— Так за что он тебя ударил? — поинтересовалась мама.

— Это неважно, — заявил папа. — Ты же сама только что так сказала. Просто немного нахамила.

— Неважно, потому что он не должен был этого делать, — сказала мама. — Но мне важно знать, почему он ударил ее. Если, конечно, ты хочешь поговорить об этом, Рози.

— Он ударил меня, потому что я не отдавала ему все деньги, заработанные здесь. Он требует их все, но при этом тратит деньги на азартные игры и выпивку. Он хочет, чтобы я пошла и сделала еще одну небольшую работу, но я не желаю делать это.

— Какую небольшую работу? — спросила мама.

— Ну, мисс Митчел, я не могу обсуждать это при детях.

Мамины глаза расширились.

— О, — сказала она.

— Да, эту работу. И я не собираюсь подобным заниматься. Он и раньше заводил таких женщин, но я хорошая, порядочная женщина, и не собираюсь делать ничего подобного. Ни для кого. Даже если меня снова изобьют. Он убьет меня раньше, чем я это сделаю.

— Он избил тебя, потому что ты сказала ему «нет»?

— Я, пожалуй, выразилась слишком откровенно, слишком дерзко. Он этого не оценил. Но он остынет. Он всегда остывает. Когда денек-другой не пьёт и трезвеет. Тогда какое-то время он будет вести себя вполне прилично. Обычно по пятницам, когда приходит день моей зарплаты, он напивается. К понедельнику или вторнику ему становится лучше.

— Получается у тебя, возможно, два хороших дня в неделю, — сказала мама. — Рози Мэй, тебе не обязательно возвращаться к нему сегодня вечером. Ты поужинаешь, а потом ляжешь спать в гостиной. Я не хочу, чтобы ты приближалась к этому человеку.

Папа сидел с открытым ртом, не зная, что сказать. Мама убрала полотенце со льдом с лица Рози Мэй и сказала:

— А теперь ешь. Мы уже поели.

Сначала Рози Мэй вела себя неуверенно, но вскоре голод взял над ней верх.

— Как тебе? — спросила мама.

— Это действительно вкусно, мисс Митчел. Стручковую фасоль нужно немного посолить, но все очень вкусно, и я благодарю вас.

— Посолить? — спросила мама.

— Да, конечно. Совсем немного.

Когда она доела, мама сказала:

— Рози Мэй, если хочешь, иди приляг вон там, на диване. Нам пора открывать драйв-ин.

— Мисс Митчел, — ответила Рози Мэй. — Вы меня накормили и пустили переночевать. Я буду рада помочь вам на кухне с жареной курицей. Со всем, что вы будете делать.

— Ну, кроме курицы, ничего готовить не надо, — сказала мама. — Но, конечно. Ты можешь это сделать. Но если почувствуешь усталость или боль, иди и ложись на диван.

— Большое вам спасибо, мэм.

— Всегда пожалуйста, Рози Мэй.

Покончив с едой, Рози Мэй отправилась на кухню, чтобы помочь маме жарить курицу. Я знала, что это будет самая вкусная жареная курица, которую когда-либо подавали в нашем драйв-ин, а может, и где-либо вообще, и в ней будет как раз нужное количество соли.

Папа сидел за кухонным столом, глядя в сторону уходящих женщин, и на его лице было такое выражение, словно он только что проснулся и обнаружил, что его прежняя жизнь была сном, а левая нога превратилась в вяленый окорок.

Мы с Кэлли закончили убираться и, извинившись, сказали папе, что скоро вернемся и начнем помогать с работой в кинотеатре, а сами вернулись в мою комнату, где вытащили коробку, и Кэлли начала читать письма.

— Эти все от Эм к Джей. Упоминались ли где-нибудь настоящие имена?

— Не думаю… не знаю. Я не читал всего.

— Эти последние страницы, они как будто из дневника… Ну, это странно.

— Что странно?

— Это отрывки из дневника, но, похоже, это дневник девушки. Стиль письма совпадает со стилем писем. Он надёжно перевязан и уложен в запертую коробку, что наводит на мысль, что это что-то, чем кто-то дорожил, но хотел сохранить в тайне. Это заставляет меня думать, что все это принадлежит одному человеку, Джей. Я думаю, это могло принадлежать девушке, которая писала письма и вела дневник, но она никогда не отправляла письма. Ты понимаешь. Просто выдавала желаемое за действительное… Или, может быть, Джей отдал их обратно. Такое иногда случается, когда люди расстаются. Тогда, во время войны, письма ценились гораздо выше, чем сейчас, Стэнли.

— Почему из дневника вырваны только эти страницы? Где остальные?

— Странно, правда?

Кэлли внимательно изучила дневник.

— Здесь есть кое-что интересное, хотя, возможно, ты еще слишком мал, чтобы услышать подобное.

— В последнее время я узнал гораздо больше, чем рассчитывал, — сказал я. — Я не верю, что еще немного информации убьет меня.

— Она упоминает о сексуальных контактах в своем дневнике. Она пишет… Я не знаю, стоит ли мне читать это тебе. Может, тебе стоит самому прочесть это?

Она дала дневник мне. Я прочитал и спросил:

— Что это за фингеринг?

Кэлли покраснела.

— Вот почему я попросила тебя прочитать это самому, дурень. Я не хотела ничего произносить или объяснять.

— Ну, я прочитал, а теперь — объясняй.

Она так и сделала.

Я сказал:

— О, — и вернул ей дневник.

— В дневнике говорится о том, что они с этим парнем, Джеем, делали. Она пишет, что они занимались этим в лесу, на одеяле. Она ничего не рассказывает в деталях, просто упоминает, что они сделали друг друга счастливыми. Это значит, что у них всё получилось.

— Что получилось?

— О, ради всего святого, Стэнли, что ж ты такой тупой! Помнишь о собаках?

— О, да.

Я почувствовал себя еще хуже, чем когда обнаружил, что Санта-Клауса нет. Происходило что-то, о чем, казалось, знали все, кроме меня.

— Ты сказала, что они делали это в лесу. Ты имеешь в виду тот лес, где был старый дом?

— Не знаю. Я думаю, что дом был там, когда были написаны эти письма. Так что, скорее всего, нет. Я думаю, что Эм вырвала эти страницы из своего дневника и подарила их Джею на память. Думаю, так оно и есть, и именно поэтому у Джея есть страницы Эм. Я думаю, на сегодня с тебя этого достаточно. Я не хочу, чтобы у тебя мозги закипели. Тебе понадобится укрытие получше для этого, чем под кроватью. Мама или Рози Мэй рано или поздно узнают об этом… как узнала я.

Кэлли продолжила читать странички. Я спросил:

— Что там?

— Она думает, что, возможно, беременна… Вот послушай: «Мне жаль ребенка. Но все будет хорошо. Все можно устроить». Она говорит о том, чтобы избавиться от него до того, как он родится, Стэнли. И вот еще: «Или мы можем научиться жить с этой мыслью. Было бы не так уж плохо, если бы у нас был ребенок».

— Что ты имеешь в виду, говоря «избавиться от него»?

Кэлли потратила несколько минут на объяснение.

— Так делают?

— Некоторые врачи могут такое сделать, но это противозаконно.

— Значит, Джей, должно быть, жил в доме на деревьях?

— Наверное. Но тогда он не был на деревьях.

— Я понимаю.

— В тебе никогда нельзя быть уверенным, Стэнли. Когда у нас будет время, мы должны выяснить, кому принадлежал старый сгоревший дом. Это могло бы помочь нам решить, кому принадлежала коробка.

— Звучит заманчиво. Как загадка. Как у братьев Харди. Или Нэнси Дрю.

— Это интересно, Стэнли, но меня не особо цепляет. Понимаешь?

— Для меня это звучит как убийство.

— Может быть, дело как раз в нём, — сказала Кэлли. — Джей не любил ее так, как Эм любила его, и когда она забеременела, он решил от нее избавиться. Возможно, так оно и было. Но если он ненавидел ее, почему сохранил письма?

— Он спрятал их.

— Почему он просто не уничтожил их?

— Вот видишь, — сказал я. — Тебе тоже интересно.

— Я полагаю. Но это не значит, что я сумасшедшая, раз пытаясь разобраться в этом. Я просто хочу сказать, что, поскольку мне больше нечем заняться этим летом, может быть, мы сможем попробовать. А может, и нет. Посмотрим. Ну давай же. Нам ещё нужно помочь маме и папе.

Кэлли ушла. Я поставил коробку в шкаф на верхнюю полку и накрыл ее сложенной рубашкой, а сверху — своей енотовой шапкой Дэви Крокетта[15].