Толпа, насладившаяся зрелищем растерзанных лошадей и разъяренного быка, дошла уже до счастливого, блаженного настроения. Наступает зрелище менее кровавое, хотя не менее опасное -- ловкость прежде всего.

Бандерильеры втыкают в загривок быку острые с зарубками бандерильи, украшенные пестрыми бумажками. Как ловко бегут они, с двумя бандерильями в руках, прямо на встречу быку. Мгновение -- и бандерильи уже проткнули кожу бычьей выи и повисли в ней, причиняя быку острую боль. А бандерильер уже отскочил в сторону; бык и не видит своего врага.

Еще и еще бандерильеры втыкают быку свои бандерильи и убегают. Бык бросается за одним из них, а тот, чтоб поиграть с быком, схватывает валяющееся на арене копье пикадора, смело, лицом в лицу, встречает бегущее на него чудовище и, воткнув копье в землю под самым носом быка, опирается на копье руками и, с ловкостью акробата, перескакивает через быка. Бык, вместо врага, видит только у себя под ногами снова упавшее на землю копье и в ярости начинает кидаться во все стороны, ища себе жертву. Неистовые "браво" ловкому бандерильеру.

Труба. Бандерильеры кончили свою игру, теперь очередь матадора.

Вот он. Гордый и смелый выходит он на арену.

Здесь он царит. Здесь нет ему равного во всем цирке. Тысячи черных глаз устремлены с любовью на этого смельчака. Он вышел на битву с разъяренным зверем более страшным, чем лев и тигр, да, более страшным, потому что на этой самой арене еще не так давно был устроен бой быка со львом и тигром, и бык проколол их обоих своими рогами, не дав им вонзить в него свои зубы. И теперь матадор знает, что одно неловкое движение с его стороны, малейшая неосторожность, и он будет прободен насквозь.

Но он не чувствует страха, он смело выходит навстречу сопернику-бойцу: восторг отваги подавляет всякую мысль об опасности. Это презрение к опасности, под угрозой смерти игра со смертью есть высшее наслаждение, доступное немногим. В такой игре идет жизнь на ставку и нередко проигрывается; но это не останавливает других смельчаков рисковать жизнью за сладостную минуту сознания своей безумной, отчаянной храбрости. Разве не это чувство заставляло людей, одаренных всеми благами мира, самих королей Испании, выходить на эту самую арену и становиться лицом к лицу с разъяренным быком? И у них также, как у всякого матадора, в руках была только muleta, этот лоскуток красной материи на палочке, которым раздражают быка, да небольшая шпага, с которой нужно выйти победителем.

Да, для каждого истого испанца участь матадора завиднее участи короля.

Вот он стоит перед быком и, слегка покачивая мулету, дразнит противника. Бык бросается на него. Но грациозным движением матадор отскочил в сторону, и бык пронесся мимо. Рассерженный, бык возвращается назад и снова бросается на дразнящую его красную мулету. Опять обманутый ловкостью противника, он, минуя матадора, проносится с разбегу до барьера арены, заставляя расступиться столпившихся в этом месте капеадоров. Капеадоры перепрыгивают чрез барьер везде, где бык набегает на них: бык сердится и в напрасных поисках, кого бы ударить рогом, носится вокруг арены. Завидя красную мулету матадора, он подбегает к своему ловкому и лукавому противнику. Но он боится быть опять обманутым и останавливается перед матадором, в двух шагах от него, как бы обдумывая и рассчитывая удар и выжидая момент.

А матадор, не двигаясь с места, с вызывающей усмешкой смотрит на его налившиеся кровью глаза и окровавленную пену, падающую с его морды. Тысячи зрителей с замиранием следят за ними. Матадор делает шаг вперед -- бык не пошевельнулся. Матадор нарочно роняет к его ногам мулету; бык, готовясь броситься, отступает на один шаг назад. Толпа впилась глазами в матадора, а он спокойно поднимает мулету из-под ног своего противника, и когда бык опять бросается на него -- матадор уже в стороне. Бык мычит и рвет ногами землю в бессильном бешенстве. Цирк дрожит от рукоплесканий.

Противники опять встретились, опять разошлись и снова встретились. Бык несколько раз пробует напасть и, наконец, с разбегу бросается на матадора. Решительный момент. Губительные рога уже готовы подхватить матадора на воздух, гибель его кажется неизбежной. Но острая шпага вовремя вонзается в выю быка и уходит в нее по самую рукоятку, достигая сердца. Бык падает мертвым у самых ног матадора, и струя алой крови вытекает у него изо рта на взрытый песок арены.

Крикам и рукоплесканиям и конца нет. Цветы, сигары, шляпы, деньги, все, что попалось под руку -- все летит на арену, как дань счастливому победителю. Крики, крики, приветствия, ласкательные имена со всех сторон, и со всех сторон восторженные лица.

Матадор, весело улыбаясь, кланяется. Схватив на лету один из брошенных ему букетов, он машет им то в ту, то в другую сторону. Капеадоры помогают ему собрать брошенные зрителями подарки и возвратить по принадлежности веера и шляпы слишком увлекшихся почитателей и почитательниц храбрости и таланта.

Но, чу! раздается погребальный марш, ворота на арену раскрываются, и четыре мула в одной общей упряжке, гремя своими пестрыми побрякушками вбегают на арену. К их шорам прицепляют трупы убитых быком лошадей, и мулы в галоп увозят их на задний двор цирка. Последним увозится бык. Чулосы засыпают повсюду кровь свежим песком. Арена опять свободна и готова для нового боя.

Снова сигнал трубы, и новый бык вбегает на арену и тотчас же останавливается у самых ворот. Ворота позади его быстро закрываются.

-- Какой чудный зверь! -- восклицают зрители.

И действительно; бык редкой красоты и силы. Даже привычным посетителям цирка редко приходилось любоваться такой мясистой с толстыми складками шеей. Какие стройные, красивые ноги! Что за удивительные рога: какая тонкость их очертаний, какое изящество изгиба!

Сердца зрителей радостно бьются в ожидании потоков крови, которую должен пролить этот редкостный зверь. Ему уже заранее рукоплещут.

Но бык поднял голову, осматривается, и не двигается с места Капеадоры дразнят его плащом -- но бык спокойно отходит в сторону. Один из пикадоров пришпоривает своего коня, подскакивает к быку и втыкает ему в шею свое копье. Но упрямый бык только пятится, трясет шеей и не хочет нападать; он отходит в сторону и озирается вокруг, как бы ища выхода. Тогда недавние приветствия зрителей сменяются ругательствами, и оглушительные свистки проносятся по всему цирку, сверху донизу. Этот красавец бык, который мог бы пролить столько крови и умереть героем, оказался трусом! И разочарованная в надежде увидать прекраснейшее зрелище, рассерженная толпа освистала его. Она уже разгорячена предыдущим боем, ей нужно крови, крови, отваги, победы одного и гибели другого, и она неистовствует, неудовлетворенная в своем законном желании.

Как ни стараются капеадоры и пикадоры вызвать раздражение в быке, он только слегка обороняется взмахами рогов, отшатывается, отходит в сторону, но не нападает.

Вдруг кто-то из зрителей произносит слово: fuego! И мгновенно подхваченное всеми зрителями, это слово, как выстрелы на перестрелке, перекатывается по всему амфитеатру и, наконец, сливается в один оглушительный вопль: fuego! fuego! banderillas de fuego! [Огня! Огня! Огненных бандерилий!]

И зрители машут платками, шляпами, веерами по направлению к ложе алькада, без разрешения которого нельзя пустить в ход огневые бандерильи.

Но алькад колеблется. Разрешить fuego -- это значит наложить пятно на владельца ганадерии [Ganaderias-- те заводы, где разводится специальная порода быков для боя. Владельцы наиболее известных заводов: герцог Veragna, граф Patilla, Miura, Hernandez и др.], откуда доставлен этот бык. А этот владелец -- личный друг алькада и сам присутствует здесь в числе зрителей. Никогда еще из его старинных ганадерий не было на арене ни одного быка, которого бы нужно было вызывать на бой огневыми бандерильями. Это было бы позором!

И алькад делает отрицательный знак -- отказывает в требовании толпы. Он уверен, что бык еще войдет в ярость. Он не может объяснить себе, как могла напасть на быка такая апатия. Алькад сам присутствовал сегодня утром на apartado22] и любовался этим быком; он помнит его еще в первую tienta [Испытание ярости молодых бычков, отбираемых для воспитания к боям.], еще молоденьким бычком, и он уже тогда обещал быть одним из лучших, и вдруг теперь -- дать ему banderillas de fuego! При одной мысли об этом у алькада мучительно сжимается сердце.