Она поцеловала его и прошептала: «Силлитоу — сам себе закон.

Он с этим разберется».

«Он влюблён в тебя, Кейт». Она вздрогнула, услышав это имя так фамильярно. «А кто бы не был?»

«Я люблю тебя».

Он подумал о стопках донесений, привезённых последним курьером из Англии. Когда-то столь важных, он едва просматривал их, оставив Тьяке разбираться.

Она снова повернулась в его объятиях и посмотрела ему прямо в лицо.

«Я бы отдала всё, чтобы быть здесь с тобой. Когда корабль вошёл в гавань, а твой Фробишер не стоял на якоре, я думала, что умру». Она двинулась ему навстречу. «А потом появился ты. Мой адмирал Англии». Она с трудом выговаривала слова. «Ты сможешь остаться? Саладин вернётся через несколько дней. Если бы только…»

Он поцеловал её лицо и шею и почувствовал, как боль уходит, словно песок. «Это больше, чем я смел надеяться».

Она провела его в комнату и закрыла ставни. «Они знают, что ты здесь?»

Он кивнул, и она тихо сказала: «Тогда они поймут, что мы делаем». Он потянулся к ней, но она вывернулась. «Налей вина. Мне нужно кое-что сделать». Она улыбнулась и откинула волосы с лица. «О, Ричард, как я тебя люблю!» И, словно во сне, она исчезла.

Болито подумал об Эвери и Оллдее, которые сопровождали его на берег. Ни один из них не хотел оставлять его в незнакомом порту, но в то же время оба были полны решимости не показывать свою тревогу.

И она была здесь. Это был не очередной сон, в котором её оторвали от него. Он снова почувствовал гнев и потрясение, вспомнив её подробное описание нападения и то, что…

Олифант так и задумал. Олифант словно воплощал в себе все эти кошмарные образы, соперников и возлюбленных, которые всегда были частью его страхов.

И она проявила мужество, которое он мог только вообразить; это было даже не то, что он мог сравнить с кораблекрушением или их первой боевой встречей на борту «Наварры».

Она крикнула через дверь: «Что будет завтра?»

«Мне необходимо встретиться с командиром гарнизона и принять некоторых официальных лиц».

"После?"

Он почувствовал внезапное волнение. «Я встречу очень красивую девушку».

Она вошла в комнату очень тихо, босая, ее тело от шеи до щиколоток было одето в тонкое белое платье.

Она обняла его за шею и крепко прижала к себе.

«Девушка? Если бы я ею всё ещё была». Она ахнула, когда он обнял её за плечи и провёл руками по её позвоночнику.

Она тихо сказала: «А я пропустила твой день рождения. Всё было сделано в такой спешке. Может быть, я куплю что-нибудь здесь, на Мальте».

Она стояла совершенно неподвижно, опустив руки по швам, пока он нащупывал золотой шнурок и тянул его к себе. Платье было таким тонким, что, падая, оно почти не издавало звука, и она смотрела на него, её губы вдруг увлажнились и приоткрылись в рассеянном солнечном свете, когда он прижал её к себе, поднял и отнёс на кровать.

Её пальцы, словно когти, впивались в простыни, когда он целовал её наготу, рот, шею, каждую грудь, с затяжным нажимом, заставившим её вскрикнуть, словно от боли, когда её соски затвердели под его губами. Когда-то она боялась, что это воссоединение лишь вернёт отвращение и ужас той ночи. Но она словно лишилась памяти и контроля; она чувствовала, как извивается её тело, когда он приближался к ней, и притягивала его к себе, прикасаясь и лаская, принимая в себя, словно это было впервые.

Он поцеловал её, крепко и ощутил вкус того, что могло бы быть слёзами. Но их потребность друг в друге оттеснила всю сдержанность, все воспоминания в тень. Она выгнула спину, чтобы он мог поднять её, чтобы соединить их ещё теснее; они стали одним целым.

Она вертела головой из стороны в сторону, ее волосы разметались по смятым простыням, лицо было влажным, словно от лихорадки.

«Я не могу дождаться, Ричард... Я не могу дождаться... прошло так много времени

Остальное было потеряно, когда они упали, переплетаясь, словно сломанные статуи, и не было ничего, только звук их учащенного дыхания.

Когда они наконец снова остановились у закрытых дверей, тени стали гуще, а старый пёс исчез. Они вместе выпили вино, не замечая, что бокалы нагрелись на солнце.

Она обняла его за плечи и не отвела взгляда, когда он повернул голову, чтобы рассмотреть ее получше.

«Я знаю, дорогой мой. Я знаю».

Он почувствовал, как она прижалась к нему, и снова почувствовал потребность в ней.

Она отбросила это настроение. «Я разучилась! Пойдём, любовь моя… На этот раз я справлюсь лучше!»

Когда они наконец уснули в объятиях друг друга, на небе сияли слабые звезды.

В комнате пахло жасмином. Чудо свершилось.

16. Линия жизни

Капитан Адам Болито медленно подошёл к поручню квартердека и всего на несколько секунд положил на него руку. Как и весь корабль, он был холодным и влажным, и он почувствовал, как по его спине пробежала дрожь, словно призрачное напоминание. Он остро ощущал толпу на главной палубе, поднятые лица, всё ещё безликие и незнакомые ему, колышущуюся шеренгу морских пехотинцев в алых мундирах, сине-белые группы офицеров и уорент-офицеров. Скоро они станут корабельной командой. Его корабельной командой. Люди, личности, хорошие и плохие, но в этот морозный декабрьский день они были чужими. А капитан Адам Болито был совсем один.

Во время оживлённого обратного пути из Галифакса в Англию он всё ещё воображал, что в последний момент его заменят. Что его единственная надежда будет разрушена.

Это был не сон. Это была не награда. Это было сейчас, сегодня. То, что его дядя иногда называл самым желанным даром, принадлежало ему по праву. «Непревзойденный» Его Британского Величества, корабль пятого ранга с сорока шестью пушками, был практически готов присоединиться к флоту и выполнить любое поручение. Он был настолько свеж из рук строителей, что местами под палубой краска ещё не высохла, но здесь, наверху, даже неопытному глазу, он был воплощением красоты. Он беспокойно скользил по течению, его трюмы и запасы ещё не были заполнены, как и погреба и рундуки, что придавало изящному корпусу устойчивость и цель.

Это был важный день для всех них. Бесплодная, ожесточённая война с Соединёнными Штатами практически закончилась. «Unrivalled» был не только первым кораблём с таким же именем в списке ВМС,

но также и первый, введенный в эксплуатацию с обещанием мира.

Адам взглянул на туго натянутые ванты и зачерненные штаги, на новые такелажные снасти, покрытые инеем, словно переплетенная замерзшая паутина, и увидел, как над ним, словно дым, висит дыхание одного матроса.

К тому же, было туманно, и дома и укрепления Плимута все еще были размыты, словно расфокусированное стекло.

Он почувствовал, как корабль снова тронулся, и представил себе реку Тамар, которую видел, когда впервые прибыл. За ней лежал Корнуолл, его дом, его корни. Он слышал, что Кэтрин отправилась на Мальту навестить дядю, и казалось бессмысленным бросать вызов изрытым, опасным дорогам лишь ради того, чтобы посетить пустой дом. Тем более, отправляться дальше, возможно, в Зеннор.

Он отогнал эту мысль и вытащил свиток из-под влажного пальто. Только это имело значение, только это имело значение. Больше ничего не было, и он никогда не должен был об этом забывать.

Он впервые пристально посмотрел на собравшихся. Матросы были одеты в единообразную новую одежду из сундука казначея: клетчатые красные рубашки и белые брюки. Новое начало.

В отличие от любого другого корабля, на котором он служил, Адам знал, что на «Непревзойденном» не было ни одного вынужденного матроса. Корабль был недоукомплектован, и некоторые из его команды, как он знал, были преступниками из суда присяжных и местных судов, которым был предоставлен выбор: служба королю или депортация. Или ещё хуже. Были и опытные моряки, с татуировкой или каким-нибудь искусным снаряжением, выделявшим их среди остальных. Почему, учитывая, что корабли и матросы получали зарплату с неподобающей поспешностью, некоторые предпочитали оставаться в этом суровом мире дисциплины и долга? Возможно, потому, что, несмотря на все жертвы и испытания, они доверяли только ему.