Она знала, что должна держаться, даже зная, что происходит, и что это безнадежно.

Она никогда не боялась ни одного мужчину, кроме своего отца, но это было нечто иное.

Она чувствовала это, словно тошноту в животе, которая поднималась, словно пыталась её задушить. Не страх, а чистый ужас. Это было изнасилование.

Его руки были повсюду, они исследовали ее, а затем потащили ее за собой, чтобы избавить от остатков одежды.

Она закричала и почувствовала, как ее голова снова дернулась назад от силы удара.

Он держал ее, его пальцы были настойчивыми, исследующими, решительными.

Раздался оглушительный раскат грома, одиночный треск, который, казалось, раздался где-то внутри комнаты.

Она попыталась открыть глаза, пошевелить ноющим телом, но ничего не произошло. В голове проносились крошечные картинки, словно обрывки кошмара. Тень, нависшая над ней, боль и чувство удушья. Возможно, он убил её после того, как изнасиловал.

Голос сказал: «Она у меня. Перережь пуповину, мужик!»

Другая рука держала ее руку, грубая, но уверенная, лезвие едва коснулось ее кожи, когда шнур выдернули.

Она ощупывала и пыталась прикрыть наготу, но её тело было укрыто простыней, и ничья рука не прикасалась к её бёдрам, к волосам. Влажная тряпка промокнула её рот и щёку; где-то далеко-далеко по лестнице глухо застучали обутые в сапоги ноги.

Она открыла глаза и поняла, что его рука обнимает её обнажённые плечи, пока он чистит ей порванный рот. Силлитоу не позволил себе расслабиться, даже когда жизнь вернулась к её глазам, и она потянулась к ткани.

Через плечо он бросил: «Разберись с этим. Ты знаешь, что делать».

Она сопротивлялась, но он держал её. Мужчина, привыкший к женщинам, подумала она, который знал, как их удержать… Он тихо сказал: «Я знаю хорошего врача неподалёку».

Она засунула руки под простыню, покачав головой. «Он не… Я боролась с ним, но не смогла…»

Должно быть, они проникли туда тем же скрытным способом. Воспользовавшись громом, они пришли прямо в эту комнату. Иначе… Её вырвало, и он держал её, пока спазм не прошёл.

Ей хотелось спросить о многом, узнать, как он узнал о случившемся, но все, что она смогла сказать, было: «Почему?»

Силлитоу достал из кармана серебряную фляжку и открутил ее зубами.

Это будет жечь, но пойдёт тебе на пользу. Не трогай другие бутылки и стаканы здесь, вдруг он ими пользовался.

Она поперхнулась. Это был коньяк, но ударная волна от необработанного спирта, попавшая на её рассечённый рот, возымела желаемый эффект.

Он сказал: «Его зовут Чарльз Олифант, бывший капитан корабля, который сейчас является флагманом сэра Ричарда, «Фробишер». Глаза под прикрытыми веками оставались бесстрастными. «Вы уверены, что конгресса не было?»

"Да… Но для тебя…"

Он резко сказал: «Он болен, у него последняя стадия сифилиса. Он умирает от него, будь проклята его гнилая душа!»

Она вспомнила спазмы явной боли, дикость и отчаяние. Он жаждал мести, но кому? Она слышала о мужчинах, которые были так сильно заражены, что сходили с ума перед смертью. Слишком поздно щадить тех, кого они сами осквернили.

Она не осознала, что произнесла это вслух. «Я бы покончила с собой, если бы он так со мной поступил».

Силлитоу обнимал её, вспоминая последние напряжённые секунды. Молнии, словно серебро, обнимали её обнажённое тело, её связанные руки, скрюченная фигура, раздвигающая ноги, не обращающая внимания ни на что другое. Ещё мгновение? Он поджал губы. Я бы его убил.

Она лежала рядом с ним, в шоке, изнеможении, не веря своим глазам. Словно совсем юная девушка, та самая, которую она описывала ему, когда он поехал с ней в Уайтчепел после смерти её отца.

Пока его люди пинками повалили Олифанта на пол, он не выпускал из виду эту фотографию. Её беспомощность. И тогда он хотел её.

«Что с ним будет?»

Силлитоу взглянул на это без гнева и эмоций. Это было не в его стиле.

Лорд Роудс и его клика приобрели слишком много власти, публично выставляя напоказ чужие скелеты. Интересно будет посмотреть, что произойдёт, когда у него самого появится живой скелет в шкафу.

Она чувствовала его дыхание, силу его руки на своих плечах. Она была в безопасности, даже с этим человеком, которому никто не доверял.

Силлитоу услышал, как возвращается его карета. Неужели никто на этой улице никогда не задумывался о подобных ночных перемещениях?

Он посмотрел на ее волосы, рассыпавшиеся по его руке.

Единственная женщина, которую он никогда не сможет получить. Единственная женщина, от которой он никогда не откажется.

12. Лицом к лицу

Ричард Болито проснулся и на несколько мгновений застыл в растерянности от звуков и движений вокруг. Он лежал на спине на койке, смотрел в темноту и ждал, когда к нему вернётся прежняя знакомая атмосфера. Когда-то он верил, что никогда не забудет ощущение фрегата.

Инстинкт и опыт подсказывали ему, что «Халцион» снова меняет курс: топот босых ног по влажному настилу, треск непослушного паруса и визг блоков говорили сами за себя.

Он оперся на локоть и с трудом сглотнул. Офицеры «Алкиона» пригласили его в свою кают-компанию на последний ужин перед высадкой. Это тоже было странно. После большого укороченного двухпалубника вроде «Неукротимого» и других кораблей, плававших под его флагом в последние годы, всё это казалось таким маленьким, таким камерным: капитан Роберт Кристи, гость на своём корабле, следуя давней традиции, Эвери и он сам. Три лейтенанта «Алкиона», штурман, врач и капитан морской пехоты завершили собрание. И сама кают-компания была битком набита. Был приглашён также один мичман, самый молодой на корабле; он предложил тост за преданность, но в остальном оставался благоговейно молчаливым во время еды и оживленной беседы.

Трудно было не сравнивать. Эта смесь юношеского энтузиазма и волнения; как это было когда-то с ним, когда он принял командование своим первым фрегатом «Фларопа». Он поморщился и потёр глаза. Всё это тридцать лет назад. Как такое возможно? Головная боль уйдёт, когда он выйдет на палубу. Слишком много вина… редкая возможность расслабиться и поговорить всего с горсткой офицеров, типичных для всех его подчиненных… Он выглянул через край койки и увидел, что дверь в главную каюту не заперта и качается из стороны в сторону, пока матросы на палубе восстанавливали контроль над «Хальционом» и клали новый курс.

За кормовыми окнами виднелась ранняя серость; вскоре снова станет светло и жарко.

Капитан Кристи хорошо знал свой корабль. Они прошли шестьсот миль менее чем за четыре дня, несмотря на то, что то встречный ветер, то штиль в следующую минуту. Но это Средиземное море, лучшего места для капитана фрегата, чем управлять своим кораблём и его командой, пока они не станут единым целым, не найти.

Он подумал о Тиаке, вспоминая их последние слова, произнесённые перед его переводом в Халкион. Тиаке воспротивился его визиту в Алжир с самого первого упоминания о нём.

Кристи же, напротив, ограничил свои комментарии вопросами навигации и окончательной высадки. Он, как никто другой, осознавал возможную опасность для своего корабля в случае враждебного приёма, а если адмирал получит ранение или погибнет, его шансы на дальнейшее продвижение по службе будут утеряны. Он был человеком мыслящим и умным.

Эвери предложил сойти на берег и первым связаться с деем или его советниками. Как и Тиаке, он не был уверен, что его адмирал полностью осознавал риски.

Болито выпрямился. О сне больше не могло быть и речи. Он почувствовал, как корабль накренился, и представил, как море бурлит вокруг его носа, а паруса снова надуваются навстречу ветру.

Он не собирался разжигать новую войну. Но дею нужно было дать понять, что этим всё и закончится, если бесчинства, чинимые берберийскими корсарами и алжирскими пиратами, будут продолжаться и поощряться. Несмотря на все договоры и обещания, рабство оставалось фактом. Спустя шесть лет после запрета торговля всё ещё процветала; согласно инструкциям его адмиралтейства, ежегодно перевозилось от пятидесяти до шестидесяти тысяч рабов. А здесь, в Средиземном море, дей Алжира потворствовал захвату неудачливых моряков и рыбаков, в основном сицилийцев и неаполитанцев, только потому, что они были христианами. Это было недопустимо.