Он услышал, как первый лейтенант сказал: «Непревзойденный должен покинуть свой пост, сэр!»

«Я знаю, чёрт возьми! Мы должны изменить курс, когда…»

Он повернулся к Эйвери. «Ну, что ты думаешь? Или у „пассажиров“ нет своего мнения?»

Эйвери чувствовал себя очень спокойно.

«Я думаю, Unrivalled нашел что-то полезное, сэр».

«О, очень дипломатично, сэр! А что насчёт капитана Адама Болито? Неужели он действительно считает, что он выше приказов и дисциплины, которая связывает всех нас?»

Внутренний голос предупреждал его: «Береги себя». Другой же настаивал: «Тебе больше нечего терять».

Он сказал: «Я был с сэром Ричардом Болито в Алжире, сэр. С тех пор всё изменилось. Если мы попытаемся войти без разрешения…» Он оглянулся, увидев первые золотые лучи, пробивающиеся через горизонт. Момент, который он всегда любил. Но и он остался в прошлом. «Этот корабль будет уничтожен. Ваш корабль, сэр, разнесёт на куски прежде, чем вы успеете прийти в себя. Я видел якорную стоянку, цитадель и некоторых фанатиков, которые управляют этими орудиями».

«Я сталкивался и с худшим!»

Эйвери расслабился. Он всегда умел распознавать хвастовство.

«Тогда вы узнаете последствия, сэр».

Бувери уставился на него. «Будь ты проклят за твою дерзость!» Затем, к его удивлению, он ухмыльнулся. «Но, несмотря на всё это, ты храбро сказал!» Он посмотрел на проясняющееся небо, когда чей-то голос крикнул: «Парус по правому борту!» Короткая пауза. «Два паруса, сэр!»

Бувери медленно кивнул. «Значит, приз».

Старший лейтенант спустился с вант с подзорной трубой.

«Это бригантина, сэр».

Эйвери посмотрел на свои руки. Они были совершенно неподвижны и тёплы в первых лучах солнца. Казалось, они дрожали.

Бувери сказал: «Нет, не тот сигнал, мистер Адамс». Он взял у сигнальщика подзорную трубу и осторожно поправил её. Он изучал топсели «Непревзойдённого», похожие на розовые ракушки в ярком свете, хотя солнце ещё не выглянуло.

«Когда она снова будет на месте, поручите капитану провести ремонт на борту».

Эйвери отвернулся. Сколько раз Адам Болито читал этот сигнал глазами, отличными от глаз других людей? Когда дядя звал его на свой флагман, чтобы сообщить о смерти Зенории Кин. Мы, счастливые немногие… Это был их секрет.

Бувери сказал: «Позавтракаем, я думаю. А потом послушаем, что скажет наш доблестный капитан Болито». Его хорошее настроение казалось ещё более изменчивым, чем обычно. «Надеюсь, оно мне понравится!»

Но, по привычке или по памяти, Эвери наблюдал, как сигнальщики пригибают флаги.

Бувери сидел прямо в широком кожаном кресле, вцепившись руками в подлокотники, словно пытаясь сдержать себя.

Он сказал: «Ну, капитан Болито. Своими словами, конечно. Поделитесь со мной своими открытиями, а?» Он взглянул на свой стол, где сидел Эвери с кожаной сумкой и картами, а рядом с ним судовой клерк стоял с пером наготове. «Для нас обоих, я думаю, следует сохранить запись этого разговора. Сэр Грэм Бетюн будет этого ждать».

Адам Болито подошёл к кормовым окнам и уставился на свой корабль: его отвесные линии и блестящий корпус искажались в обветренном стекле. Трудно было поверить, что всё произошло так быстро, и всё же всё было именно так, как он представлял, когда отдавал приказ изменить курс «Непревзойдённого». Все считали его сумасшедшим. И, вероятно, были правы.

Он помнил спокойный, профессиональный взгляд старого Странаса, корабельного артиллериста, когда тот объяснял, что ему нужно. Странас был более привычен к гробовой тишине порохового склада, но, как и большинство его сородичей, он никогда не забывал своего ремесла, как и того, как наводить и направлять восемнадцатифунтовое орудие.

Должно быть, это застало команду бригантины врасплох. День за днём они следовали за двумя фрегатами, зная почти до последней минуты, когда они убавят паруса на ночь, а потом вдруг увидели, как один из кораблей, преследуемых судном, внезапно вырисовывается из последней, тянущейся тьмы, с каждым поднятым парусом, на сходящемся галсе, без возможности манёвра и без времени на бег…

Один выстрел, первый Непревзойденный выстрелил в гневе.

Адам наблюдал за всплеском, за чередой острых брызг, когда ядро пролетело по воде всего в корпусе лодки от её носа. Он коснулся плеча стрелка; оно было словно из железа. Слова были не нужны. Выстрел был безупречным, и бригантина, теперь уже носившая название «Росарио», легла в дрейф, её паруса взметнулись на ветру, который всё изменил.

Он услышал царапанье пера по бумаге и понял, что описывал её. Он снова взглянул и увидел очертания бригантины, больше похожие на размытую тень, чем на реальность. «Непревзойдённый» спустил на воду две шлюпки, и, как он подумал, они неплохо справились с бурным морем, а их движения были стеснены оружием. Джаго был с ним. Забавно, но смертельно опасно, когда один из команды Росарио поднял пистолет, когда абордажники бросили свои крюки и хлынули на борт. Он даже не заметил, как Джаго пошевелился, его клинок взмывал и опускался со скоростью света. Затем крик, и отрубленная рука, словно перчатка, упала на палубу.

Лейтенант Винтер находился во второй лодке и вместе со своим отрядом взял команду под охрану. После примера Яго сопротивление прекратилось.

Росарио был португальцем, но неоднократно фрахтовался, в том числе и английской эскадрой в Гибралтаре. Капитан, грязный, небритый коротышка, похоже, не говорил по-английски, хотя и представил несколько карт в подтверждение своих законных прав. Карты, как и Росарио, были настолько грязными, что их было почти невозможно разглядеть. Как позже заметил Кристи: «По догадкам и Богу, вот как эти язычники плавают!»

Значит, это было чувство неудачи; он ощутил его в беспокойстве абордажной команды и в кажущейся уверенности хозяина Росарио.

Пока Винтер, пожалуй, самый неопытный офицер на корабле, не высказался по поводу вооружения бригантины: шесть вертлюжных орудий, установленных на корме и рядом с трюмом. И запах…

Адам приказал открыть люки. Только один груз обладал таким зловонием, и они обнаружили цепи и кандалы, в которых рабов можно было спрятать от посторонних глаз, чтобы они могли существовать, если получится, в страхе и собственной грязи, пока их не отправят на подходящий рынок. На одном из кандалов была кровь, и Адам догадался, что несчастного пленника выбросили за борт.

Он видел, как глаза Винтера расширились от удивления и шока, когда он холодно сказал: «Значит, работорговец. Мне он бесполезен. Приведите повод и отведите этого ублюдка на главный реи в назидание другим!»

Выражение лица Винтера изменилось на восхищенное понимание, когда капитан судна бросился к ногам Адама, умоляя и рыдая на грубом, но вполне понятном английском.

«Я думал, он может вспомнить!»

Уверенно и не так осторожно они продолжили поиски. Сейф был найден, и бормочущему мастеру даже удалось вытащить ключ.

Адам обернулся, когда Эвери открыл сумку.

«У Росарио не было никаких документов как таковых. Одно это уже делает её ценной находкой», — он слабо улыбнулся. «На данный момент».

Эвери выложил содержимое сумки. Коносамент, испанский. Накладная на поставку нефти какому-то гарнизону, португальский. Судовой журнал с грубо нанесёнными датами и предполагаемыми координатами. Некоторые из них следовали за «Непревзойдённым».

Бувери резко сказал: «Многим таким людям платят за то, чтобы они шпионили и информировали своих капитанов о передвижениях кораблей, как их, так и наших». Он характерно кивнул. «Но я скажу тебе вот что, Болито. Ты этого не выдумал!»

Адам почувствовал внезапный прилив волнения. Впервые с тех пор… Он сказал: «И вот письмо. Я не говорю по-французски, но оно мне довольно хорошо знакомо».

Эвери держал его. «Капитану фрегата «Ла Фортюн». Он мрачно улыбнулся. «Я учил французский на горьком опыте. Будучи их пленником».

Бувери потёр подбородок. «Значит, она в Алжире. Под мощным обстрелом, говоришь?»

Адам сказал: «Приманка в ловушке, сэр. Они не будут ожидать, что мы её проигнорируем».