Он слышал всё о приходах и уходах в старом сером доме, доме Болито, на протяжении поколений. Адвокаты и клерки, чиновники – все лондонцы и незнакомцы. Что они знали об этом человеке и его памяти? Том был там, в гавани, когда пришло известие о смерти адмирала. Он был в старой церкви на поминальной службе, когда флаги были приспущены, а молодой капитан Адам Болито занял место рядом с леди Сомервелл. Он вспоминал, как встречал её на этом самом берегу, идущую пешком, едущую верхом или просто высматривающую корабль. Его корабль, который больше никогда не приплывёт.

И сначала он подумал, что это она – это цветное пятно, кусок одежды, изредка колышущееся на ветру с залива Фалмут. Это было одно из её любимых мест.

Как в тот раз, когда она присоединилась к нему в бухте под Прыжком Тристана и держала на руках маленькое, изломанное тело девочки по имени Зенория. Всё это время.

Он обнаружил, что падает с седла, пробежав последние несколько ярдов вниз по склону, где старая разрушенная стена стояла наполовину погребенная под дроком и дикими розами.

А затем он увидел ее лошадь, Тамару, еще одно знакомое зрелище во время своих одиноких патрулей над морем.

Но это была не Кэтрин Сомервелл. Он засунул руку ей под одежду, обхватил её грудь, чувствуя, как она смотрит на него сквозь вуаль над шляпой. Но сердце, как и глаза, было спокойно.

Он должен был это знать; наклон головы сказал ему кое-что об этом, хлыст на шнурке вокруг сжатой в кулак руки в перчатке и кровавые рубцы на боку кобылы сказали остальное.

Тамара бы знала. Удержалась бы, даже если бы её избили, от прыжка через старую стену. Она бы знала…

«Что случилось, Том?»

Он забыл о своём спутнике. Он смотрел на тёмные очертания старого дома, едва видневшиеся над склоном холма.

«Приведите помощь. Я останусь здесь». Он взглянул на седло, которое соскользнуло, когда женщину сбросили.

«Ему есть за что ответить». Он описывал дом. Но его спутник уже скакал вниз по склону, и не было слышно ничего, кроме ветра с залива.

13. Зависть

ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ ДНЕЙ после прибытия в Гибралтар «Unrivalled» был практически снова готов к выходу в море. Пим, флаг-капитан контр-адмирала, сдержал своё слово и предоставил всё, что мог, для ускорения ремонта и замены стоячего и бегучего такелажа, который уже не подлежал восстановлению.

Но дело было гораздо глубже. Адам Болито видел и чувствовал это с первого дня. В людях появилось новое упрямство и своего рода обида на то, что кто-то мог подумать, будто команда «Unrivalled» не сможет справиться без посторонней помощи или вмешательства.

Некоторые из раненых, переведенных на берег в более комфортные условия, вернулись на борт, горя желанием помочь и не желая разлучаться с знакомыми лицами и голосами.

Адам предполагал, что он сможет подняться на борт и отправиться в путь без помех со стороны пассажира, которого описал контр-адмирал Марлоу.

Письменные приказы мало что объясняли, лишь подчёркивая необходимость спешки и, прежде всего, безопасности. Как сказал Пим: «Хватит сражений, Болито!»

Любопытно, что именно третий лейтенант, Дэниел Винтер, смог предоставить больше информации. Сэр Льюис Бэзли был хорошо известен в политических кругах, которые посещал отец Винтерса. Этот практичный бизнесмен в значительной степени отвечал за проектирование и строительство оборонительных сооружений вдоль южного побережья Англии от Плимута до Нора, когда французское вторжение казалось вполне реальным, он был посвящён в рыцари за свои усилия, и предполагалось, что его следующим назначением станет Мальта, где укрепления мало изменились с тех пор, как была установлена первая пушка. Если и оставались какие-то сомнения относительно будущего Мальты, то они рассеялись. Крепость в узком средиземноморском проливе, и тот, кто ею командует, держал ключ к Гибралтару и Леванту.

Но надежды Адама были разрушены прибытием к Камберлендской скале, величественного индийца; он был с Гэлбрейтом накануне утром, когда тот бросил якорь. Как и большинство кораблей компании «Джон», он был впечатляюще вооружён и, без сомнения, столь же хорошо укомплектован экипажем. HEIC щедро платила офицерам и матросам и предлагала другие финансовые льготы. Мысли Адама на этот счёт разделяло большинство морских офицеров: если бы королевскому флоту было уделено столько же денег и внимания, война могла бы закончиться вдвое быстрее.

Ему сказали, что никаких церемоний не будет; великий человек переместится в более скромные удобства фрегата и отправится своей дорогой.

«Чем скорее, тем лучше», — подумал Адам.

Сегодня утром он посетил флагман, и Пим поздравил его с внешним видом корабля и с той скоростью, с которой боевые шрамы были скрыты, если не сказать удалены. Смола, краска и полироль могли творить чудеса, и Адам гордился людьми, которые это сделали.

Сильный синяк в паху практически не заживал, и боль неизбежно возвращалась именно тогда, когда ему больше всего требовались вся его энергия и терпение.

Но ещё большим и гораздо более приятным сюрпризом для него стали около двадцати моряков, добровольно записавшихся на службу после его обещания сделать всё возможное для любого, кто будет сражаться за «Непревзойдённый». Гэлбрейт не разделил его удивления, сказав лишь, что, по его мнению, все должны были без вопросов записаться. Десять из этих моряков были убиты или ранены в бою.

Адаму было интересно, что бы об этом подумал Ловатт.

Как он написал в своём докладе Адмиралтейству: «Я дал им слово. Без них мой корабль бы пропал». Возможно, это развеет несколько тайн из того места. Он также задался вопросом, как поступил бы Бетюн, оказавшись в такой же ситуации. Человек между двумя разными ролями. Той, которую он знал молодым капитаном. Той, которую он проживал сейчас.

Гичка «Непревзойдённого» разворачивалась по широкой дуге, возвращаясь с флагмана. Адам наклонился вперёд, прищурившись от яркого света, изучая обводы и дифферент своего судна. Каждый день его обносили по кораблю, чтобы убедиться, что дополнительные запасы, даже перемещение пороха и ядер из одной части корпуса в другую, никоим образом не помешают его маневренности при любых условиях. Он улыбнулся про себя. Даже снова в бою.

Он вспомнил шумное празднование в честь Беллэрса, прибывшего в кают-компанию. Он принял правильное решение: у Беллэрса были все задатки настоящего офицера. Он вспомнил интерес контр-адмирала. Есть ли у него семья? Связи? Но многие старшие офицеры думали точно так же, как Марлоу, когда речь заходила о повышении в должности; он помнил одного капитана, который совершенно откровенно выражал своё нежелание повышать кого-либо с нижней палубы до офицерского звания. «Всё, что вы делаете, — настаивал он, — это теряете хорошего человека и создаёте плохого офицера!»

Рулём был мичман Филдинг, и Адам догадался, что это было решение Гэлбрейта. Хоуми, погибший мичман, был его лучшим другом. Хороший выбор по двум причинам.

Филдинг сказал: «Шлюпки к борту, сэр!»

Сэр Льюис Бэйзли и его свита прибыли в его отсутствие. Никаких церемоний, сказал Марлоу.

Адам сказал: «Обойдите корабль, мистер Филдинг. Я ещё не закончил».

Джаго наблюдал за работой Филдинга на румпеле, но мысли его были где-то в другом месте, в тот день, когда послали за сыном погибшего Ловатта. Ему велели собрать снаряжение и явиться на квартердек. Совсем мальчишка, которому предстояло долгое путешествие к заботливым людям в Кенте. Джаго слышал, как капитан диктовал письмо своему клерку. И всё было оплачено из кармана Адама Болито. Произошёл морской бой, и погибли люди. Это случалось и будет случаться до тех пор, пока корабли бороздят семь морей, а люди будут достаточно безумны, чтобы служить им. Ловатт умер, но вместе с ним погиб и флаг-лейтенант, служивший дяде капитана. И юный Хоуми, который был неплохим мальчишкой для «юного джентльмена». Он подумал о другом, Сэнделле. Сэнделле. Никто бы не пролил слезу по этому маленькому крысёнышу.