Он чувствовал тепло древесины сквозь ладонь, от чего никогда не уставал, и улыбнулся, когда лодка, груженная ярко расписанной керамикой, зависла у него на траверзе, по-видимому, не обращая внимания на громкие предупреждения держаться подальше от одного из «волов» капитана Люксмора.

Он спрятался в штурманской рубке и ждал, пока глаза привыкнут к полумраку низкого подволока после яркого света воды. Он потёр их костяшками пальцев и попытался отогнать это. Чаще всего он замечал это, когда смотрел на карту при неопределённом освещении или при свете маленькой лампы на квартердеке во время ночных вахт. Как и большинство моряков, Рист привык смотреть вдаль, ориентируясь на какой-нибудь мыс или холм или оценивая последний подход к якорной стоянке, как сегодня утром.

Он услышал наверху шаги первого лейтенанта и пронзительный крик, когда очередной подъемник с припасами втащили на борт. Служащий, несомненно, пересчитывал каждый предмет и сверял его со списком, словно все это он платил из собственного кармана.

«Непревзойденный» подходил ему, несмотря на пробелы в составе и новых членов экипажа, которые были либо старыми моряками, добровольно вызвавшимися на дальнейшее повышение, либо людьми, совершенно неопытными в морском деле, как молодой Эде, который тихо расчищал место на карте, как будто корабль все еще был вне поля зрения, или же он боялся вступить в контакт с людьми и лодками там, в гавани.

Эде был так молод, и это беспокоило Риста, когда он думал об этом.

Он был хорошим помощником капитана и старшим из трёх на корабле. Он пытался отмахнуться от этого. Он также был одним из старейших в команде. Ристу было сорок два года, двадцать восемь из которых он провёл в море на разных кораблях. Он хорошо справлялся, лучше большинства, но ему приходилось смотреть правде в глаза: если только старый Кристи не получит другое назначение или не умрёт замертво, надежда на повышение была призрачной. А теперь ещё и его зрение. Это было довольно распространено среди моряков. Он сжал кулак. Но не сейчас.

Он взглянул на юношу, всё ещё бледного, несмотря на солнце, которое встретило их путь к югу от Бискайского залива. Аккуратные, почти нежные руки, скорее девичьи, чем юноши, впервые отправляющегося в море. Он умел читать и писать и был учеником в мастерской какого-то мастера по изготовлению инструментов в Плимуте или поблизости.

На флоте обычно лучше не знать слишком много о прошлом человека. На военном корабле действительно важно было то, чем он занимался сейчас, как отстаивал или отвергал то, что действительно имело значение. Когда дело доходило до сути, преданность и мужество товарищей значили больше всего. Рист оглядел штурманскую рубку. Второй дом Старого Кристи. Там всё ещё чувствовался запах краски и смолы от ремонта после того последнего жестокого сражения.

Он снова посмотрел в иллюминатор. Неподалёку на якоре стоял испанский фрегат. Он приспустил флаг, когда «Непревзойдённый» проплыл мимо. Трудно принять, трудно привыкнуть. Он покачал головой. Ещё совсем недавно их молодой капитан-задира побежал бы в гавани и расстрелял бы пушки ещё до того, как бедные испанцы успели бы отдохнуть!

Это было странно. Но именно это он делал лучше всего. Он думал о слухах и бесконечных сплетнях в кают-компании. Для большинства из них рабство было всего лишь словом. Другие видели в нём возможность получить призовые деньги, даже награду за раба, по крайней мере, так настаивали адвокаты с нижней палубы.

Рист уже обдумал кое-что ещё. Если в деле будет участвовать Непревзойдённый, что казалось маловероятным в ближнем бою, то могут быть призы. Для такого захвата потребуется мастер-приз.

Трудно было не подумать об этом. Капитан Болито не мог выделить лейтенанта для этой задачи, а гардемарины были либо слишком молоды, либо некомпетентны. Это был единственный шанс, который ему был нужен. Другого он не видел.

Он обернулся и воскликнул: «Если хозяин увидит, как ты этим занимаешься, он высушит тебе кишки, приятель!»

Эде посмотрел на него поверх секстанта, который он собирался положить в потертый футляр.

Он сказал почти застенчиво: «Я работал с такими, сэр. Модель Parsons, одна из самых ранних, что я когда-либо видел».

Во внезапно наступившей тишине Рист увидел боль в его глазах и задумался, как всё пошло не так. Покушение на убийство, сказали они. Молодость и что-то ещё спасли его от виселицы. Рист отмахнулся от этого. Так случилось. Эде расплачивался за то, что бы это ни было. В конце концов, не просят прощения, когда пытаешься вырезать врагу кишки кинжалом или абордажной саблей!

Он спросил: «А как насчёт увеличительных стёкол? Для работы с картами и всего такого». Он отвернулся. Достаточно далеко, идиот.

Но Эде сказал: «Я могу их починить, сэр. Я когда-то делал такие для своего…» — чуть не сказал он своему работодателю. Человеку, которого он чуть не зарезал.

Рист кивнул. «Я поговорю с первым лейтенантом. Ничего не обещаю, но мы могли бы найти для тебя здесь работу». Он язвительно добавил: «Что угодно, лишь бы не лезть мне под ноги наглецу!»

Он не упомянул Сэнделла. В этом не было необходимости.

Рист думал о Гэлбрейте, о том, как они были вместе в том рейде у берегов Африки, о взрывающихся зарядах, о чебеках, словно огненные шары, пока они с трудом пробирались к безопасности. Ему нравился первый лейтенант; они хорошо ладили. Гэлбрейт, наверное, думал примерно так же о своих тающих шансах на повышение. Другие, казалось, получали это по праву. Или потому, что знали кого-то…

Он услышал звон колокола с бака и подумал о роме, который скоро подадут в кают-компании уорент-офицеров. После этого ему было приказано сесть на шлюпку и остаться в компании нового клерка капитана, чудаковатого старика, какого только можно себе представить. Но потом, если он найдёт дом, если тот ещё там, он, возможно, попробует немного развлечься с одной из девушек.

Ему было сорок два года, но он говорил себе, что на свой возраст не выглядит.

Адам снова взглянул в открытый иллюминатор на другое судно, которое качалось на якоре, создавая точную копию своего отражения.

Португальский флаг… если задуматься, это была шутка. Все великие державы ратовали за запрет рабства, и Португалия — прежде всего.

Он криво усмехнулся. И всё же они отправили больше чёрной слоновой кости, чем кто-либо другой.

Он посмотрел на свои руки в пыльном солнечном свете.

Работорговцы, значит. Он отвернулся. И я был одним из них.

Капитан Адам Болито поднялся через входной иллюминатор «Непревзойденного» и остановился, чтобы приподнять шляпу перед квартердеком и флагом, который вяло свисал почти не шевелился. Проходя мимо бортовой команды, он почувствовал, как пот стекает по спине и собирается на поясе, и всё же, несмотря на суматошный день на берегу, ритуалы встречи с губернатором и подготовки корабля к погрузке припасов и пресной воды, он чувствовал себя странно бодрым. Возможно, дело было в том, что он просто вернулся на борт, в нечто знакомое и во что верил.

Как и лица вокруг него, некоторые настолько знакомые, что, казалось, они были на борту с тех пор, как корабль впервые поднял флаг, когда мир был совсем другим. Для всех нас. И всё же он знал, что некоторые из них присоединились к нам в Пензансе всего несколько дней назад. Сожалели ли они об этом? Импульсивный поиск того, что они считали утраченным?

Гэлбрейт поприветствовал его и сказал: «Пресная вода будет доставлена лихтерами завтра утром, сэр». Его суровое лицо выражало вопросы, но он лишь добавил: «Две руки за наказание, сэр». Это прозвучало как извинение. «Работал на причале, пьяный. Была драка».

Адам взглянул мимо него, чувствуя, как жар проникает сквозь туго натянутый такелаж и аккуратно свёрнутые паруса. «Кто был главным?»

«Господин мичман Филдинг, сэр. Он обычно очень хорош в таких делах. Он молод…»

«Это еще одна причина, по которой его следует уважать, а не оскорблять из-за этого».

Филдинг, гардемарин, который однажды разбудил его ото сна. Того самого сна. Ещё одно воспоминание.