Его последние слова эхом отозвались в воздухе. Словно кто-то только что захлопнул огромную дверь. Словно что-то окончательное.

Тьяке вошёл, пригнув голову, чтобы не удариться о изогнутые балки палубы. Он видел хирурга, но они не разговаривали.

Он не стал спрашивать Болито об этом. Он видел достаточно боли, чтобы теперь прочесть её в серых глазах, наблюдавших за ним.

Он вспомнил эти слова. Теперь мы действительно одна компания.

Он сказал: «Теперь, что касается завтрашнего дня, сэр Ричард…»

Болито склонился над картой. Спасательный круг. Остальное могло подождать.

Эллдэй стоял совершенно неподвижно, его бритва отражала свет фонаря. Болито наклонился вперёд в кресле, склонив голову набок, словно услышал какой-то новый звук. Но ничего не было слышно, лишь несколько приглушённых звуков и царила гнетущая тишина.

Ветер?

Олдэй кивнул. «Да, он нас покинул. Как и в прошлый раз, и в предыдущие».

Он говорил, чтобы дать себе время; ему не нужно было напоминать Болито о настроениях и безумии погоды. Он знал их все, потому что чувствовал корабль вокруг себя, его силу и слабость. Это была его жизнь.

Теперь всё было совсем не так. Болито внезапно вцепился в подлокотники кресла и с трудом выпрямился, полностью сосредоточившись на корабле и ветре, который покинул их.

Эллдэй взглянул на бритву; он уже двигал её вниз, делая первый взмах утреннего бритья. У него хватило всего секунды, чтобы отвести её от лица Болито, прежде чем её заточенное лезвие рассекло ему щеку до кости. Болито этого не заметил.

Эллдэй пытался ослабить непреодолимую хватку страха, сжимавшую его желудок. Он не мог этого заметить.

Болито пристально смотрел ему в лицо, его глаза были ясны в свете фонаря.

«Что случилось, старый друг? Боль?»

Весь день ждала, когда он снова ляжет, не в силах на него смотреть.

«Все приходит и уходит, сэр Ричард».

Он начал брить его с большой осторожностью. Почти.

Раздались громкие и гневные голоса. Болито узнал Тьяке, другой был Пеннингтон, второй лейтенант. Затем снова наступила тишина. Корабль затаил дыхание, скрипя и грохоча, когда начал дрейфовать, прижав паруса к штагам.

Тьяке замешкался у двери. «Прошу прощения за беспокойство, сэр Ричард».

Эллдэй протирал выбритую кожу, радуясь вмешательству капитана.

«Это ветер, Джеймс, что ли? Нас предупреждали, что его стоит ожидать».

Тьяке вышел на свет. Его рубашка была порвана и заляпана смолой.

Он сказал: «Нет, сэр. Мы потеряли «Чёрного лебедя». Он не смог сдержать гнева. «Мне следовало знать! Мне следовало самому выбрать утренних вахтенных».

Болито сказал: «Ты командуешь, Джеймс. Ты не можешь всё время нести бремя каждого человека».

Тьяке посмотрел на него сверху вниз. «Чёрный лебедь прекрасно знает, что с первыми лучами солнца он должен быть в компании с «Флагом». Наблюдатель с одним глазом должен был заметить, что она покинула свой пост с первыми проблесками рассвета, это должно было быть достаточно ясно». Он коротко махнул рукой в сторону кормовых окон, теперь серо-голубых в усиливающемся свете. «Ушёл! А этот дурак только что доложил об этом!»

Болито встал и почувствовал, как палуба безжизненно покачивается. Тиак, должно быть, сам поднялся наверх, чтобы убедиться в этом, и выместил свой гнев на Пеннингтоне, когда тот, увидев, что горизонт пуст, теперь винил себя за чужую неосторожность.

Он сказал: «Возможно, ветер вернётся раньше, чем мы думаем. Ближе к берегу его может быть достаточно для брига».

Он знал, во что верил Тьяке. Что энергичный командир «Чёрного лебедя» воспользовался темнотой, чтобы подойти ближе к берегу, первым обнаружить там корабли и вернуться вовремя, чтобы занять позицию для подачи и приёма сигналов. Стихающий ветер кардинально всё изменил. «Чёрный лебедь» остался без поддержки, и Фробишер не смог бы его увидеть, даже если бы ему потребовалась помощь.

Голос часового прервал их мысли.

«Старший лейтенант, сэр]

Келлетт вошел в каюту, его лицо сохраняло спокойствие, вероятно, подготовленный к этому униженным Пеннингтоном.

"Сэр?"

Вместо этого Тьяке обратился к своему адмиралу: «Я считал, что нам следует спустить шлюпки и взять корабль на буксир, держать его носом вперёд и максимально уменьшить дрейф».

Болито сказал: «Согласен. Видит Бог, я и сам делал это достаточно часто».

Он увидел, как Келлетт слегка расслабился, когда Тайк сказал: «Сами опишите команды лодок, мистер Келлетт. Двух часов на веслах более чем достаточно, когда солнце их находит. Свободные руки поднимите, чтобы смягчить паруса. Я не хочу потерять ни капли ветра». Отвернувшись, Келлетт добавил: «Это не ваша вина. Иногда мы все ожидаем слишком многого».

Кроткие глаза Келлетта слегка расширились. «Я сообщу второму лейтенанту, сэр».

Болито отмахнулся от Оззарда и расстегнул рубашку. «Ещё нет».

Он слышал трель криков и хриплый голос боцмана, подгонявшего людей к шлюпочным талям. Сэм Гилпин был боцманом старой закалки, скорым на ругань и кулаки, но он редко отправлял человека на корму для наказания, если любой из этих вариантов был приемлемым.

«Видимость?»

Тьяк вернул мысли к настоящему. «Густой туман у берега, сэр. Мы не более чем в десяти милях от берега, но в таком состоянии от нас никакой пользы». Он огляделся, словно каюта сжимала его, как клетка. «Надеюсь, молодой Сэквилл не станет гнаться за славой!» Потом, казалось, смягчился. «Это было несправедливо. Я его почти не знаю».

Эйвери прибыл, сдерживая зевок, прислушиваясь к разговорам и настойчивым звукам наверху.

Он быстро взглянул на Олдэя. Проблемы?

Олдэй пожал плечами. «Ветер стих, и Чёрный лебедь тоже». Он подумал, стоит ли рассказывать ему, что чуть не случилось с бритвой, и решил не делать этого.

Тайк вышел из каюты, и было слышно, как он выкрикивает инструкции своим лейтенантам, и раздался ответный скрип снастей, когда первые шлюпки были подняты и перекинуты через трапы, готовые к спуску к борту. Эвери представил их всех, все лица, которые он узнал, и качества, стоявшие за ними. Трегидго, парусный мастер, настоящий профессионал, ожидающий со своими товарищами у неподвижного штурвала, готовый к первому намеку на управление судном. Сэм Гилпин, боцман, чей голос никогда не смолкал надолго: еще один старый Джек, каждый палец которого был марлиновым шипом, как он слышал от Оллдея. Келлетт, всегда внешне спокойный и невозмутимый; он стал бы хорошим капитаном, если бы ему когда-нибудь представился шанс. И все гардемарины; Фробишер нёс девятерых, с обычным контрастом между первопроходцами, лет двенадцати, и более серьёзными, которые волновались на пороге этого первого, невообразимого шага к званию лейтенанта. Шага столь огромного – от тесной койки до кают-компании – что его было почти невозможно вообразить, разве что для тех, кто обладал влиянием или был в фаворе.

Итак, команда корабля ничем не лучше и не хуже большинства других; но это был флагман, а человек, чей флаг развевался на главном грузовике, был легендой.

Вот это и имело решающее значение.

Он слышал крики людей с верхних реев и мысленно видел, как они вытаскивают ведро за ведром морскую воду, чтобы полить каждый поникший парус. Соль закалит парусину, и когда ветер снова настигнет их, они не потеряют даже то, что Тьяке назвал «чашкой». Он видел, как морской часовой ухмыльнулся про себя, наслаждаясь услышанным. Он не был в этом замешан.

Оззард принес кофе, смирившись, как подумал Эвери, с отказом адмирала позволить ему принести фрак и шляпу.

Эйвери отпил кофе. Он был крепким и очень вкусным. Оззарда никто не узнает даже за тысячу лет, но он мог извлекать еду и питьё буквально из воздуха, словно волшебник.

Он взглянул на сброшенный фрак. Возможно, Болито нужно было, или он хотел, остаться обычным человеком ещё на мгновение. Он улыбнулся про себя. Он никогда не смог бы быть обычным, как бы ни старался… Болито ждал, когда Оззард наполнит его чашу, невольно касаясь медальона кожей под расстёгнутой рубашкой. Эйвери увидел это и был тронут увиденным. Так далеко друг от друга, и всё же так близко. Это напомнило ему о Сюзанне. Это было безнадёжно, и всё же он знал, что стоит ей лишь согнуть палец, и он станет её добровольным рабом.