Последний показ «Головокружения» закончился далеко за полночь. Так было в разгар лета. Темнело поздно, поэтому, чтобы провести два сеанса, нужно было крутить фильмы почти до утра.

В тот вечер наше заведение было переполнено. Все хотели посмотреть новый фильм Хичкока. Я, конечно, ничего смотреть не стал. Я ждал наш семейный совместный просмотр.

Я помогал в кинотеатре, а когда в одиннадцать мы закрылись, папа занял позицию у выхода, чтобы убедиться, что никто не попытается проникнуть внутрь в течение последнего часа фильма.

На уборку ушло около часа, и настроение Рози Мэй, казалось, стало намного лучше. Она даже что-то напевала, пока, надев шерстяные рукавицы, переливала жир из сковороды в бочонок.

Рози Мэй вымыла кастрюлю и другую посуду, а когда закончила, спросила, не хочу ли я побыть на улице, пока она выкурит сигарету, так как она боится своего мужчину, Буббу Джо, а моя мама не разрешает курить в доме ни друзьям, ни родственникам.

Мама подслушала нас и сказала:

— Лучше бы тебе не выходить на улицу. Мне страшно подумать, что там может быть Бубба Джо. Почему бы тебе не подняться на крышу и не позволить Стэнли составить тебе компанию?

— Да, — согласилась Рози Мэй.

Мы поднялись наверх и прошли по наклонному пандусу, который вел на крышу через люк. Мы вышли прямо под гигантской каплей росы.

Было видно, как последние машины выезжают из драйв-ин, и их фары загораются, освещая ночь. Я видел, как Бастер выходит из киоска с термосом в руке и направляется к выходу, медленно двигаясь мимо отъезжающих машин. Мне показалось, я услышал, как кто-то крикнул «ниггер» из одной из машин.

Бастер не поднял головы. Он продолжал идти.

Рози Мэй достала банку «Сэра Уолтера Рэли» и высыпала немного табака на бумажку для самокруток. Она быстро свернула её одной рукой, облизала и сунула в рот с ловкостью ковбоя.

Она достала из своих растрепанных волос большую кухонную спичку, приподняла бедро, чиркнула ею сбоку об платье, и закурила.

— Oooooeeee, — сказала она. — Это то, что нужно.

Она начала кашлять практически сразу.

— А вот это не нужно. Хлопните меня по спине, мистер Стэнли.

Я хлопнул, и довольно резко.

— Спасибо. Не в то горло пошло.

— Вам не обязательно называть меня мистером, — сказал я. — Я всего лишь мальчик.

— Да, но вы белый мальчик.

— Зовите меня Стэнли.

— Хорошо, Стэнли.

— Этот ваш мужчина… Он опасен?

— Он пугает меня. Я знаю, что некоторые ниггеры переходят на другую сторону, когда видят, что он приближается. Я ношу с собой бритву.

Рози Мэй сунула руку в складки своего платья и достала бритву, щелкнула ею и открыла. Лезвие скользнуло, как язык, разрезало темноту, закрылось и нырнуло обратно в платье.

— Впрочем, у него тоже есть такая. И он резал ей людей. Я никогда никого не резала. Но однажды я пригрозила этим ниггеру. Он перешел мне дорогу, вот что я пытаюсь сказать. Но я не хочу никого резать. Особенно его.

— Вы его любите?

— Люблю, Стэнли. Люблю. Я не знаю, почему, и я не должна любить, но люблю. Мне следовало бы зарубить его старым куриным топором, но я не буду. Он только и делает, что сводит меня с ума и расстраивает. Он путается с другими женщинами, пьет какую-то гадость, играет в карты и кости. Он совсем никудышный.

— Тогда почему вы его любите?

— Я даже не могу сказать, милый. У меня нет причин. У мужчин есть свои причины, и их немного, и они недолговечны. Но у женщины… у нее нет настоящей причины. Она просто любит.

— Но вы же его боитесь?

— Боюсь. Люблю его, но и ненавижу тоже.

— Любит ли он вас?

— Я не знаю, любит ли он кого-нибудь. Он даже себя не любит. И мистер Стэнли… Стэнли. Ты должен полюбить себя, прежде чем сможешь полюбить кого-либо еще. Даже если это цветок или какой-нибудь старый куст, что ты выращиваешь. Ты слышишь, что я говорю?

— Да, мэм.

— Ты такой вежливый.

— Так вы думаете, он может причинить вам вред?

— Да. Но не суди его слишком строго. Ты помнишь, что Библия говорит о том, чтобы не судить других, если ты не хочешь, чтобы тебя судили самого?

— Не знаю, — сказал я.

— Ну, там так написано. Где-то. По крайней мере, так мне сказал один проповедник, но поскольку его рука лежала на моем колене, я не уверена, что он говорил правду. Я сказала ему, что если он хочет, то может не судить, но мне определенно нужно, чтобы он убрал руку с моего колена. И он это сделал…. Бубба Джо, ему пришлось несладко, мистер Стэнли.

— Просто Стэнли.

— Да, сэр. С ним плохо обращались белые люди.

— Белые люди? Как?

Рози Мэй рассмеялась.

— О, милый, ты просто прелесть. И пока ты ничего не знаешь, и это хорошо, потому что когда-нибудь ты кое-что узнаешь и станешь другим. Тогда все цветные станут ниггерами.

— Я так не думаю.

— Надеюсь, что ты прав, милый. Очень надеюсь.

— Как с ним обращались, Рози Мэй?

Рози Мэй затянулась сигаретой, выпустила дым маленьким белым облачком, повисшим у нее перед носом, расплывшимся и исчезнувшим.

— Он мужчина, Стэнли, такой же, каким будешь ты, когда вырастешь. Такой же, как твой папа. Он мужчина. А с Буббой Джо обращаются как с мальчиком. Белые называют его мальчиком, а он взрослый мужчина. Крупнее большинства мужчин, которых ты когда-либо видел. Он ростом шесть футов и три дюйма, весит около трехсот фунтов. Крепкий, как бык. И я скажу тебе еще кое-что. Он герой войны.

— Правда?

— Именно так. Он отправился в Корею, и он герой. У него было ранение, из-за которого он ходил с трудом. Но когда он вернулся, приехал в Даллас, ему сказали, чтобы он шел в заднюю часть автобуса. Ему сказали, что он не может сесть с белыми. Вот как с ним обошлись, Стэнли. И как обошлись с его семьей.

— Когда он был мальчишкой, эти клаксеры[16] узнали, что папа Буббы Джо украл арбуз и курицу, потому что его семья голодала, и они схватили папу Буббы Джо, отвезли в отдаленное место, где жестоко избили его. Потом они раздели его догола, а в джутовом мешке у них был большой старый щитомордник, и они заставили его папу засунуть ногу в мешок со змеей, завязали мешок вокруг его ноги и талии, чтобы он не мог от него избавиться, связали ему руки за спиной и ушли.

У меня было ощущение, будто кто-то провел кубиком льда по моей макушке.

— Что он сделал? — спросил я.

— Ну, Бубба Джо услышал эту историю от своего папы, и он рассказал ее мне в один из тех хороших дней, когда он был рад, что я с ним. Дескать, его папа не мог остаться в лесу, пока он или змея не умрут, поэтому он пытается вернуться домой пешком. Сначала у него все шло хорошо, потом змея сползла на дно мешка, он наступил на нее, и она вцепилась зубами в мешок. Он думал, что сможет идти дальше, пока змея застряла зубами, и какое-то время ему это удавалось, но потом змея вырвалась на свободу и укусила папу Буббы Джо, и к тому времени, как он добрался до дома, она его укусила три или четыре раза.

— Он умер? — спросил я.

— Почти. Но его отвели к цветному, занимавшемуся лошадьми и всем прочим, и тот отрезал ему ногу, потому что она почернела, как дно колодца, и раздулась, как ствол дуба. Папа Буббы Джо остался жив, но с тех пор он больше не мог работать. И он стал злым. Он передал часть этой злости Буббе Джо. У цветных людей есть причины быть злыми, но для цветного всё может быть еще хуже, потому что он никогда не сможет быть мужчиной вне своего дома, и он может переусердствовать. Он знает, что когда он выходит на улицу, он просто еще один ниггер. Если появляется маленький белый мальчик, он должен сойти с тротуара. Маленький белый мальчик может называть его «мальчик», и ему приходится улыбаться и жить с этим. Это сказывается на мужчине.

— А на вас это сказывается, Рози Мэй?

— Да, милый. Есть такое. Но все же это не оправдание для того, чтобы поступать с людьми плохо. Многие люди несчастливы, но ты не станешь счастливее, если будешь делать людей несчастными. По крайней мере, так не должно быть. Что ж, я выкурила свою сигарету. Мы должны вернуться и посмотреть, можем ли мы что-нибудь сделать, например, устроить пожар или ограбить банк.