Дни и ночи спрессовались в один бесконечный коридор, освещенный холодным светом сфер. Она спала урывками, положив голову на чертежи, и просыпалась от того, что ее трясло в ознобе. Во сне она видела, как Карстен пересчитывает монеты, бросая на нее равнодушный взгляд, а его лицо было искажено не ненавистью, а обычной, бытовой жадностью. Он был не демоном, не жертвой — он был мелким спекулянтом, продавшим ее ласки по смете. Она ела, потому что слуги ставили перед ней пищу, и ее вкус был как у пепла. Ее руки дрожали, но когда она брала гравировальную иглу, дрожь исчезала, уступая место автоматической, бездушной точности. Она становилась частью машины, которую создавала.

И вот он парил в центре мастерской — «Диффузор Маны». Сфера из матового серебра и обсидиана, испещренная мерцающими капиллярами. Руны, начертанные по ее контуру, светились ровным, успокоенным светом. Глухой, стабилизирующий гум наполнил комнату, вытеснив малейший шум, выровняв свет до идеальной монотонности. Успех. Безупречный, стерильный, как сама смерть.

Эльта поднесла руку к силовому полю артефакта. Кожа онемела мгновенно, будто ее погрузили в ледяную воду небытия. Совершенная работа. Она посмотрела на свое отражение в отполированной поверхности сферы — искаженное, вытянутое, бездушное, как у механической куклы. Ее пальцы сами собой сложились в знакомый жест тонкой настройки, будто она пыталась откалибровать и это собственное, искаженное подобие.

Она отдернула онемевшую рука. Гул стабильности был ей единственным ответом. Ее тихая война кончилась в тот миг, когда она, рыдая, прижималась к Вейнару, а он гладил ее по голове, как гладят расстроенную собаку. Теперь она была стражем у ворот, за которыми бушевала чума, и ключ от этих ворот она только что выковала собственными руками, своим стыдом, своей преданностью. И этот ключ был идеален.

Глава 21: Алрик – Стена Тьмы.

Земля под ногами перестала быть твердью. Она стала кожей гигантского зверя, бьющегося в предсмертной агонии. Алрик, присев на корточки, упирался ладонями в сырую, потрескавшуюся почву, чувствуя, как под кожей пульсирует чуждый, лихорадочный ритм. Его люди, закаленные в стычках и походах, стояли, пошатываясь, как пьяные. Лошади дико ржали и били копытами, их глаза были полны белого ужаса.

— Держать строй! — его голос прозвучал хрипло и неестественно громко в наступившей мертвой тишине. Лес вокруг замер. Не просто замолчал. Он затаился, втянул в себя все звуки, всю жизнь. Даже ветра не было. — Это просто толчок. Как в горах.

Но это была не просто тряска. Это был стон. Глубокий, идущий из самых недр, басовитый гул, от которого закипала кровь в жилах и слезились глаза. Воздух зарядился статикой, волосы на руках встали дыбом. Пахло озоном после грозы, но в тысячу раз гуще, и под этой свежестью — сладковатый, тошнотворный дух гниющей плоти.

— Смотрите! — кто-то из молодых лучников указал дрожащей рукой на восток.

Там, где еще час назад темнели вершины Дремучего Хребта, теперь клубилось нечто, не поддающееся пониманию. Это не было облако. Это была стена. Беспросветная, багрово-черная, как запекшаяся кровь, смешанная с сажей. Она не просто поднималась — она выворачивала небо наизнанку, поглощала свет, цвет, сам воздух. Она плыла на них, медленная и неотвратимая, как континентальный шельф, обрушивающийся в океан. В ее толще плясали сполохи неестественного света — не молний, а содроганий самой реальности.

— Коэффициент риска, — прошептал Алрик, и его собственный термин вдруг показался ему детским лепетом. Как можно рассчитать стоимость того, что стирает мир?

— Капитан? — Ильва, его лучница, стояла бледная, с тетивой, уже натянутой на бессознательном автомате. Ее глаза, обычно такие ясные и насмешливые, были округлены от ужаса. — Что... что это?

— То, с чем мы не справимся, — ответил он голосом, лишенным всяких эмоций. Он был как шкала на разбитом барометре, показывающем бурю. — Отход. Полным ходом. Бросить все, что замедляет.

Но было уже поздно.

Стена накрыла дальние холмы. Она не прошла над ними — она растворила их. Деревья, камни, сама земля исчезали в багровой мути, не оставляя следов. А из этой пульсирующей тьмы начали выходить твари. Но уже не те мутировавшие волки или медведи. Это были существа из чистой, искаженной маны. Один, похожий на гигантского паука, но сотканный из теней и багровых прожилок, двигался рывками, его конечности пронзали землю, оставляя после себя дымящиеся язвы. Другой, бесформенный сгусток энергии, принимал очертания тех, на кого смотрел — на миг он становился копией Ильвы, потом обезглавленным великаном, потом клубком извивающихся кишок.

— Щиты! — закричал Алрик, выхватывая меч. — Магия не работает! Только сталь и огонь!

Он ошибался. Сталь тоже не работала.

Орда хлынула на них. Не с воем, а с оглушительным тихим шипением, словно раскаленный металл опускают в воду. Лучники выпустили залп. Стрелы вошли в тварей... и растворились, не причинив вреда. Один из солдат, человек по имени Гарн, бросился вперед с боевым топором. Он замахнулся на тень-паука. Топор прошел насквозь, не встретив сопротивления, и в тот же миг багровая энергия пробежала по рукояти, по руке Гарна. Он не закричал. Он начал меняться. Его кожа побелела, затем почернела, пальцы вытянулись в когтистые лапы. Его глаза стали двумя угольками в его же собственном, деформирующемся лице. Он обернулся к своим бывшим товарищам и с рыком бросился на них.

— Отрезать его! — проревел Алрик, но было поздно. Гарн-мутант вонзил когти в горло соседа, и багровая порча поползла уже по новой жертве.

Хаос. Абсолютный, не поддающийся контролю. Алрик рубил, отступал, командовал, но его голос тонул в шипении, хрусте костей и безумных криках. Его меч, зачарованный на прочность, при ударе о существо из чистой маны покрывался инеем и трещал. Лезвие отскакивало, не оставляя и царапины.

Он увидел, как Ильва, отступая, споткнулась о корень. Тварь в форме гигантского червя с пастью-блендером устремилась к ней. Расчет времени, расстояние, траектория — его мозг, всегда работавший как часы, выдал единственный верный ответ: шансов ноль. Стоимость ее жизни в этой битве была равна нулю.

Но его тело не послушалось холодной логики. Он рванулся вперед, закрывая ее собой, и со всего размаху всадил меч в разверстую пасть. Меч лопнул, как стеклянная палочка. Осколки впились ему в лицо и руки. Багровый свет хлынул на него, обжигая кожу ледяным пламенем. Боль была не физической. Это было всепроникающее чувство распада, растворения его воли, его памяти, его самого.

Он отлетел назад, ударившись о дерево. Мир поплыл перед глазами. Он видел, как последние его люди гибли, превращались в монстров или просто растворялись в наступающей багровой стене. Видел, как Ильва, поднявшись, одним точным выстрелом в глаз свалила тварь, которая была когда-то Гарном. Ее стрела была обмотана тряпкой, пропитанной алхимическим огнем. На мгновение чудовище вспыхнуло ярким белым пламенем, осветив ужас на ее лице.

Она подбежала к нему, схватила под руку.

— Держись, старик! — ее голос дрожал, но в нем была сталь. — Твой коэффициент риска еще не обнулился!

Она потащила его прочь, отступая в единственно возможном направлении — на запад, туда, где еще оставался мир. Алрик, сплевывая кровь, оглянулся. Стена была уже в сотне ярдов. Она не просто уничтожала все на своем пути. Она меняла саму суть мира. Земля behind них была теперь другим местом — Обителью Демонов, ландшафтом из багрового тумана и пульсирующей, живой тьмы.

Война людей и зверолюдей закончилась. Даже сама мысль о ней теперь казалась смехотворной. Началась охота. И они были добычей.

Глава 22: Развитые – Первый приказ.

Пещера содрогалась в лихорадочном ритме, словно в ее каменных жилах билась горячка умирающего мира. Своды стонали, осыпая Грома и Зуга гравием и пылью. Воздух был густым, как кисель, и пить его было все равно что глотать молотый перец, смешанный с кровью. Багровый свет алтаря, их общего детища и проклятия, пульсировал, отбрасывая на стены нестройные, дергающиеся тени.