Тело Витью откликнулось, она тяжело задышала.

– И так все понятно. Девка Эдлер будет у нас под каблуком. Когда ее папаша умрет, мы с Реджи вернемся в наш законный дом и возвратим себе все, что потеряли. Мы получим еще и кругленькое состояние профессора.

Ей неприятно было ощущать у себя на груди руки Сесила, его дряблые губы, прилипшие к ее соскам, но она закрыла глаза и изобразила восторг. Так было проще, чем испытывать на себе его дурной характер.

С урчанием и стонами Сесил закончил свое дело, но задержал ее у себя на коленях, когда она уже хотела уходить.

Он улыбнулся, обнажив тусклые зубы.

– Отлично, дорогуша. Мне не следовало так долго ждать. Я переберусь в комнату по соседству с твоей.

Она сдержала протестующий возглас.

– Ну, теперь ты почти верно все себе представляешь.

– Абсолютно верно, на мой взгляд. И я уже начинаю сомневаться, что была какая-то необходимость так жестоко использовать Реджи. Он в той же мере настроен востребовать обратно наше кровное, как и я.

– Он рассчитывал забрать все себе и избавиться от нас, – возразил Сесил. – Но он дурак. Ты тоже дура. Но теперь я буду распоряжаться вами, и вы не посмеете противоречить мне.

– Но все уже сделано.

– Это ты так думаешь. Ты думаешь, я намерен ждать, пока умрет Эдлер, чтобы получить то, чего хочу? Я уже достаточно долго жил без всякого состояния. Это должно измениться, и очень скоро.

– Это наше состояние, – подчеркнула она, но в душе ощутила ужас. Она поспешно добавила: – Хотя мы всегда будем благодарны тебе за дружбу, и тебе, конечно, тоже кое-что от нас перепадет.

Его руки, сомкнувшиеся у нее на шее, заставили Витью замолчать.

– Ты должна понять, как это будет на самом деле, – хладнокровно сказал Сесил, все сильнее сжимая ее горло. – Это вы будете благодарить меня за все, что я соизволю вам дать. Тебе и твоему братцу одним с этим в жизни не справиться. К счастью, вы не одни и не останетесь одни. Со мной все будет сделано, и очень быстро.

Зубы Витью стучали, и она не могла их остановить.

Сесил оскалился.

– Приближается утро, самое ответственное утро. С него начнется наша новая жизнь, наше полное счастье.

– Я хочу встать, – сказала она ему.

– Ты не встанешь, пока я не удостоверюсь, что ты точно поняла, что вскорости произойдет. Сразу же после свадьбы с профессором Эдлером произойдет прискорбное несчастье. Он умрет, и в качестве мужа Лили Эдлер наследником будет объявлен Реджи.

Витью глядела на него во все глаза, до нее медленно доходил смысл его слов.

– Это очень опасно.

– Предоставь это мне. Впоследствии вопросов у тебя не возникнет.

Она несмело улыбнулась, и постепенно ее улыбка становилась все шире.

– И вот тогда эта маленькая жаба будет целиком в нашей власти. Она смеет жить в нашем доме, распоряжаться там, принимать меня в качестве гостьи! О да, она расплатится за унижения, которые мне пришлось вытерпеть.

– Ну конечно, она расплатится, моя кошечка.

– Ее нужно выгнать. Она будет жить здесь. Да, мне это нравится.

– Секретаря Эдлера нужно будет срочно выслать.

– Ах! – Витью вспомнила угрюмо-молчаливого и чрезвычайно красивого мистера Ворса. – Может быть, ему не обязательно так быстро уезжать.

– Немедленно, – повторил Сесил, и его лицо исказилось. – Первым делом после того, как мы избавимся от старикашки.

Она постаралась скрыть сожаление.

– Как скажешь, Сесил.

– И тогда останется всего лишь одно дело.

– Всего лишь одно?

– Девчонка. Лили Эдлер тоже умрет.

– Молчание – золото, – сказал профессор Эдлер Оливеру, сидя напротив него за столом, накрытым к завтраку. Он в задумчивости поглаживал Равена, свернувшегося клубком у него на коленях.

– Вам виднее, сэр. – Оливер не всегда понимал ход рассуждений профессора. – Но вы одобряете мое намерение просить руки Лили?

– Мы созданы для неизбежного, – сказал его собеседник. – Ешьте, молодой человек, ешьте.

Свежеприготовленные почки и яйца, которые его работодатель достал из буфета, совсем не возбуждали у Оливера аппетита, но он послушно проглотил немного еды. Небольшая гостиная, обычно служившая столовой для членов семьи и Оливера, выглядела приветливо и уютно. Причудливые фрески с изображением девушек, пляшущих среди цветов, покрывали плафоны потолка, в том же стиле был выдержан и белый алебастровый камин. Картины в позолоченных рамах с изображением фруктов и цветов оживляли обитые розовым шелком стены. Даже мебель была светлой, женственной. Эта комната совсем не подходила для мужчины, но тем не менее профессор любил ее и каждое утро после завтрака, подававшегося ровно в шесть, имел обыкновение задерживаться здесь подольше. За те два часа, что Оливер провел в это утро с профессором, тот умудрился произнести много слов и при этом сказать очень мало и, главное, ничего, что непосредственно касалось бы вопроса, который поставил перед ним Оливер.

– Можно сожалеть о сказанном, но редко кто сожалеет о том, что промолчал.

Оливер с умным видом кивнул. Профессор редко бывал в подобном философском настроении в столь ранний час.

– Если человек держит рот на замке, его не будут проклинать за его слова.

Это уже был более ясный намек.

– Ваша мудрость будет для меня руководством. – Другими словами, во время предстоящей встречи ему следовало взвешивать каждое слово, прежде чем его произнести, и вообще не быть многословным.

– Мужчины должны стойко переносить всплески женских эмоций.

– Безусловно.

– А эмоциональные всплески непременно будут, – сказал профессор. Он взял ломтик поджаренного хлеба с серебряного блюда и положил его к себе на тарелку. Скормив кусочек Равену, профессор произнес: – Я привык завтракать попозже, Оливер. Когда моя дорогая жена была жива, мы завтракали вместе, и я получал большое удовольствие от ее компании.

– Она, должно быть, любила эту комнату, – сказал Оливер. Судя по всему, эта гостиная и предназначалась для богатой знатной дамы.

– Совершенно верно. Этот дом она выбрала сама. Он, конечно, слишком велик, но она мечтала, что он всегда будет полон. С тех пор как я ее потерял, я утратил интерес к светской жизни, но мне приятно находиться там, где любила бывать Китти. – Внимание профессора целиком переключилось на блюдо с хлебцами, в созерцание которого он погрузился. Мыслями он перенесся в далекое счастливое прошлое, и голубые глаза его приобрели какое-то потустороннее выражение.

После бессонной ночи, прошедшей в напряженных раздумьях, Оливеру не терпелось поскорее уладить все, что касалось их с Лили отношений. От того, как сейчас поведет себя ее отец, зависело, будет ли Оливер счастливейшим или, напротив, самым несчастным человеком – по крайней мере в Англии. Он допил свой кофе и отставил чашку.

– Мне кажется, что от Лили не следует ждать серьезных возражений в этом вопросе. По правде говоря, мое общение с ней привело меня к уверенности в ее благосклонности. – Он не позволил себе слишком углубиться в воспоминания о подробностях общения, о котором так церемонно выразился. Неизвестно, какими глазами профессор стал бы смотреть на своего ассистента, если бы узнал, каким образом тот общался ночной порой с его дочерью.

Оливеру пришлось немало сил употребить на то, чтобы не обнаружить в присутствии профессора, до какой степени переполняют его воспоминания об этих ночных свиданиях.

– Как у вас нынче с нервами? – внезапно спросил профессор Эдлер, откинувшись на спинку стула и взявшись руками за отвороты своего жилета. – Может быть, глоток чего-нибудь не помешает?

– Нервы у меня в полном порядке. – На самом деле они были весьма истрепаны. – Сэр, я знаю о вашем безграничном доверии…

– Полноте, мой друг! Я не скрывал своих надежд. И я рад, что вы смотрите на вещи моими глазами. Лили – чудесная девушка и станет превосходной женой.