыть одной, Оливер.

Он вел себя отвратительно.

– Позволь мне остаться.

Она пожала плечами.

Оливер опять приблизился к ней, встав рядом с клавиатурой и глядя на нее сверху вниз.

Корсет ее платья приподнялся от вздоха. Эта маленькая хрупкая девушка очаровывала его больше, чем любая другая когда-либо в его жизни.

– Подскажи мне, что я должен сделать, Лили?

– Я боюсь.

Он почувствовал боль, словно от удара.