А Цинтия с завистью любуется окрашенной в золотисто-рыжую краску галльской прической Сильвии, и ей так и хочется вытащить из этой прически драгоценную булавку, скрепляющую пряди волос, и воткнуть его в шею своей сопернице.

-- А откуда взялись все эти драгоценные украшения? -- продолжает свою филиппику неугомонная Кальпурния. -- Откуда у нее эти жемчужины, стоящие жемчужин Клеопатры? Пусть других матрон упрекают хоть в том, что их наряды -- плоды ограбленных провинций; да ведь, по крайней мере, все это наворовано и награблено их мужьями и отцами. А у этой ведь все это от любовников! О времена, о нравы!

И, не довольствуясь поношением Сильвии за действительно существующие проступки и пороки, Кальпурния начинает приписывать ей другие, возможные или воображаемые.

-- О, я даже уверена, -- шепчет она себе под нос, -- что если б эту Сильвию начать преследовать за разврат, она бы все-таки не отказалась от него, а, по примеру Вистилии, сложила бы с себя достоинство римской матроны, патрицианки и записалась бы в списках у эдилов содержательницей лупанара. Там бы ей и место! Да и Сицинию тоже -- быть бы ему там прислужником!

И вдруг поняв, что она зашла, быть может, дальше, чем бы следовало в присутствии ее молоденькой дочери, Кальпурния примолкла. Однако она не утерпела, чтоб не докончить свою мысль, и еще проворчала, указывая дочери на Сициния:

-- Посмотри, с какими смешными движениями обмахивает он ее опахалом из павлиньих перьев, посмотри, как он старается показать при этом все драгоценные кольца на своих пальцах. Это пристало ему больше, чем меч и щит.

А прежний жених все еще нравится Цинтии, и она с некоторой грустью думает о разбитых надеждах. "И все это сделали Байи, шепчет про себя молодая девушка, развратные Байи, littora castis inimica puellis! [Городок Байи (близ нынешнего Неаполя) -- место дачной жизни и теплых и морских купаний для римской знати. Littora castis inimica puellis -- берега враждебные непорочным девам -- стих Горация, относящийся к Байям. (Примеч. авт.)] Там он изменил мне, там завладела им Сильвия!"

Сильвия и Сициний не остаются в долгу и в свою очередь злословят по поводу Кальнурнии и Цинтии.

На других скамьях амфитеатра другие группы тоже сводят так или иначе домашние счеты и городские распри: всех это занимает пока более, чем интерес предстоящего зрелища, хотя и любимого, но привычного.

Но мало-помалу арена завладевает вниманием зрителей.

Игры уже начались. Клавдий и Мессалина, встреченные многократными приветственными возгласами народа, давно уже заняли свои места в императорской ложе; давно прошла торжественная процессия всех гладиаторов, принимающих участие в разных отделениях сегодняшних игр; уже кончилась прелюдия состязание в ловкости, где несколько гладиаторов сражались кольями и деревянными мечами -- praeludebant; взяв острое оружие, они сразились уже и с дикими зверями, и кончился и этот бой. Лорарии -- прислуга цирка -- стащили в spoliarium [Сполиариум -- место в цирке, куда стаскивали с арены убитых гладиаторов для снятия с них вооружения, прежде чем отправить трупы их для погребения; spolia -- добыча, грабеж, spoliator -- грабитель. (Примеч. авт.)] нескольких растерзанных гладиаторов и выбросили за ворота цирка, на улицу, двух убитых львов, медведя и гиену: там, не попавшая в цирк, голодная чернь разрывает их на куски и уносит домой на обед.

А взрытая во время боя арена цирка выравнивается для дальнейшего представления, и лужи крови засыпаются свежим песком из блестящей, серебристой слюды.

Внимание толпы уже слегка возбуждено. Но далеко не все зрители страстные любители звериной травли и увлекаются ею; большинство с нетерпением ждет другого зрелища: боя человека с человеком.

Труба возвещает начало этого отделения.

Приветственными криками встречает толпа вышедших на арену двух гладиаторов.

Это мирмиллон и ретиарий [Mirmillo -- название рыбы; гладиаторы, называвшиеся мирмиллонами, носили галльский шлем с изображением рыбы и в своих движениях подражали плаванию рыбы; их ловили сетью гладиаторы, называвшиеся retiarii (от rete -- сеть) и, поймав, прикалывали, как рыбу, острогой-трезубцем. Кроме этих родов гладиаторов известны еще: secutores -- преследователи, Threces -- Фракийцы, hoplomachi -- тяжеловооруженные, Samnites -- самниты, essedarii -- сражавшиеся с колесниц, andabatae -- с закрытыми глухим шлемом глазами, dimachaeri -- сражавшиеся на конях и пешие, и laquearii -- арканьщики. Подробное описание их в сочинении J. Lips'а: Saturnalium sermomim libri duo qui de gladiatoribus, Lutetiae parisior. CDDXXCV. Lib. II c. VII. и др. (Примеч. авт.)].

Легковооруженный, увертливый рыба-мирмиллон становится в позицию и выжидает удобный момент, чтобы наброситься на ретиария и нанести ему удар мечом. А ретиарий, вооруженный острым трезубцем на длинном копье, да сетью, в которую он должен поймать рыбу-мирмиллона, уже размахнулся этой сетью в воздухе, и мирмиллон едва успел увернуться от нее и отбежать в сторону. Ретиарий бросается за ним, преследует его, мирмиллон убегает, а длинная сеть снова пролетает почти над самой его головой.

Теперь очередь мирмиллона подбежать к ретиарию, чтобы поразить его. Но и ретиарий ловок не менее своего противника: он тоже отскочил в сторону, стал в позицию и опять замахнулся сетью, грозя гибелью мирмиллону.

Долго длится искусная борьба, поощряемая страхом. Смерть павшему! И каждый из борцов напрягает все усилия, чтобы остаться победителем.

Но зрителям это уже надоело, и громкими криками требует соскучившаяся толпа, чтобы борцы скорее кончали бой -- один из них должен скорее пасть и умереть, чтобы, по программе зрелищ, дать место другим очередным бойцам. Уже многие из зрителей цирка побились между собой об заклад на десятки тысяч сестерций, на чьей стороне будет победа; они горят нетерпением обогатиться выигрышем заклада и требуют скорее чьей-нибудь смерти.

Да и сами противники уже дошли до исступления. И вот мирмиллон быстро устремляется на ретиария в надежде нанести ему удар, хотя бы под самой сетью. Но тот уклонился, а предательская сеть в одно мгновение охватывает голову и плечи мирмиллона. Сильным движением руки дернув сеть, ретиарий роняет соперника на землю и, прежде чем мирмиллон успевает обратиться с просьбой о пощаде к этой толпе, кричащей со всех сторон: "поймал! поймал!" -- ужасный трезубец уже вонзается ему в грудь. Без крика, без стона, рыба-мирмиллон корчится в предсмертной агонии.

Ретиарий поступил против правил, но соскучившаяся толпа не винит его в этом; она довольна, что он, не дожидаясь разрешения зрителей убить павшего, сразу приколол пойманную рыбу; зрелище вышло живее, и толпа приветствует победителя.

Меж тем все с любопытством следят за непроизвольными движениями умирающего мирмиллона. Пока его кололи, он, по правилам гладиаторского искусства, не должен был защищаться или съёживаться; он должен был неподвижно принять удар; но теперь предсмертные содрогания интересуют толпу, приятны ей. Зрители смеются, показывая друг другу, как он двигает руками и ногами: "Как будто плавает! Настоящий мирмиллон, настоящая рыба! Да нет, не выплывет! Вон и лорарий!"

Лорарий подходит к умирающему, тяжелым молотком добивает его по голове насмерть и, зацепив крюком, за что попало, тащит, уже бездыханного, в сполиариум. Борозду, проведенную на арене трупом, засыпают свежим песком.

Снова загремели трубы.

Отворяются ворота с двух противоположных сторон арены, с востока и с запада, и, по двое в ряд, выезжают на белых конях четыре пары андабатов. Снова шумные крики встречают их появление, и сотни одежд полетели в воздух, падая назад на головы неистовствующей от восторга толпы.

Солнце поднялось теперь уже выше стен ничем не покрытого цирка и яркими лучами отразилось на золоченых шлемах, на легких щитах и коротких мечах андабатов. Но они не видят ни солнца, ни друг друга: глухие шлемы закрывают им глаза. Их смертный бой -- игра в жмурки.