Болито прикрыл лицо, чтобы взглянуть сквозь массу снастей. Сети были расставлены, чтобы ловить падающие блоки или сломанные балки, которые могли убить человека так же эффективно, как железный шар. Это было словно запертое в ловушке. Люди, оружие, всё, что они привыкли принимать как повседневную жизнь.

Болито разыскал фрегат «Тибальт» и увидел, как тот идёт против ветра с не меньшим трудом, чем противник. Но как только лайнеры подошли достаточно близко, чтобы вступить в бой, капитан Эсс спустился со своей с трудом завоеванной позиции на наветренную сторону и атаковал вражеский флот, состоящий из транспортов и судов снабжения, чтобы рассеять или уничтожить любой, попавший под его залп. У него, возможно, было мало шансов выжить, но каждый капитан фрегата знал, чем опасны самостоятельные действия. Корпус «Тибальта» был создан и спроектирован именно для таких операций, но его обшивка не могла сравниться с мощной огневой мощью линейного боя. Болито взял у мичмана Де Курси подзорную трубу и тщательно навёл её, пока не обнаружил неровный строй кораблей, расположившихся далеко по правому борту. Так медленно. Он оказался прав с первого раза. Первые орудия должны были проверить дальность стрельбы в полдень.

И ради чего? Это могло бы заслуживать упоминания в «Газетт», как и последняя битва Гипериона. Она почти затерялась среди гулких отголосков Трафальгара и гибели национального героя.

Фергюсон первым услышит об этом, либо в городе, либо от почтальона. Затем Кэтрин. Он взглянул на красивый профиль Кина. Не нужно быть волшебником, чтобы понять, о чём он думает, пока время тянулось, и люди опирались на оружие, некоторые уже задыхались от напряжения, словно измученные выжившие в предстоящей битве.

В конце концов, какое значение имела Мартиника? Они силой отняли её у французов в 1794 году, но, что характерно, вернули во время краткого Амьенского мира. Так было всегда, и Болито часто вспоминал слова озлобленного сержанта морской пехоты, воскликнувшего: «Раз уж за это стоит умереть, то стоит и жить дальше?» Годами его одинокий протест оставался без ответа.

Теперь, когда ход войны в Европе изменился, перспектива бросать жизни и корабли на ветер ради какой-либо долгосрочной цели противоречила всему, что он считал важным.

Им снова пришлось действовать, не потому что это было логично или неизбежно, а потому что война начала выходить за рамки разума людей, которые планировали ее стратегию издалека.

Кин присоединился к нему. «Если остальная эскадра нас обнаружит, сэр, мы ещё можем выиграть. Но если капитан Кроуфут ничего не подозревает…» Он повернулся и уставился на яркое солнце, пока Тибальт завершал очередной поворот.

«Я не могу отправить Тибальта на его поиски, Вэл. Она — наша единственная надежда сегодня».

Кин наблюдал за людьми у штурвала, а Джулиан тихо переговаривался с двумя товарищами своего хозяина. «Я знаю».

Болито взял чашку воды у одного из мальчиков. А что же Томас Херрик? Собрал ли он часть местных патрулей и уже отправился на помощь? Казалось гораздо более вероятным, что он возьмёт под своё командование 74-й «Матчлес» под командованием своего последнего врага, капитана лорда Раткаллена. Ремонт корабля был почти завершён, и в любом случае появление хотя бы одного лишнего паруса на линейном корабле могло бы сыграть решающую роль для флота вторжения, который любой ценой стремился избежать сражения. Это тревожило: постоянное сравнение с событиями, которые привели к военному трибуналу Херрика. В своём письме Кэтрин вкратце упомянула о внезапной смерти Гектора Госсейджа, флаг-капитана Херрика в той кровопролитной битве за конвой. Он так и не оправился полностью после потери руки, и даже неожиданное повышение до флаг-капитана не смогло защитить его от натиска гангрены. Знай он, что в тот день в большой каюте внизу его ждет роковая судьба, его версия событий могла бы быть совсем иной. У Болито были подозрения, но он не мог открыто высказать их без доказательств. В любом случае, Госсейдж спас будущее Херрика, а возможно, и его жизнь.

Единственным постоянным фактором было присутствие сэра Пола Силлитоу.

Кин сказал: «Они выстраиваются в две линии, сэр».

Болито снова поднял подзорную трубу, зная, что в этот момент мичман де Курси пристально наблюдает за ним. Ещё один будущий адмирал. Насколько же другим станет его флот, подумал он.

Он сосредоточился на двух кораблях, возглавлявших линию противника. Их паруса взвивались, когда они снова поворачивали оверштаг, а фрегат проходил мимо них, а терьер — между быками.

Мачты и реи сверкали сигналами и развевающимися трёхцветными флагами, в то время как короткая английская линия подняла дополнительные флаги в знак неповиновения. Или это было лишь проявлением безнадёжного упрямства?

Майор Буршье крикнул: «Королевская морская пехота, приготовиться к проверке!»

Он указал жестом на своего заместителя, лейтенанта Кортни, ветерана для столь юного возраста. Кто, кроме королевской семьи, согласился бы на смотр в присутствии врага, а возможно, и перед лицом смерти?

Болито коснулся глаза. Глаз сильно чесался и слезился всякий раз, когда он смотрел на солнце.

«Как думаешь, Вэл, какой диапазон?»

«Две мили, сэр. Не больше». Он снова подумал о ялике и отчаянной попытке Болито скрыть свою слепоту от тех, кто на него рассчитывал.

Он видел, как Олдэй ослабляет свою саблю, а Дженур смотрит на флаги, в то время как мичман Хьюстон слушает его указания.

А ещё был шестой лейтенант, Джеймс Кросс, юноша в офицерской форме, отвечавший за кормовую гвардию и бизань-мачту с её несложной системой парусов и такелажа. Он не смотрел ни направо, ни налево, ни в сторону медленно приближающегося француза. И лейтенант Уайэм, четвёртый по старшинству, служивший под его началом шесть лет назад на старом «Аргонавте» бодрым мичманом. Он выглядел достаточно решительным, наблюдая за своим орудийным расчётом и запасными матросами, которых можно было бы использовать на грот-мачте – истинной силе любого линейного корабля.

А внизу, на затемненных орудийных палубах, все остальные будут ждать, напрягая слух, пытаясь вспомнить дом или близких, но ничего не находя.

Лейтенант Королевской морской пехоты говорил: «Я никогда не видел такой явки, старший сержант! Дайте ему дополнительную работу, когда он с этим закончит!»

Остальные морпехи ухмыльнулись. Они были не новичками на корабле и, за исключением горстки новобранцев, составляли единое подразделение – алую линию, которая служила защитой от всех бед между офицерами и баком. Несмотря на тесноту межпалубного мира, им всё же удавалось держаться особняком, в своих «казармах», как они называли свои столовые.

Раздался глухой хлопок, и через несколько секунд из моря поднялся тонкий водяной смерч, оставив после себя струйку дыма там, где он упал.

Первый лейтенант выдавил улыбку. «Им придётся придумать что-то получше!» Но глаза его были пусты.

Кин сказал: «Я не вижу смысла в разделении их сил, сэр».

«Кажется, я знаю, что они задумали, Вэл. Трое пойдут на наших двух спутников». Он почувствовал, как его слова дошли до него. «Другая половина придёт за нами». Внезапно план стал настолько ясен, что он почти видел его в действии.

«Мне зарядить оружие и выбежать, сэр?»

Он не ответил прямо. «Передайте сообщение канониру и лейтенанту Джойсу на нижней орудийной палубе. У нас ещё есть время. «Валькирия» первой вступит в бой». Он задумался. «Да, времени достаточно. Противник постарается нанести как можно больше повреждений нашему рангоуту и такелажу, чтобы помешать нам поддерживать наших друзей. Но наши тридцатидвухфунтовые пушки будут стрелять лучше. Сколько у нас есть дроби и всего, что нужно для этой цели? Мы будем соревноваться с ними на их поле».

Понять тактику французов было несложно. Они обычно целились в такелаж, чтобы вывести противника из строя, в то время как англичане полагались на быстрые бортовые залпы, чтобы разбить корпуса и сломить их.

Кин сказал: «Вряд ли у нас хватит сил сделать больше, чем несколько полных бортовых залпов. Но я немедленно передам ваши указания артиллеристу. Мистер Джойс — хороший офицер, и я прослежу, чтобы ему дали указание самому наводить каждое орудие. С попутным ветром мы сможем нанести им серьёзный урон».