Ходили слухи, что вдова сэра Ричарда может вернуться. Казалось, никто ничего не знал наверняка. Адвокаты и высокомерные клерки – что они понимали в этом месте и его людях? Даже в запахе. Краска и дёготь, рыболовные сети, сушившиеся на июньском солнце, и звуки. Лебедки и молотки, местные торговцы, торгующиеся с некоторыми капитанами рыболовных судов, прибывшими в гавань раньше обычного. И всегда – море.

Он коснулся груди, но боль замерла, словно предостережение у двери. Фаллоуфилд был тихим и обычно спокойным. Он знал, что Унис тревожится, когда моряки заходят так далеко к Старому Гипериону. Он видел, как она наблюдает, заботится.

«Вёсла!»

Приказ прозвучал резко, но слишком пронзительно для такого случая. Эллдэй обернулся, когда ялик огибал причал, носовой матрос вскочил на ноги, чтобы ухватиться за багор. У румпеля стоял щеголеватый мичман, сдвинув шляпу набок, чтобы не загореться от солнца.

"Вверх!"

Весла поднялись одновременно, словно белые кости, в то время как мичман едва заметно прижал корпус к деревянным сваям.

Эллдей кивнул. Лихо сработано. Пока. Никогда не знаешь, что будет с этими молодыми джентльменами: в одну минуту они готовы слушать и учиться, а в следующую — становятся тиранами.

Один из старых моряков на пристани хихикнул: «Посмотрите на него! Настоящий маленький герой, а, ребята?»

Олдэй нахмурился. Оратор не стал бы так говорить, если бы вернулся в безупречный флот, который он обычно описывал в одной из местных таверн.

Мичман гремел по каменным ступеням, прижимая к боку блестящий новый кортик. Эллдей попытался отойти в сторону, но мальчишка, а он был не более того, преградил ему путь.

«Мистер Олдэй, сэр?» Он смотрел на него с тревогой, в то время как команда лодки наблюдала с интересом.

Совсем новенький и совсем юный. Обращался к нему «мистер» и «сэр». Ему придётся быстро научиться, иначе… Это пронзило его, словно боль в груди. Теперь он жил в другом мире. Он больше не принадлежал этому миру.

«Это я». Мичман напомнил ему кого-то… В его памяти возникло лицо. Мичман Нил с «Плавучего корабля», который впоследствии сам стал капитаном фрегата. Нил погиб, попав в плен. Вместе с Ричардом Болито. Он снова это почувствовал. И меня.

Мичман с облегчением выдохнул. «Мой капитан вас видел, сэр». Он словно боялся повернуться к стоящему на якоре кораблю, опасаясь, что за ним кто-то наблюдает.

«Он передаёт вам своё почтение, сэр».

Олдэй покачал головой и грубо поправил: «Комплименты!»

Мичман был столь же твёрд: «С уважением, сэр. Не могли бы вы подняться на борт, если у вас есть время?»

Олдэй тронул его за руку. «Веди!» Стоило посмотреть, как зеваки на пристани смотрят на них сверху вниз. А этот самый болтун мог бы набить трубку и выкурить!

Он перекинул ногу через планширь и сказал: «Лишь бы меня не прижимали!»

Некоторые гребцы ухмыльнулись. Потому что они думают, что я слишком стар.

«Отвали! Весла на нос! Уступаем дорогу вместе!»

Затем мичман повернулся, посмотрел на него и сказал: «Не бойтесь, сэр, скоро они будут соответствовать вашему стандарту!» И он гордился этим.

Эллдэй огляделся, избегая взгляда моряков, откинувшихся на своих станках, не в силах смириться с этим. Мичман знал, кто он. Знал его.

Наконец ему удалось спросить: «А кто ваш капитан?»

Мальчик выглядел удивленным и чуть не ошибся в оценке рывка румпеля.

«О, капитан Тайак, сэр! Капитан флагмана сэра Ричарда Болито!»

Эллдэй смотрел на свирепую пустельгу с расправленными крыльями, на моряка, держащего марлиновый штырь, но остановившегося посреди сращивания, чтобы взглянуть на него сверху вниз. Капитан Джеймс Тайак. Лицо из вчерашнего дня. Или половина лица, с этим ужасным изуродованным лицом – наследием Нила.

И мичман встал и снял шляпу, когда шлюпка зацепилась за главные цепи, а Аллдей поднялся по «лестнице» к входному иллюминатору. Его мысли были слишком заняты, чтобы описать, как легко и без боли он это сделал.

Это было похоже на то, о чём думаешь, во сне или в отрывочной истории, рассказанной кем-то другим. Его приветствовал лейтенант, старше большинства по званию, вероятно, с нижней палубы. Подняться наверх было нелегко. Он слышал, как Тьяке отзывался о других в таком духе. От него, с его-то мастерством и профессиональным мастерством, лучшей похвалы не было.

Под квартердеком его разум пытался всё осмыслить. Аккуратные ряды пик и аккуратно натянутые лини. Запах свежей краски и новых снастей. Всего несколько месяцев назад он увидел падение Болито, и это держало его до последнего. Тьяк тоже был там, но из-за близкого боя ему не удалось покинуть своих людей. Он кивнул сам себе, словно кто-то сказал. Вчера.

Часовой Королевской морской пехоты натянул ботинки, когда лейтенант постучал в сетчатую дверь. Это мог быть любой корабль… Он почти ожидал, что Оззард откроет дверь.

Но это был капитан Тайак. Он пожал ему руку, отбросил все формальности и провёл его в большую каюту. Сквозь широкие наклонные кормовые окна Эллдей видел Каррик-Роудс, неподвижные мачты и колышущуюся калитку парусов. Но, по правде говоря, он ничего этого не видел.

Тайк усадил его за стол и сказал: «Я приехал в Фалмут в надежде увидеть леди Сомервелл. Но когда я сообщил об этом в дом, мне сказали, что она в Лондоне». Он посмотрел на световой люк и не попытался, как раньше, отвернуться, чтобы скрыть ужасные шрамы.

Олдэй сказал: «Она хотела бы вас увидеть, сэр».

Тьяке поднял руку. «Здесь нет звания. Я напишу ей. Я назначен на западноафриканскую станцию. Но когда я только что увидел вас через бинокль, мне пришлось с вами поговорить. Случай, как и счастье, не даётся так легко».

Олдэй неловко пробормотал: «Но мы думали…» Он попытался снова. «Моя жена Унис была уверена, что ты женишься, когда Фробишер получит деньги. Я подумал, что ты мог бы провести какое-то время на берегу». Он попытался улыбнуться. «Ты заслужил это больше, чем кто-либо другой!»

Тьяк взглянул на соседнюю спальную каюту, радуясь, что его большой матросский сундук наконец-то спустили вниз. Он был его спутником столько лет. Тысячи и тысячи миль по брёвнам, в ледяных штормах и палящей жаре. Оружие и смерть. Сундук стоял у двери дома Мэрион, ожидая, когда придут люди и отнесут его к его новому командиру. На этот корабль.

Он сказал: «Я всегда хотел вернуться в Африку. Их светлости были ко мне добры и удовлетворили мою просьбу». Он снова посмотрел на световой люк; возможно, оттуда он видел грот-мачту. Адмиральского флага больше не было. Частное судно. Его собственное.

Весь день слышал, как кто-то принёс стаканы. Он подумал об Унис: как ему повезло, что она у него есть.

Тьяке снова заговорил, но в его голосе не было заметно никаких эмоций.

«Понимаете, это бы не сработало. Двое детей…» Он коснулся своего изуродованного лица, вновь переживая эти моменты. «Я понимаю, что они тогда чувствовали».

Весь день печально смотрел на него. Нет, не надо.

Тьяке указал на неизвестного слугу.

«Кровь Нельсона, я прав?»

Эллдэй заметил, как слуга бросил на него быстрый взгляд, и порадовался, что он сегодня надел свой лучший сюртук. Как будто он знал.

«Мне будет полезно от всего этого уйти. Здесь для меня ничего нет. Больше ничего». Тьяке взял полный кубок. «Это то, что мы делили, частью чего были. Ничто не может этого изменить». Он отпил немного, его голубые глаза были очень ясными.

Затем, помолчав, он сказал: «Он вернул мне гордость, надежду, когда я думал, что они ушли навсегда. Я никогда не забуду его и то, что он мне дал». Он коротко улыбнулся. «Это всё, что мы можем сделать сейчас. Помнить».

Он налил себе ещё щедрую порцию рома и подумал о Мэрион, о её лице, когда он уходил из этого аккуратного дома, о детях, прячущихся в другой комнате. Чужой дом, чужие дети.

Затем он оглядел хижину и понял, что это именно то, чего он хотел. Это была единственная жизнь, которую он знал или мог ожидать.