На физическом плане она поднялась и направилась в его покои. Дверь бесшумно отъехала перед ней. Вейнар стоял у окна, наблюдая за суетой во дворе. Его поза была безупречна, но Эльта, чье сознание было с ним сцеплено, чувствовала под этой маской — пустоту, ожидающую команды.
— Лорд Вейнар, — произнесла она вслух, и ее голос прозвучал как щелчок выключателя.
Он обернулся. На его лице не было ни удивления, ни раздражения. Его взгляд был ровным, почти отсутствующим. Это была их новая реальность: наедине он был чистым сосудом, готовым принять ее волю.
— Угроза, — сказала она, не тратя слов на предисловия. — Во дворе. Три узла нестабильности. Их нужно устранить.
Он кивнул, его движения были плавными, как у хорошо смазанного механизма.
— Какие указания?
Эльта подошла ближе, ее пальцы легли на его руку. Прикосновение было холодным, лишенным страсти. Это был не жест любовницы, а проверка связи.
— Человек с украденными припасами. Зверолюдка с ненавистью в сердце. Гном, сеющий сомнения в нашей воле. Они — раковая опухоль. Вырежь ее. Публично. Через стражу. Пусть все увидят, что беспорядок карается смертью.
— Хорошо, — его голос был лишен каких-либо интонаций.
Она наблюдала, как он отдает приказы, ее сознание все еще сцеплено с его. Он делал это безупречно — холодно, эффективно, с ледяным спокойствием, которое когда-то было его естественным состоянием, а теперь стало лишь отражением ее воли. Через окно она видела, как стража, чьи умы также были прошиты ее командами, четко и безжалостно выполняет приказ. Три фигуры были выдернуты из толпы. Три взмаха мечей. Три безмолвных падения.
Волна животного страха, донесшаяся со двора, была сладкой и острой, как вино, но где-то в глубине, под слоями контроля, она почувствовала ответный спазм — древний, животный страх стаи, почуявшей у своего логова голодного хищника куда страшнее ее. Этот хаос за стенами был голодным зверем, и никакая паутина не могла удержать его вечно.
Ментальный гул во дворе сменился оглушительной волной страха. Чистого, животного, парализующего страха. Идеальный инструмент контроля.
Эльта отпустила ментальную связь с Вейнаром. Он стоял, глядя в окно, его поза вновь обрела привычную властность. Фасад был восстановлен.
— Вечером, — сказала она, поворачиваясь к выходу. — Ты пригласишь меня в свои покои. У нас есть что обсудить.
Он кивнул, и в этом кивке не было ни капли унижения. Пока на них могли смотреть.
Вечером она вошла в его покои без стука. Сцена была тщательно отрепетированной частью их нового ритуала. Вейнар стоял в центре комнаты. Когда-то ее появление здесь заставляло его поворачиваться с холодным любопытством, как к интересному насекомому. Позже — с плохо скрываемым раздражением. Затем — с молчаливым ожиданием.
Теперь же, когда дверь закрылась, оставляя их наедине, его поза изменилась. Плечи, всегда бывшие прямыми, слегка ссутулились. Голова, всегда высоко поднятая, склонилась. Он медленно, с почти театральной торжественностью, опустился на колени. Его безупречные одежды мягко шуршали о паркет.
— Госпожа, — прошептал он, и в его голосе не было ни тени того холодного превосходства, что звучало в нем всегда.
Эльта подошла к нему, склонилась и взяла его подбородок в руку, заставляя его поднять взгляд. Его глаза, всегда бывшие бездной безразличия, теперь были пустыми, как чистый пергамент, готовый принять любой ее приказ.
— Ты хорошо служил мне сегодня, — сказала она, и ее голос был тихим, но абсолютно властным. — Но наша работа не закончена. Порядок должен быть абсолютным.
— Что прикажете? — его дыхание было ровным, подчиненным.
— Завтра ты объявишь, что лагерь будет реорганизован. Разделишь их по профессиям. Сильных — на работы. Слабых — в услужение. Неподчиняющихся — в шахты. Сделаешь это милостью, исходящей от тебя. Они должны благодарить тебя за свою участь.
— Будет сделано.
Она отпустила его подбородок и отошла к столу с вином, наливая себе бокал. Ее движения были спокойными, владельческими. Она пила, глядя на него, все еще стоящего на коленях.
— Теперь, — сказала она, ставя бокал. — Подойди ко мне.
Он поднялся и подошел. Его движения были лишены прежней эльфийской грации — теперь это была точная, почти механическая покорность.
— Сними с меня платье, — приказала Эльта.
Его пальцы, когда-то касавшиеся ее с холодным, экспериментальным любопытством, а позже — с привычной снисходительностью, теперь дрожали. Дрожали не от страсти, а от напряжения абсолютного подчинения. Он расстегнул застежки, и тяжелая ткань мягко соскользла на пол. Она стояла перед ним обнаженной, но это была не нагота любовницы или рабыни. Это была нагота статуи, божества, требующего поклонения.
— Теперь свою одежду, — продолжила она, и в ее голосе зазвучали стальные нотки.
Он повиновался, его движения были лишены какой-либо стыдливости или гордости. Он был инструментом.
Эльта окинула его взглядом. Его тело, всегда бывшее символом его недосягаемого превосходства, теперь было просто объектом, сосудом ее власти. Она провела рукой по его щеке, затем резко схватила за волосы, заставляя его встретиться с ее взглядом.
— Ты — моя тень, — прошептала она, и ее дыхание было холодным, как лед. — Мое отражение. Мое орудие. И сегодня ты доказал свою полезность.
Она отпустила его и легла на его роскошное ложе, раскинув руки.
— Теперь докажи свою преданность. Сделай так, чтобы твоя госпожа забыла о сегодняшних заботах.
Он подошел к ложу и опустился перед ней на колени, его движения были отточены многонедельной практикой под ее ментальным руководством. Его прикосновения, когда-то бывшие либо холодно-техничными, либо проявлением собственнического права, теперь были идеально выверенной комбинацией служения и покорности. Он не просто удовлетворял ее — он поклонялся. И по его безупречной щеке, в тот миг, когда ее тело содрогнулось от волны контролируемого наслаждения, скатилась единственная, абсолютно бесстрастная слеза. Он даже не заметил ее. Она заметила. И это доставило ей самое острое удовольствие за весь вечер.
Позже, лежа рядом с ним и чувствуя, как его сознание, чистое и податливое, дремлет под ее постоянным ментальным контролем, Эльта смотрела в темноту. Она чувствовала холодное удовлетворение от хорошо выполненной работы. И странную, звенящую пустоту на месте той ярости, что горела в ней все эти недели. Ярость сгорела, оставив после себя лишь пепел абсолютного контроля.
Ее паутина держала. Лорд Вейнар, неприступный эльф, был ее самым ценным трофеем. И через него, как через идеальный проводник, она управляла всем поместьем. Беженцы боялись его. Слуги повиновались ему. Стража охраняла его. И никто, абсолютно никто не подозревал, что он — всего лишь марионетка в руках той, кого все считали лишь фавориткой.
Она повернулась на бок, положив руку на его грудь, чувствуя ровный пульс под пальцами. Ее губы тронула холодная улыбка. Завтра она начнет реорганизацию лагеря. И каждый приказ, отданный ее марионеткой, будет еще одной нитью, затягивающей петлю на горле этого мира. А она, невидимая кукловодша, будет дергать за ниточки, наслаждаясь зрелищем того, как ее тюрьма по кирпичику превращается в ее королевство.
Глава 50: "Призраки прошлого"
Воздух в личном кабинете Эльты был густым и тяжелым, словно пропитанным самой тишиной. Запах старого дерева, воска для полировки и легкий металлический привкус озона создавали сложный букет, который она вдыхала с закрытыми глазами, наслаждаясь предвкушением. На столе перед ней лежали списки — не просто перечень имен, а карта человеческих судеб, которую она изучала как инженерный чертеж. И один узор вызывал особый резонанс в ее памяти: «Лора, вдова Карстена, пятеро детей».
Когда дверь бесшумно отъехала, впуская гномью, воздух в комнате изменился. Появились новые запахи — грубого мыла, пота и того особого, древесного аромата, что исходил от зрелой гномьей бороды. Лора вошла, ее приземистая фигура казалась инородным телом в утонченной эльфийской геометрии комнаты. Двое старших дочерей — еще безбородые, с испуганно блестящими глазами — робко жались к ее широкой спине. Мальчик лет десяти, с уже пробивающимся темным пушком на щеках, стоял чуть поодаль, пытаясь выглядеть взрослее. За ними служанка вела самых младших — совсем маленьких, с круглыми, ничего не понимающими глазами.
