Кинотеатр под крышей продержался еще несколько лет, Рози Мэй работала в буфете, а мама продавала билеты, но потом папа и его закрыл и вышел на пенсию.

Однако он не смог долго сидеть без дела. Они с мамой решили вернуться в кинобизнес: открыли первый в Дьюмонте видеопрокат. Мама бросила продажу энциклопедий, и они управляли им вместе, пока папа не стал слишком старым и слабым, чтобы работать.

Тогда папа ушёл на пенсию по‑настоящему, а через год у него случился обширный инфаркт; его большое сердце остановилось. Мама и Рози прожили в бывшем автокинотеатре ещё три года, затем мама умерла, завещав мне немного денег, Кэлли — кое-какие вещи, а Рози — драйв-ин.

Рози сдала его в аренду парню, собиравшемуся хранить там металлолом и старые машины. Он снёс все динамики. На деньги от аренды Рози купила небольшой домик и переехала туда. Время от времени, возвращаясь из Остина, где я живу и преподаю уголовное право, я заезжаю к ней домой на ужин.

Рози научилась «читать по-настоящему хорошо», как она любила говорить, но готовила она всё же лучше, чем читала. Время от времени, по той или иной причине, я вдруг ощущаю на кончике языка вкус её жареной курочки и воздушных булочек, будто только что их съел.

В прошлом году, чувствуя, что её время на исходе, Рози перестала сдавать автокинотеатр в аренду и продала его мне за бесценок. Я похоронил её на дальней окраине города — на том же кладбище, где лежат мои родители. На том самом кладбище, где ещё тридцать лет назад хоронили только белых. Я поставил ей надгробие — такое же большое, как у моих родителей.

Благослови ее Господь.

Мы с женой планируем вернуться в Дьюмонт на пенсии и, возможно, снова открыть драйв-ин — вроде как причуда на закате жизни. Но это ещё впереди. Посмотрим.

Честер, тот самый, которому отец надавал оплеух в попытке повысить его IQ, так и не поумнел. Он женился на Джейн Джерси, той самой девушке, что подбросила презерватив в комнату Кэлли. У них родилось несколько детей. Однажды ночью он пришёл домой пьяным и принялся её избивать — дело для них привычное, — и она застрелила его. Закон счёл это самообороной.

Нуба, конечно, давно нет в живых. Но я думаю о нем по крайней мере раз в день. Он был хорошим псом и прожил долгую жизнь. Сейчас у меня есть другой пес, но он мне не очень нравится. Вообще-то, это пес моей жены. Пудель с розовым бантом. Он кусает меня по крайней мере раз в неделю.

Мы с женой хотели детей. Но не сложилось. Мы откладывали слишком долго. Полагаю, пудель — это её ребёнок. Тем не менее, я люблю её. Она любит меня. И жизнь хороша. Пуделя зовут Франсуа. А я хочу немецкую овчарку.

Ещё одна любопытная деталь. Я наткнулся на неё в газете Остина — крохотная заметка в самом конце раздела. Речь шла о моём родном городке, так что я невольно заинтересовался. Скорее курьёз, чем новость.

В ней говорилось, что в Дьюмонте обрушилась старая лесопилка, вернее, то, что от неё осталось — ветхие обломки гнилого дерева и ржавого железа, — и это место решено было расчистить. Там же находился и почерневший холм опилок, со временем почти сравнявшийся с землёй.

Когда опилки принялись убирать, под ними обнаружился скелет. Сначала я подумал о том чернокожем мальчишке, про которого рассказывал Ричард. Но потом, прочитав дальше, переменил мнение.

Помимо скелета, все, что можно было опознать, — это сапоги с одним ремешком, на котором серебристой краской было написано «Рой Роджерс».

Теперь все кончено. На некоторые вопросы даны ответы, на некоторые — нет.

С возрастом — а мне, честно говоря, не так уж и много лет, пятьдесят с хвостиком, — прошлое становится важнее настоящего. Может, это неправильно, но такова правда. Тогда всё было ярче. Солнце — теплее. Ветер — свежее. А собаки лучше понимали людей.

Бастер не всегда был прав и порой давал противоречивые ответы. Но одно его высказывание навсегда осталось со мной — жизнь не всегда приятна, и, в конце концов, земля и плоть станут одним.