Оба сенатора перенеслись мыслями в прошлое.

-- Тогда и народ рвался в цирк совсем иначе, чем теперь, -- произнес Пульхер после некоторого молчания.

Старики жили уже воспоминаниями; все настоящее им не нравилось и, казалось, не должно было нравиться и другим. Теперь, прерывая один другого, они напоминали друг другу эпизоды из прежних представлений.

-- Помнишь, Статилий, как шум собравшейся ночью в цирк толпы разбудил Калигулу, и он велел всех разогнать палками.

-- Еще бы: он боялся, что разбудят Инцитата [Любимый конь Калигулы. (Примеч. авт.)], на котором он по утру должен был выехать на ристалище, чтобы одержать победу. И разогнали, чтоб не шумели.

-- При этом погибло много народу и, кажется, десятка два патрициев и дам.

-- Что за важность; на утро цирк все равно был полон сверху донизу. Да и как было не рисковать жизнью, чтоб увидать то божественное зрелище, которое готовил нам Калигула.

-- Зато как приветствовал его народ, когда он во главе целой сотни колесниц выехал сам на арену.

-- А помнишь, как он потом ловко подшутил над нами, велев сначала закрыть цирк от солнца покрывалом, потом сдернуть покрывало, заставить нас пожариться на солнце, и вдруг о, наслаждение! окропить мелким, прохладным дождем из благовонных вод.

-- Да, да. Желал бы я узнать, куда девалось теперь это покрывало, кто украл его?

-- А вот по таким же точно желобкам, что у нас под ногами только для стока дождевой воды, была пущена тогда струя благовонной кроковой эссенции.

-- А сколько разных диких зверей было тогда здесь на арене: слоны, львы, тигры, носороги, жирафы, крокодилы всех и не вспомнишь.

-- Чудное зрелище! А все-таки ничто не произвело более сильного впечатления, как то, когда, помнишь, Пульхер, после того, как все бестиарии [Гладиаторы, сражавшиеся с дикими зверями. (Примеч. авт.)] были растерзаны зверями, а многие из зверей еще были живы, Калигула велел бросить на арену десять человек из числа зрителей.

-- Да!.. Положим, это было немножко жестоко, но зато художественно придумано.

-- И, право, празднество дня рождения такого императора, как Гай Калигула, требовало подобной жертвы со стороны народа. Да и народу это понравилось. Погибло десятеро, а сколько тысяч получили наслаждение от зрелища.

-- А подарки, подарки? Помнишь подарки? Помнишь, какую драку подняли тогда римляне, когда, по окончании игр, им были брошены на арену, на драку, разные материи и вещи, и как они, в драке разорвав все это на мелкие кусочки, тащили потом домой эти обрывки и обломки, как трофеи.

-- Подлая сволочь! Зато какое зрелище это было для нас. Не то, что вот эти три пары гладиаторов, которые являются, чтоб закончить представление.

-- Разве это конец?

-- По программе -- да. Сегодня ведь никаких послеобеденных игр не назначено. Какие это зрелища! Я не знаю, зачем я приходил!

Три пары гладиаторов в разнородном вооружении вышли на арену. Тут были и тяжеловооруженные hoplomachi, и блещущие серебром и золотом самниты, и с кривыми мечами фракийцы.

По данному знаку, пары стали в позицию, и схватка началась. Застучали мечи о щиты и шлемы.

Но из трех пар -- две бились как будто для себя: равнодушно, лишь на мгновение толпа пробегала по ним взором, когда они кололи друг друга, боролись, падали и на земле продолжали бой. Зато третья пара привлекала особенное внимание зрителей: один из бьющихся в ней бойцов был Марк, по прозванию Сполиатор, известный Риму своей силой и ловкостью, поразивший уже не одного противника на этой самой арене и получивший за это не одну пальмовую ветвь в награду -- plurimanm palmarum gladiator. Он не был из числа преступников. Он anctoratus -- вольный гладиатор, свободный римский гражданин, за деньги и сладость успеха служащий на арене цирка, связанный страшной клятвой сражаться до смерти своего противника или своей собственной.

Сегодня на состязание с ним выступил в первый раз некий раб, обученный в гладиаторской школе и уже составивший себе там славу. Он был и выше ростом, и мускулистее, и лицом красивее Марка, и совсем юноша.

Взоры римских матрон невольно устремились на этого красавца. Сама Мессалина обратила на него внимание: завтра же, если он останется жив, он проведет с нею ночь. У Мессалины даже рождается мысль купить этого раба у его ланисты [Lanistae -- назывались сначала учителя гладиаторов, а позднее содержатели гладиаторских трупп, отдававшие их напрокат устроителям игр. (Примеч. авт.)], сделать его свободным, приближенным... Но нет... присутствие его на арене, вид крови и других бойцов возбуждает в ней внезапно другие мысли. Ей уже представляется, как она, когда-нибудь впоследствии, после проведенной с этим гладиатором, накануне боя, страстной ночи, утром будет смотреть, как его заколют при ней, здесь, на этой самой арене. О, какое это будет наслаждение увидеть его тогда в предсмертной агонии!.. Но только бы теперь, только бы сегодня он вышел победителем! О, Киприда, помоги ему!

И сотня дам, и тысячи других зрителей одушевлены тем же желанием успеха молодому красавцу и приветствуют его за каждое удачное его движение. Они уже забыли, что еще на прошлых играх они так же восторгались его противником, Марком Сполиатором, и опять будут приветствовать его же, Марка, если он победит. Впрочем, Марк уже прискучил римлянам: видеть все одного и того же победителем -- это, наконец, надоедает.

А мечи уже давно стучат о щиты и шлемы, и жадные взгляды примолкнувшей толпы пожирают бойцов.

Вот! Марк ранил своего противника в руку, и кровь брызнула струей.

-- Hoc habet! Hoc habet! [Hoc habet -- есть! -- восклицание, означавшее, что кто-нибудь ранен. (Примеч. авт.)] -- громко проносится крик по скамьям цирка.

Но крики одобрения на этот раз смешались с ругательствами: многие недовольны, что рана досталась не Марку. Мессалина вне себя от ярости; она шепчет проклятие и, по привычке, призывает богов, в которых давно не верует.

Зато Сполиатор одушевился и уже готовится нанести решительный удар, пользуясь временной растерянностью раненого противника. Но тот, рассвирепев, внезапно бросается на него, налегает щит на щит и ранит Марка в ключицу. Клинок выпадает из рук Марка. Нажимаемый противником, Сполиатор падает на арену, роняя с головы златокованый шлем. Счастливый соперник гордо наступает ему на грудь ногой. Красивым, изысканным движением руки направляет победитель свой меч прямо к горлу побежденного и окидывает взглядом весь амфитеатр, ожидая от толпы знака убить или помиловать сраженного гладиатора.

Неистовые крики раздаются на скамьях цирка: одни требуют пощады -- Марк Сполиатор все-таки редкий, ловкий боец; большинство же в восторге от победы нового любимца, нового солнца арены, и кричит: убей! убей! И крики эти сливаются в один неясный гул, и только по внешним знакам можно различить, где большинство: лишь немного рук, то тут, то там, поднялось кверху -- знак пощады павшему [Когда побежденный, павший, молил о пощаде, он поднимал кверху руку, а зрители, в знак согласия, также поднимали руки, выставляя вверх большой палец. Это называлось pollicem premere. Наоборот, когда хотели, чтоб павший был убит, оборачивали большой палец руки книзу. Это называлось pollicem vertere, а жест опущенного книзу большого пальца назывался pollice verso. Pollex -- большой палец, vertere -- оборачивать].

Сам Марк, лежа под ногой противника, не поднял руки, чтоб вымолить себе жизнь у этой толпы. Он, свободный римлянин, краса всех игр, постоянный победитель, лежит теперь во прахе, под ногой раба, и он не хочет больше жить, он хочет умереть, как честный гладиатор; его первое поражение будет и последним, будет его смертью.

Да и бесполезно было бы взывать о пощаде. Он видит, как кругом, по всему амфитеатру, и в императорской, и в вестальской ложе, везде, сверху донизу pollice verso толпа требует его смерти. Этот страшный жест опущенного книзу большого пальца правой руки яснее всяких криков подтверждает его смертный приговор. Он видит, как тысячи этих рук с опущенными пальцами движутся в воздухе и, кажется, все они вонзаются ему в грудь. И молодежь, и старики, и женщины, и дети -- все отдались неумолимому влечению этого жеста -- pollice verso! Толпа требует смерти сраженного гладиатора, она хочет видеть еще его агонию -- без этого она не испытает конечного наслаждения битвой.