Она позволила кучеру помочь ей сесть в экипаж. «Пожалуйста, заходите ко мне снова, Кэтрин. Скоро». Она бросила на Херрика короткий взгляд. Словно задавая невысказанный вопрос.

Кэтрин взяла Херрика в дом. Человека, которого она должна была так хорошо знать, но он всё ещё был для неё чужим.

«Присаживайтесь, пожалуйста, и я принесу вам что-нибудь прохладительное. Вина, может быть?»

Он осторожно сел и оглядел комнату. «Имбирного пива, если у вас есть, миледи. Или сидра».

Она пристально посмотрела на него. «Сегодня без титулов. Я Кэтрин, пусть так и будет».

Грейс Фергюсон заглянула в комнату. «Да это же контр-адмирал Херрик! Я едва узнала вас без вашей великолепной формы!»

Кэтрин обернулась. Сама она этого, по правде говоря, не заметила. Возможно, её удивило или даже облегчило, что он не был каким-то гонцом, принёсшим страшные новости.

Херрик неловко произнёс: «Во всяком случае, номинально я всё ещё принадлежу к этому званию». Он подождал, пока экономка уйдёт, и добавил: «Меня послали в Корнуолл их светлости».

Она наблюдала за ним, за его попытками поделиться с ней чем-то. Он не пытался быть скрытным или высокомерным, как другие мужчины, которых она знала; он просто не привык делиться своими мыслями с кем-либо. Возможно, только с любимой женой Дульси он когда-либо мог это сделать.

Его голубые глаза были ясны, как никогда, но волосы были совершенно седыми, а в уголках рта залегли резкие морщины, которые, как ей с болью показалось, становились глубже, когда он садился или, как сейчас, когда наклонялся вперёд, чтобы принять предложенный стакан. Ричард рассказал ей кое-что о том, как Херрика схватили и жестоко разбили ему руку, чтобы навсегда лишить возможности «поднять меч за короля». Когда его спасли, выяснилось, что рана уже затянулась гангреной. Судовой врач ампутировал ему руку.

Больше всего ей запомнилась гордость Болито, его любовь к этому упрямому, несгибаемому, мужественному человеку. Она сидела напротив него и смотрела, как он пьёт имбирное пиво.

Она сказала: «Ричард в море».

Он кивнул. «Знаю, моя… Кэтрин. Я что-то слышал об этом. Остальное я уже догадался».

Она ждала. Если она заговорит сейчас, Херрик потеряет свою внезапную уверенность. Или, может быть, это было доверие.

«Мне больше никогда не дадут назначения на морскую службу. Я уж думал, что меня выгонят из дома, особенно после истории с Рипером». Он снова огляделся. «Я всегда помнил это место и эту комнату. Я только что шёл из города, как и много лет назад. Я был здесь, когда отец Ричарда был ещё жив, когда он отдал ему старый меч. Вон там, у двери библиотеки. И ещё, когда мы вернулись из Вест-Индии… отец Ричарда к тому времени уже умер».

Она невольно обернулась, словно желая их увидеть, но увидела лишь портрет капитана Джеймса Болито, лишённого улыбки. Он тоже потерял руку.

«Я был в Плимуте. Меня назначили сюда в налоговую службу». Он коротко улыбнулся, и она увидела его таким, каким он, должно быть, был когда-то. «Так что парадная форма вряд ли подходит для такой популярной и уважаемой должности».

Она снова подумала о Нэнси; та часто вспоминала о местных контрабандистах, «джентльменах», как их называл Том, береговой охранник. Ричард всегда резко отзывался о них и об их жестоком промысле.

«Тебя это устроит, Томас?»

Она увидела, как он вздрогнул, услышав свое имя, и она так и предполагала.

«Мне нужно было что-то сделать. Море — моя жизнь. В отличие от Ричарда, у меня больше ничего нет». Он наклонился вперёд и добавил: «Многое нужно сделать. В Плимуте строятся четыре катера, и мне нужно найти людей, которым можно доверить выполнение порой опасной задачи. Страна отчаянно нуждается в доходах, и нельзя допустить бесконтрольного процветания свободной торговли под покровом ночи».

Всё было именно так, как Ричард ей описывал. Хватка, энтузиазм; если уж Херрик что-то ухватил, он уже никогда не отпустит.

«Где ты остановился, Томас? Здесь много места, если хочешь…»

Он поставил стакан. «Нет, я уже в гостинице. Для дилижанса это удобнее. К тому же

Она кивнула, стараясь не улыбнуться. «К тому же, Томас. Какую силу должно нести это слово».

Херрик серьёзно посмотрел на неё. «Я буду возвращаться и возвращаться. Если я вам понадоблюсь, меня легко найти». Он медленно встал, и она почувствовала боль от ампутации, как и от многих других, которых видела на улицах.

«Ты не останешься на некоторое время, Томас?»

Он взглянул на библиотеку, словно пытаясь успокоиться. «В другой раз я был бы польщён. Горжусь». Он отвернулся, словно не в силах сказать иначе. «Когда я потерял Дульси, я был слеп ко всему, к тому, чем я был обязан Ричарду, и прежде всего к тебе за то, что ты остался с ней, когда ей уже ничто не могло помочь». Затем он снова посмотрел на неё, его взгляд был очень ясным. «Слеп. Но больше нет. Ты рисковал всем ради Дульси, а значит, и ради меня. Я больше не сойду с пути жалости к себе».

Он взял ее руку и поцеловал ее с большой заботой и без всякого притворства.

Он взял шляпу у одной из служанок и спросил почти резко: «Вы, кажется, встречались с лордом Родсом?»

Она, сама того не осознавая, прижала руку к груди. Она кивнула. Херрик перевернул шляпу своей сильной рукой. Как и Фергюсон, он к этому привык, если вообще кто-то вообще мог.

«Близкий друг Хэметта-Паркера». Его губы сжались. «Президент моего военного трибунала».

Она вышла за ним на солнечный свет, и он добавил: «Я не доверяю этому человеку. Ни на дюйм». Затем он снова взял её за руку и улыбнулся. «Но Ричард однажды научил меня достаточно хорошо. Знай своего врага, — сказал он. — Но никогда не раскрывай свои знания!»

Она смотрела, как он шагает по тропинке, сгорбившись, обеспокоенный своей травмой больше, чем он мог себе позволить, и, без формы, почти потрепанный.

Она подняла руку, когда он обернулся. Но в тот момент он был гигантом.

Джеймс Тайак остановился у штурманской рубки, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте, а затем прошёл под ютом на квартердек. Корабль всё ещё казался ему незнакомым, а любое судно под покровом темноты всегда представляло угрозу для неосторожных.

Он посмотрел на небо за марселями, на миллионы слабых звезд от горизонта до горизонта и на крошечный кусочек луны, который лишь изредка показывался на беспокойной воде.

Он увидел темные фигуры вахтенных на палубе: третьего лейтенанта Толлемаха, вахтенного офицера, тихо совещавшегося с другой тенью, помощником капитана.

Он подошёл к компасному ящику и взглянул на карту: юго-восток-к-востоку, корабль двигался легко, но медленно, под убранными парусами. Согласно карте, они находились примерно в пятидесяти милях к юго-западу от побережья Сицилии. Любому сухопутному жителю это показалось бы океаном, бескрайней, открытой пустыней, но Тьяке чувствовал разницу, чувствовал её запах. Близость земли, где-то по другую сторону траверза виднелись берега Африки. Средиземное море не было похоже ни на одно другое, и земля всегда казалась готовой удивить или заманить в ловушку.

Завтра они увидят Мальту: конец перехода. Пока ещё рано судить, повлияли ли его тренировки и учения на команду корабля. Офицеры по-прежнему относились к нему настороженно, как и Толлемах, стоявший на вахте всего в нескольких футах от него. Возможно, их беспокоило присутствие капитана, которое тот мог истолковать как неуверенность в его способностях.

Три недели прошло с тех пор, как они снялись с якоря в Спитхеде. Лица, имена, гордость и негодование. Довольно типично для любой компании с новым капитаном и адмиральским флагом на мачте.

Его мысли постоянно возвращались к капитану «Алкиона», Кристи, как возвращались это море и прошлое. Когда он принял командование «Неукротимым», подобное повторение повторилось ещё раз, в лице одноногого корабельного кока. В тот самый день, когда он сам себя прочел, этот человек, словно призрак, вернул всё это. «Величественный», и Кристи, вырвавшийся наружу, несмотря на присутствие Болито. И кок, который, будучи молодым матросом в дивизии Тиаке, был сбит тем же бортовым залпом, что и Тиаке.