Болито пробормотал: «Я знаю, друг мой». Он нахмурился, когда рука Олдэя коснулась его груди. «Я не позволю тебе из-за этого страдать!»

Он повысил голос. «Можете снова идти в казармы, капитан Тьяке. Нам сегодня нужно свести старые счёты!» Он положил руку на рукоять меча у бедра, и она оказалась холодной на ощупь. «Так что давайте заплатим им сполна!»

Лейтенант Джордж Эйвери ждал, пока качка ослабеет, и знал, что рулевое усилили. Он поднял подзорную трубу, как и при первом появлении вражеских кораблей всего несколько часов назад. Казалось, прошла целая вечность. Те же морские пехотинцы всё ещё стояли на фор-марсе, глядя на приближающийся «Американец», паруса которого то опустели, то наполнились, а корабль накренился под давлением. Это был тяжёлый на вид фрегат под натянутыми парусами, брызги вырывались из-под его носовой части, достигая позолоченной носовой фигуры. «Гладиатор» – короткий меч, сверкающий в ярком свете.

Капрал сказал: «Янки нам переходят дорогу, ребята». Но на самом деле его комментарий был адресован лейтенанту-флагману.

Эвери изучал другой корабль, заставляя себя не торопиться, чтобы увидеть не только то, что ожидал. Капрал был прав. «Возмездие» в конечном итоге пересечётся с носа на нос; что ещё важнее, он окажется с подветренной стороны от бортового залпа «Неукротимого», когда они сблизятся. Он тщательно прикинул. Максимум три мили. Тьяк убавил паруса до топселей и стакселя, драйвера и зарифленного фока, и «Неукротимое» двигалось ровно и неспешно, словно плавучая платформа для своих двадцатичетырёхфунтовых орудий.

Он опустил стекло и оглядел своих спутников.

Каким-то образом им удавалось выглядеть очень нарядно и щегольски в своих глянцевых кожаных шляпах с кокардой и плюмажем над левым ухом. Он также заметил, что все они были выбриты. В Корпусе были очень щепетильны в отношении подобных деталей.

«Скоро, ребята». Он увидел, как капрал бросил взгляд на вертлюжную пушку. «Бетси». Он знал, чего ожидать. Они все знали.

Он кивнул им и быстро спустился на ванты. Вернувшись на палубу, он направился на корму, ловя на себе торопливые взгляды орудийных расчётов и полуприветственный жест молодого Протеро.

На этой палубе пушка была богом. Всё остальное имело значение, кроме как стрелять и стрелять, отгородившись от мира и звуков, даже когда друг кричал в агонии.

Он нашёл Болито с Тьяке и первым лейтенантом, наблюдавшими с квартердека. Здесь тоже морские пехотинцы ожили, словно алые солдатики, вытащенные из ящика, выстроившись в ряд на сложенных гамаках, в то время как в других местах часовые стояли на страже у люков и лестниц на случай, если у кого-то сдадут нервы и ужас разрушит дисциплину.

Эйвери прикоснулся к шляпе. «Это, безусловно, «Возмездие», сэр Ричард. На нём вымпел коммодора. Пятьдесят орудий, наверное. Она сменила галс». Он снова подумал о капрале, в его голосе послышалось сомнение. «Она потеряет ориентировку, если останется на этом галсе».

Йорк сказал: «Она идёт на северо-восток, сэр». Невозмутимо. Терпеливо. Болито видел, как он похлопал по руке младшего мичмана, когда тот потянулся за получасовым стеклом рядом с компасом. «Полегче, мистер Кэмпбелл, не нагревайте стекло! Мне нужно писать вахтенный журнал, а не вам!»

Двенадцатилетний гардемарин выглядел смущенным и на мгновение забыл о растущей угрозе со стороны высоких парусов американца.

Болито взял подзорную трубу и направил её за нос. «Возмездие» не собиралось менять курс, пока нет. Он внимательно осмотрел другой фрегат: прочно построенный, как и многие французские суда, спроектированный по единому стандарту для удобства ремонта и замены деталей, а не по прихоти отдельного судостроителя, как большинство британских военных кораблей. Когда «Таситурн» и другие повреждённые корабли достигнут Галифакса, им будет нелегко найти мачту или рангоут, подходящий к любому из них.

Он сказал: «Он намеренно снижается по ветру, Джеймс». Он почувствовал, что Добени наклонился вперёд, чтобы прислушаться, и сосредоточенно прищурился.

Тьяке согласился. «Тогда он намерен использовать дополнительную высоту, которую даёт ветер, чтобы стрелять на полную дальность». Он взглянул на укреплённые реи, на флаг и вымпел, развевающиеся в сторону противника, и мрачно произнёс: «Он попытается добраться до нашего рангоута и такелажа».

Эйвери отвернулся. Капрал это видел, но не до конца понял. И Болито, и Тайк должны были это принять.

Болито спросил: «Дробь, Джеймс?»

Тьяке покачал головой. «Я слышал, они использовали лэнгридж, эту проклятую картечь. Если так…» Он отвернулся, словно снова сверяясь с компасом.

Болито сказал Эвери: «Это может вывести корабль из строя прежде, чем он успеет дать отпор». Он видел беспокойство в карих глазах Эвери, но не до конца понимал, о чём речь. «Проклятие», как выразился Тьяке. На самом деле всё было гораздо хуже. Каждый снаряд, упакованный в тонкий корпус, содержал зазубренные железные прутья, неплотно соединённые друг с другом, так что, врезаясь в сложную сеть такелажа корабля, они могли разорвать его на куски одним свистящим бортовым залпом.

Он видел, как Тьяке жестикулировал орудийным расчетам и каждым движением пальца настойчиво что-то говорил Добени.

В этом заключалось преимущество Лэнгриджа; но в сравнении с ним, требовалось гораздо больше времени на чистку и прочистку каждого ружья после выстрела, чтобы избежать взрыва нового заряда в дуле при забивке. На это требовалось время, и Тьяке это знал.

Болито потёр повреждённый глаз и почувствовал, как он заболел в ответ. Что бы я сделал на месте Джеймса? Он удивился, что вообще может улыбаться, вспоминая почти забытого адмирала, который ответил на его мольбы о командовании уничтожающим ответом: «Будь капитаном фрегата, Болито…»

Я бы воздержался от огня и молился, чтобы регулярные учения выдержали испытание временем, если все остальное не удастся.

Лейтенант Блайт крикнул: «Враг отступает, сэр!»

Тьяке сказал: «Да, и он, скорее всего, сам проверит каждое оружие».

Болито видел, как Олдэй наблюдает за ним. Даже Тьяке принял Ахерна, наделил его телом и личностью. Человека, в котором было столько ненависти. Возмездие. И всё же, если бы он пересёк эту самую палубу, я бы его не узнал. Возможно, это был лучший враг. Безликий.

Он снова взглянул на небо и на палящие отражения под ним. Два корабля, а целый океан был свидетелем их попыток уничтожить друг друга.

Он прикрыл неповреждённый глаз и проверил другой. Зрение было затуманено; он уже смирился с этим. Но цвета оставались верными, и противник был уже достаточно близко, чтобы показать свой флаг и вымпел коммодора, развевающийся на ветру, словно огромное знамя.

Тьяке сказал: «Готово, сэр Ричард».

«Очень хорошо, Джеймс». Так близко, так интимно, словно они делили палубу только с призраками. «За то, что мы сейчас получим…»

Тьякке взмахнул кулаком, и приказ эхом разнесся по верхней палубе.

«Откройте иллюминаторы! Выбегайте!» А из нижней части корабля, где помощники артиллериста уже раздавали абордажные сабли и топоры из оружейного сундука, раздался голос лейтенанта Добени, очень четкий и решительный.

«На фок-мачту, командиры орудий! И огонь по подъёму!»

Руки постарше уже присели, еще не видя своей цели.

Тьяке закричал: «Опусти штурвал! Сними паруса!»

«Неукротимая» начала разворачиваться, максимально используя ветер по корме. Разворот произошёл ещё дальше, так что другой фрегат, казалось, запутался в вантах, когда бушприт «Неукротимой» прошёл над ним, удерживая его с левого борта.

Расстояние сокращалось все быстрее, и Болито увидел, как марсовые матросы мечутся среди реющих парусов, словно маленькие марионетки на невидимых нитях.

Воздух содрогнулся, а затем раздался протяжный взрыв, из орудий американцев повалил дым, который затем отбросило внутрь корабля и прочь по воде.

Казалось, прошла целая вечность. Когда бортовой залп врезался в мачты и такелаж «Неукротимого», казалось, весь корабль ревел в агонии. Крошечные фрагменты выделялись среди дыма и падающих обломков. Матроса разорвало на части зазубренным железом, когда оно прорвало нагромождение гамаков, отбросив ещё больше людей, кричащих и брыкающихся, на противоположный борт. Мичман Эссекс, застыв, с ужасом смотрел на свои белые бриджи, забрызганные кровью и кусками человеческой кожи, изрезанными так тонко, что их можно было принять за работу хирурга. Эссекс открывал и закрывал рот, но не издавал ни звука, пока подбежавший матрос не ударил его по руке, не крикнул что-то и не побежал помогать другим, которые рубили упавшие снасти.