Монтегю тяжело опустился на стул и устремил на него тот же пристальный взгляд, словно на объект своего изображения на холсте.

Он сказал: «Я знал её отца несколько лет. Мне довелось работать с ним в Винчестере. Учёный и справедливый человек. Но не из нашего мира, ни вашего, ни моего. Он слишком заботился и доверял другим. Его жена умерла в Винчестере – от какой-то лихорадки. Зима в тот год выдалась суровой – многие умирали так же. Ловенна пыталась занять место матери, и я делал всё, что мог, чтобы помочь. Я чувствовал себя обязанным её отцу. Как я уже сказал, справедливый человек, но слабый. Не смог найти свой путь после её смерти».

«Я чувствовал, что что-то произошло».

Монтегю, казалось, не слышал его. «У них был дом недалеко от Винчестера, недалеко от леса, довольно приятный, полагаю, но уединённый». Он наклонился вперёд, его взгляд был очень пристальным, словно он делился чем-то, что, должно быть, хранил в себе как священный дар. «Пришли какие-то люди, просили еды, может быть, крова. Любой другой выгнал бы их. Но, как я уже сказал, он был не из нашего мира».

Адам почувствовал, как схватился за ногу, его охватил холод, он замер, словно наблюдая за открывающимися орудийными портами противника.

«Им нужны были деньги. Потом мы узнали, что они дезертировали из армии, что в те времена было обычным делом. У него, во всяком случае, денег не было, но ему не поверили».

Он снова вскочил на ноги. «Я говорю тебе это только потому, что доверяю тебе. Если бы я думал или узнал обратное, я бы использовал всё, что в моих силах, чтобы уничтожить тебя».

Он не повысил голоса, но все же произнес эти слова так, как будто бы он крикнул вслух.

Прошло некоторое время, прежде чем это обнаружили. Пришёл гость из колледжа, где он работал, я полагаю. Четыре дня девушка была в плену, полностью во власти их. Я вижу по вашему лицу, что вы можете составить собственное мнение, и я оставлю его здесь. Это сломало её разум и тело, и она бы умерла, теперь я это знаю. Она смелая, умная женщина, и я видел, на что она пошла, чтобы оставить этот ужас позади.

Адам сказал: «С твоей помощью. Только с твоей».

«Возможно, она нужна мне так же, как, как мне кажется, я был нужен ей».

«Спасибо, что рассказали, сэр Грегори».

Монтегю бесстрастно посмотрел на него. «Это что-то изменило?»

«Как это возможно?»

«Возможно, она сама никогда тебе этого не расскажет. Кто может быть настолько в ком-то уверен?»

Адам спросил после молчания: «Они их поймали?»

«В конце концов. Их повесили как преступников, а не как солдат. Даже на эшафоте они пытались очернить её имя. Кое-что из этого нашло отклик. Нет дыма без огня, разве не так говорил Бард?» Он резко двинул ногой. «Я бы сжёг этих мерзавцев заживо за то, что они сделали!»

Адам услышал, как кто-то выводит лошадь со двора. Монтегю рассчитал свой визит с точностью до минуты.

«Тема этого разговора мне не известна, сэр Грегори».

Что-то в его тоне заставило Монтегю пересечь комнату и взять его за руку. Это был их первый контакт с момента его появления.

«Ни один секрет не бывает безопасным, капитан Болито. Будьте готовы. Думаю, именно вы сможете спасти её. От этих четырёх дней и от неё самой».

Адам последовал за ним навстречу солнцу. С моря надвигались серо-голубые тучи. Погода переменилась… Он смотрел, как его гость поднимается в седло. Или предзнаменование?

Монтегю ещё мгновение сидел неподвижно, а затем сказал: «Ваш портрет будет готов очень скоро. Мне сказали, что нужно внести несколько изменений». Казалось, это отогнало часть прежних тревог. «И я не хотел бы раздражать вашу тётю. Этот негодяй Рокси кое-что знал, когда женился на ней, а?»

Адам наблюдал за лошадью, пока она не прошла через ворота.

Он знал, что Фергюсон слоняется где-то поблизости; это было что-то общее для них, хотя они толком не понимали, как и почему.

Он повернулся и посмотрел на него, удивляясь собственному спокойствию.

«Мне понадобится юный Мэтью завтра рано утром, Брайан».

Фергюсон кивнул. Вопросы были излишни. Он видел всё это слишком часто. И всё же это было чем-то иным.

«Мне нужно написать несколько писем». Теперь он смотрел в сторону огороженного стеной сада, на розы.

Возвращаться домой.

Он был готов.

17. Единственный ключ

В КОНЦЕ июля флот лорда Эксмута снялся с якоря и вышел в море. Это была внушительная армада, даже для тех, кто вырос на войне, и Плимут привлекал толпы со всей округи, чтобы наблюдать за её отплытием. Из-за слабого ветра кораблям потребовался целый день, чтобы выйти из залива и построиться у флагмана «Королева Шарлотта». Они оставили после себя сильное ощущение разочарования. Неделями любой, кто мог управлять лодкой или откинуться на веслах, водил зрителей вокруг стоящих на якоре кораблей. Артисты, и даже дрессированный медведь, присоединились к карманникам и фокусникам, чтобы по максимуму насладиться необычной толпой.

Теперь, если не считать местных торговцев и обычных бездельников, Плимут выглядел странно пустынным. На главной якорной стоянке оставались лишь безжизненные и поставленные на прикол суда, а также остовы, стоявшие ближе к берегу. За исключением одного стоящего на якоре фрегата, стоявшего отдельно от остальных, с перекрещенными реями, с надводной частью и такелажем, полными моряков, как и после его возвращения с корпусом, покрытым шрамами и почерневшим от той короткой, но безжалостной встречи. Верный своему слову, адмирал порта отправил всех свободных корабельных плотников и такелажников на помощь «Unrivalled» в спешном ремонте, и теперь он казался возрожденным. Только опытные глаза лодочников и старых лодочников на «Hoe» могли видеть за свежей смолой и краской, да аккуратными заплатками на большей части его парусов.

Экипаж стоял на обочине дороги под стеной местной батареи, запряженные лошади отдыхали после путешествия, холмов и жаркого солнца.

Кучер слегка наклонился вперед и сказал: «Думаю, довольно близко, мисс Ловенна».

Девушка кивнула, но ничего не сказала. Как и все, кто работал на сэра Грегори, кучер был вежлив, но твёрд. У него были чёткие указания на эту экспедицию, как если бы он перевозил ценную картину с одного адреса на другой.

Он обеспокоен праздношатающимися толпами, подумала она. Некоторые уже оглядывались. Нарядный экипаж, ливрейный кучер… все были мужчины. Она поправила платье; оно было жарким, а кожа влажная от влаги. Один из мужчин поднял руку в шутливом приветствии, и она услышала, как кучер что-то пробормотал себе под нос.

Их можно было увидеть в каждом морском порту. Людей, которые когда-то служили и сражались на кораблях, подобных фрегату, мерцающему над собственным отражением. Они страдали, потеряли руку или ногу; у двоих были повязки на пустых глазницах. И всё же они всегда приходили посмотреть. Чтобы удержаться за то, что так ранило или покалечило их.

Этого не мог воссоздать ни один художник. Она снова вспомнила портрет. Улыбку, в отношении которой сэр Грегори поначалу был так непреклонен. Или он просто испытывал её? Испытывал её силу?

К группе у стены присоединились еще двое мужчин, но стояли немного поодаль; по одежде можно было понять, что это рабочие с верфи.

Один из них сказал: «Она встала и готова к отплытию, Бен. Завтра первым делом, если ветер стихнет».

Другой казался менее уверенным. «Значит, тебе приказано? Мне показалось, что её сильно избили, когда она только вошла!»

Его спутник ухмыльнулся. «Мой отец сейчас там, на лихтере для пресной воды – он идёт как по маслу. Я разговаривал с одним из людей канатодела. Он говорит, что её капитан – настоящий мастер! Смутьян, как говорится!»

Некоторые подошли поближе, чтобы послушать. «Как будто из зависти», – подумала она.

Пожилой мужчина, тяжело передвигаясь на деревянной ноге, сказал: «Ваш капитан — Адам Болито, приятель».

«Ты опередил время, да?»

Он проигнорировал смех. «Я служил под началом его дяди, сэра Ричарда, на старом «Темпесте», когда он подхватил лихорадку в Великом Южном море. Лучше не было никого».