Вскоре сотни курдов из рода Шеко с радостными воплями вышли встречать нас. Все в ярких красочных одеждах, повязавшись цветными платками поверх шерстяных черно-белых колозов*, некоторые вооружены, но больше – без оружия.

Впереди на коне ехал старейшина рода Шеко в окружении своих приближенных. По его знаку все спешились и, приложив руки к груди, низко поклонились Геворгу Чаушу и Шапинанду.

– Хуашбе Андраник-паша! Хуашбе Геворг Чауш! – воскликнули они в один голос и, трижды повторив приветствие, выразили нам свою благодарность за то, что видят своего заклятого врага поверженным.

И слух такой разнесся, что на шее у Андраника висит талисман Бшаре Халила и теперь его ни одна пуля не возьмет. Рассказывали о подробностях, кто именно отсек голову балакскому разбойнику. Некоторые говорили, что сам Шапинанд сделал это, иные утверждали, что Геворг Чауш. «С первого же удара кинжал по самую рукоять вошел в него…» Многие уже выдавали себя за очевидцев свершившегося. Из уст в уста передавались имена Спаханаца Макара и Гале, невероятная храбрость приписывалась марникскому Похэ, который одним тумаком заставил неосторожного старосту заткнуться и повернуть обратно, а сам повел врагов на засаду гайдуков.

Какая-то, скажем прямо – малая, доля этого восхищения досталась и мне – люди удивленно смотрели на мое юношеское дерзкое лицо, выискивая на нем следы героизма. О, если б они знали, что голова Халила в это время находилась у меня в руках, в мешке из-под боярышника!

И вдруг вся толпа запела песню, сложенную в честь армян-фидаи. «О сасунское синее небо, увижу ли я тебя когда-нибудь еще, услышу ли я эту песню в своей жизни еще раз?»

Андраник, Геворг Чауш, дядюшка Макар, Гале и марникский Похэ с детской беспечностью смотрели на толпу, словно песня эта не о них была сложена. Они стояли в старой потрепанной одежде, до того изношенной, что местами сквозь лохмотья проглядывало тело. И трудно было поверить, что хвалебная песнь славит дела этих оборвышей.

После песни сквозь толпу к Андранику и Геворгу Чаушу продрался могучего вида старик, айсор по национальности. Борода у него была окладистая и длинная – такая большая, что он спрятал ее за пазуху. У этого старика всего-то и было на свете, что один сын и один конь. Коня он подарил Андранику, а сына – Геворгу Чаушу, сказав:

– Коня звать Аслан, имя сына Абдело. Оба сасунские, рождены в Харзане. В молитвеннике Рыжего попа написано, что первым настоятелем монастыря св. Ахберика был айсор Абдело. Мой род восходит от него. Трех вещей не может отдать айсор другому: коня, сына и оружие. Но вы – не другие, вы – наши, и я дарю вам своего сына и своего коня. Мой отец был убит в войне «Семи Ложек», сражаясь против хошнакских богатеев на стороне шекинцев. Сегодня у нас большой день, потому что уничтожен наш общий враг, заклятый враг, который шел на нас с султанским войском и всем своим аширетом. Примите мой стариковский подарок от имени всех потерявших родину айсоров и курдов дома Шеко, и пусть навеки нерушима будет дружба горцев – армян, курдов и айсоров.

Высоким красивым юношей был Абдело. Но мое внимание приковала лошадь старого айсора. Аслан был жеребцом красноватой масти с белыми подпалинами, в синих яблоках. Голова у него была маленькая. И глаза – маленькие и умные. Ноги высокие и тонкие, ноздри широко раздуты. На солнце кожа его лоснилась и отливала красным. Чудо что за конь!

Попрощавшись с курдами и стариком айсором, мы в последний раз посмотрели на летние постройки Шеника и Семала и покинули долину Семи Ложек, уводя с собой сына айсорского старейшины и его жеребца Аслана.

На полдороге Андраник приказал мне прийти в Гели первым и приготовить надежное место для жеребца.

Подарок короля инглизов Едва я сделал несколько шагов в сторону Гели, как вдруг совсем близко послышались какие-то голоса. Посмотрел я и вижу – небольшая толпа поднимается в гору, а со стороны села навстречу им бегут люди с криком:

«Мосе Имо вернулся! Мосе Имо!»

Первое, что мне бросилось в глаза, – это мул моего знакомого дядюшки Ераноса; на муле сидела женщина, держа в руках новорожденного. Впереди мула вышагивали дядюшка Еранос и сын Тер-Каджа – Адам. За мулом шел широкоплечий, крепкий как дуб мужчина с большим носом и пышными усами, на голове – шапка сасунца, в руках палка, а за спиной… красивая расписная люлька.

Это и был Мосе Имо.

Мосе Имо обступили полевые сторожа, женщины, дети. Еранос, сын Тер-Каджа Адам и другие люди просили, чтобы Мосе Имо погрузил люльку на мула или же дал понести им немного, – тот не соглашался. Из самой Англии и до Сасунских гор, до родного села Гели, он нес эту люльку на спине. Даже на пароходе он снимал ее только для того, чтобы жена уложила ребенка спать.

Люлька эта привлекала внимание всех, кто видел ее; многие бы мечтали заполучить такую люльку для своих младенцев. Но где ее возьмешь? Только гелийцу Мосе Имо и его жене княгине Алтун посчастливилось стать обладателями этой единственной на свете сказочной люльки.

– Откуда такая?

– Где это продают? – на каждом шагу на самых разных языках обращались люди к Мосе Имо.

Но Имо, кроме сасунского своего наречия, никакого другого языка не знал, и ответ его на этом наречии был неизменно один и тот же:

– Король инглизов подарил.

Люди, услышав слово «инглиз», заключали, что товар английский, или же – в более редких случаях – понимали, откуда люльку везут; когда же они в конце концов узнавали, что это королевский подарок, удивлению их не было предела: одни еле сдерживали смех, другие пытались понять, какое отношение имеют к английскому королю эти крестьяне, затянутые широкими шерстяными поясами.

Но, как ни странно, люлька в действительности была подарена Мосе Имо самим английским королем.

Первыми о возвращении Имо и его жены узнали в Сасуне полевые сторожа и пастухи. Они быстро передали новость во все близлежащие села, и через некоторое время люди высыпали из домов и побежали встречать своих земляков.

Вдруг мул остановился. Погонщик Еранос сел на какой-то камень, рядом примостился Тер-каджевский Адам. Остановился и Мосе Имо и, сняв со спины люльку, осторожно опустил ее на скалу. Он тяжело вздохнул и, нагнувшись, закатал штанины до колен, Мосе Имо всегда надевал две пары брюк и обматывал спину широким поясом, потому что, по его мнению, самое главное для здоровья – это держать в тепле ноги и спину.

Ему хотелось курить. Он достал из-за пояса трубку и кисет с табаком. Тер-каджевский Адам набил ему трубку. Мосе затянулся и повел рассказ.

Когда в 1896 году консулы семи европейских государств пришли из Багеша в Сасун для того чтобы выяснить масштабы армянской резни, они решили представить прошение своим правителям, осудив султана, но османские правители подкупили этих консулов. И вот по предложению Геворга Чауша и Андраника талворикские армяне, выбрав в качестве парламентера потомственного сасунца Мосе Имо, отправили его в Европу к иноземным королям с просьбой освободить армян от султанского ига. Вместе с Имо отправились в путь его жена княгиня Алтун, чей драгоценный пояс унесли люди султана, захватив также сундук с фамильными драгоценностями.

Итак, Мосе Имо должен был принести в качестве трофея бумагу, скрепленную печатями семи европейских государств, о том, что они готовы помочь повстанцам Сасуна. Имо и Алтун, облачившись в национальные сасунские одежды, с большим трудом добираются до Лондона и направляются в королевский дворец. Султан Гамид, узнав об этом, спешно посылает в Лондон трех своих людей, чтобы те похитили Мосе Имо и его жену, помешав им встретиться с королем Англии.