Болито стоял на наветренной стороне квартердека и прислушивался к пробуждающему топоту босых ног и звону оружия вокруг и внизу. Кин хорошо справился со своей задачей: ни одной трубы, ни одного барабанного боя, способного воспламенить сердце и разум какой-нибудь бедняги, которая могла бы вообразить, что это его последнее воспоминание на земле.

Как будто сам огромный корабль оживал, а его группа из восьмисот матросов и морских солдат была лишь второстепенной.

Болито смотрел на небо, его взгляд был спокоен в темноте. Первый свет уже совсем близко, но пока это было лишь предвкушение, чувство тревоги, подобное обманчивой улыбке моря перед бушующим штормом.

Он попытался представить себе корабль таким, каким его оценил бы противник. Великолепное, большое трёхпалубное судно с законным датским флагом, развевающимся прямо под английским, возвещая миру о его истинном положении. Но этого было недостаточно. Болито в своё время прибегал ко множеству уловок, особенно будучи капитаном фрегата, и был уличен почти в таком же количестве уловок, направленных против него самого. В войне, которая длилась так долго и унесла столько жизней людей со всех сторон и всех убеждений, даже обыденное нельзя было принимать за чистую монету.

Если бы день сложился не в их пользу, цена была бы вдвойне высока. Кин уже отдал приказ боцману: никакие цепные стропы не могли быть прикреплены к реям и рангоутам, чтобы предотвратить их падение на палубу, повреждая корабль или раздавливая людей у орудий. Это подорвет их боевой дух, когда придёт время. Боцман не возражал против того, чтобы все шлюпки оставались сложенными ярусами. Болито и не ожидал никаких возражений. Ибо, несмотря на реальную опасность от летящих щепок, некоторые из которых, подобно зазубренным кинжалам, попадали в атаку на шлюпки, выстроенные в ряд, большинство моряков предпочитали видеть их именно там. Последний спасательный круг.

Кин подошёл к нему. Как и все офицеры, которые должны были быть на верхней палубе, он снял свой капитанский мундир, который выдавал его. Слишком много улик. Слишком много лёгких целей.

Кин посмотрел на небо. «Скоро будет ещё один ясный день».

Болито кивнул. «Я надеялся хотя бы на дождевые облака при этом северо-восточном ветре». Он посмотрел на пустое покрывало за носом корабля. «Солнце будет за нами. Они должны увидеть нас первыми. Думаю, нам стоит убавить паруса, Вэл».

Кин оглядывался по сторонам в поисках мичмана. «Мистер Рук! Передайте первому лейтенанту, чтобы подняли руки и приняли т'ганс'лс и роялс!»

Болито улыбнулся, несмотря на сухое напряжение. Два разума, работающие вместе. Если бы их заметили первыми, любой враг заподозрил бы, что призовой корабль идёт под всеми парусами, когда бояться нечего.

Кин смотрел на смутные силуэты людей, взбегающих по вантам, чтобы подобрать и подтянуть к реям тяжелый парус.

Он сказал: «Майор Буршье знает, что делать. Он разместит морских пехотинцев на баке, здесь на корме и на грот-марсе, как если бы он управлял призом, на борту которого всё ещё оставалась его первоначальная команда».

Больше они ничего не могли сделать.

Казалет крикнул: «Парусник, сэр!»

Фадж и один из его приятелей вышли из тени и держали между собой импровизированный датский флаг.

Болито сказал: «Верен в своём слове. Отличная работа». Он подозвал Дженура. «Помоги Фаджу водрузить наш новый флаг — ему должна быть оказана честь!»

«Было бы здорово на это посмотреть», – подумал он. Но даже в кромешной тьме, когда брызги изредка обрушивались на палубу, словно дождь, этот момент запомнился надолго. Люди толпились на борту от орудий, чтобы посмотреть на странно развевающийся флаг, поднимающийся на гафель под настоящим флагом корабля.

Кто-то крикнул: «Ты, должно быть, использовал все свои лучшие снасти для этого, Фадж!»

Старый парусник всё ещё смотрел на едва заметный, извивающийся силуэт на фоне чёрного неба. Через плечо он мрачно бросил: «На сегодня хватит, чтобы тебя зашить, приятель».

Кин улыбнулся. «Я назначил одного из помощников нашего капитана на топ мачты, сэр. Тавернер раньше был с Дунканом. Зоркий глаз, острый как нож. Я добьюсь, чтобы его назначили штурманом, даже если это означает его потерю!»

Болито облизал пересохшие губы. Кофе, вино, даже солоноватая вода из бочек сейчас были бы кстати.

Он выкинул эту мысль из головы. «Скоро узнаем».

Кин сказал: «Контр-адмирал Херрик мог бы поступить иначе, сэр. Он мог бы повернуть конвой в сторону Англии, где мог бы ожидать встречи с патрулирующей эскадрой».

Болито представил себе, как он видит округлые, честные черты лица Херрика. Повернуть конвой? Никогда. Это было бы всё равно что сбежать.

Тоджонс, рулевой капитана, стоял на коленях на палубе, чтобы закрепить изогнутый анкер Кина — лёгкий боевой меч, который он всегда брал с собой в бой. Как и тогда, когда «Гиперион» затонул под его тяжестью.

Болито коснулся рукояти старого семейного меча на бедре и вздрогнул. Она была ледяной. Он почувствовал, что Олдэй наблюдает за ним, уловил пьянящий запах рома и глубоко вздохнул.

Кин снова был занят со своим хозяином и лейтенантами, и Болито спросил: «Ну, старый друг, что ты скажешь по этому поводу?»

Всего на несколько секунд тьма рассеялась, ночь разорвал один мощный, обжигающий взрыв, обнаживший весь корабль. Люди вцепились в оружие, словно статуи, такелаж и ванты заострились от яркого света, словно прутья печи. Столь же внезапно свет исчез, словно его погасила рука великана. Затем, казалось, прошла целая вечность, раздался вулканический рёв взрыва, а вместе с ним и горячий ветер, который, казалось, обжег паруса и отбросил все паруса.

Со всех сторон раздавались голоса, и тишина, словно тьма, снова окутала их.

Эллдэй резко сказал: «Один из кораблей, перевозящих порох и ядра, я не сомневаюсь!»

Болито пытался представить, знал ли кто-нибудь, пусть даже на долю секунды, что его жизнь закончится таким ужасным образом. Ни последнего крика, ни рукопожатия старого друга, чтобы сдержать крик и слёзы. Ничего.

Кин кричал: «Господин Казалет, пошлите гардемаринов на каждую орудийную палубу, чтобы они сообщили лейтенантам, что произошло!»

Болито отвернулся. Кин умудрился вспомнить даже это, пока его корабль слепо плыл вперёд… куда?

Говорят, Кин воскликнул: «Боже, они, должно быть, почувствовали это, как риф на нижней орудийной палубе!»

Откуда-то появилась маленькая фигурка, пробираясь мимо рулевых, офицеров и матросов у брасов, как будто она вообще была здесь чужой.

Эллдэй прорычал: «Какого черта ты делаешь на палубе?»

Болито обернулся. «Оззард! Что случилось? Ты же знаешь, что твоё место внизу. Ты никогда не был таким же жалким болваном, как бедняга Олдэй!» Но старая шутка рассыпалась в прах, когда он понял, что Оззард дрожит, как осиновый лист.

«Н-не могу, с-сэр! В темноте… там, внизу. Как и в прошлый раз…» Он стоял, дрожа, не обращая внимания на молчаливых людей вокруг. «Не снова. Я н-не могу!»

Болито сказал: «Конечно. Я должен был подумать». Он взглянул на Олдэя. «Найди ему место поблизости». Он знал, что слова не доходят до испуганного человечка. «Рядом с нами, да?» Он наблюдал, как их тени сливаются с ещё большей тьмой, и чувствовал это, словно старую рану. Снова Гиперион.

Олдэй вернулся. «Спокойно, как насекомое, сэр Ричард. С ним всё будет в порядке после того, что вы только что сказали». Если бы вы только знали хотя бы половину, подумал он.

Послышался шепот, когда верхние реи и мачтовый шкентель внезапно появились на фоне неба, словно захваченные очередным взрывом или даже отделившиеся от корабля.

С фок-мачты раздался голос помощника капитана: «Палуба! Приземлиться на левый борт!»

Кин воскликнул: «Превосходно, мистер Джулиан, это, должно быть, «Скау»! Будьте готовы изменить курс на запад в течение часа!»

Болито мог разделить это волнение многими способами. Вскоре они выйдут в пролив Скагеррак, где не было дна, где, как говорили, обломки кораблей и утонувшие моряки делили чёрные пещеры со слепыми существами, слишком ужасными, чтобы представить.