«А, ми-мажор? Лучшее, что я когда-либо резал. Помню». Слова были невнятными, но и медик, и певец внимательно слушали. «Помню. Два пика, похожих на конусы, а потом плоская часть…» Слова стали отчётливее, голос даже звучал моложе, энергичнее. «Узкое ущелье, извилистое, как буква S , пришлось перевернуть сани и чуть не потерять её, но я знал, что вокруг тьма. Чёртов крутой склон к вершинам, круто подниматься, часто поскальзывался, но кристалл там… чувствую его в коленях и руках…»

«Координаты, Римбол. Каковы координаты? Ты видел их, когда наконец опустил сани. Ты же знаешь, что видел. Так что вернись в то время, когда смотришь на свою консоль. Теперь ты видишь цифры на прицеле, не так ли?»

«Смотрите на них…»

«Что ты видишь, Римбол? Посмотри внимательно. Цифры очень чёткие, не правда ли?»

"Прозрачный."

«Какие цифры вы видите?»

«А…» И старик снова вздохнул. «Долгота сто пятьдесят два градуса двадцать два, широта шестнадцать градусов пятнадцать. Не думал, что запомню это. А я помню!» Он довольно улыбнулся, и его закрытые веки задрожали.

Киллашандра записала координаты, а затем посмотрела на цифры, все еще испытывая беспокойство по поводу получения такой информации.

«Он больше никогда туда не доберется, Килла», — тихо сказала Доналла. «Они ему не нужны. Они нужны Гильдии, которая заботится о нем».

«Кто-то другой, вероятно, смог бы найти это заявление, не вычеркивая его из своей памяти», — сказала Киллашандра, сопротивляясь вторжению ради Римбола. Его имя звучало знакомо, но он слишком изменился, чтобы она могла вспомнить, как он выглядел молодым и энергичным мужчиной.

«Нет времени на случайности». Затем Доналла повернулась к своему пациенту. «Спасибо, Римбол. Вы оказали мне неоценимую помощь».

"Иметь?"

Киллашандра была поражена, увидев, как на ее исхудавших губах снова заиграла дрожащая улыбка, которая осталась даже после того, как Доналла закончила гипнотический сеанс. Она ничего не сказала, заметив, что Киллашандра увидела эту улыбку. Она включила музыку, ритмичную, веселую мелодию, и, когда две женщины ушли, Киллашандра обернулась и увидела, как искаженный палец поднимается в такт ритму.

Когда они закончили свой перекус, Килашандра проверила траекторию полета и прикинула, что они почти на месте. Десять минут спустя они пролетели над черно-желтыми шевронами, и она кружила, мысленно повторяя выбранную Ларсом рифму — «ини мини», — высматривая ориентиры, которые, по его словам, отмечали точное местонахождение черного кристалла.

Она повернулась на 160 градусов, прежде чем распознала конфигурацию оврагов: три, один за другим поднимающиеся в застывших волнах камня. У основания третьего она должна была найти признаки работ. Она нашла: недавние работы, потому что ее внимание привлекли солнечные искорки.

«Вот мы и пришли», — пропела она Доналле. «Смотрите!» — она широким жестом указала в окно. «Настоящее место кристаллов!»

Губы Доналлы приоткрылись, и ее высокий лоб слегка нахмурился.

«Нет, тут не на что смотреть», — сказала Килла, слегка поддразнивая. «Место, известное лишь немногим и ценимое многими». Она заблокировала управление, отметив при этом, как делала всегда, осознавала она это раньше или нет, координаты на экране, прежде чем выключить двигатели. Ей пришлось признать, что такое автоматическое сканирование было такой же частью процедуры посадки, как выключение двигателя — настолько автоматическим, что она не вспомнит, что сделала это через три секунды после того, как сделала. Доналле предстояло проверить сотни таких вспышек…

Она потянулась за резаком, отдала Доналле подкладочный чехол для ограненного хрусталя и открыла дверцу саней. Сквозь подошвы своих тяжелых рабочих ботинок она чувствовала рябь близкой черноты. Она с трудом сглотнула. Зов черноты был силен. Может быть, Ларс был прав: она еще не была готова к черному. Но у них не было особого выбора, не так ли?

Она повела его к лицу, которое было видно по ровным ступенькам, где недавно ограняли кристалл. Ничего не выглядело знакомым. Из файлов она знала, что он огранял в одиночку почти десять лет — десятилетие, о котором она даже не подозревала, что прошло, пока они были в разлуке. Но, и она удивленно покачала головой, на заявлении были их шевронные отметины. Ларс был клубком противоречий, не так ли? Он был слишком сентиментален, чтобы быть хорошим Мастером Гильдии, подумала она; затем, вспомнив недавние примеры его безжалостности, она изменила свое мнение.

Сократив расстояние, она еще раз объяснила Доналле, как именно поступает певец на месте: находит чистую сторону кристалла, издает настроечную ноту, устанавливает резец, а затем вырезает кристалл.

«Самое опасное — это когда я поднимаю кристалл. Если на него попадёт солнце, я впаду в транс». Она с усмешкой взглянула вверх, чтобы проверить положение солнца, стараясь не обращать внимания на твёрдый, холодный узел, сжимающий её желудок. «Ну что ж», — сказала она, глубоко вздохнув, — «поехали!» Она жестом пригласила Доналлу немного отойти от делового края катера.

Киллашандра оглядела кристаллическую грань. Да, это были черенки Ларса. Она узнала бы их где угодно. Недавние штормы не повредили его отличительный стиль. Она смахнула несколько отколовшихся осколков и почувствовала резонанс кристалла всего в одной ноте. Она прижала руку к поверхности и, напрягая диафрагму, пропела чистую ноту «до» первой октавы. Кристалл почти возбужденно завибрировал в такт звуку. Она установила резак. Расположив лезвие перпендикулярно грани, она воткнула его, отцепила лезвие, сделала надрез сверху до нижнего, затем быстро изменила положение, чтобы сделать второй надрез сверху вниз, освобождая древко. Она выключила резак, позволив ему соскользнуть по ремням, которые держали его на ее плече.

«Ну же, Доналла», — сказала она. Она подняла чёрный кристалл высоко, достаточно высоко, чтобы поймать солнце, и почувствовала, как начинающееся порабощение парализует её. Она не могла избежать этого, как Римбол не смог избежать Доналлы.

Твердый песок впивался ей в лицо, неровные твердые предметы упирались в нее по всей длине тела, а в ушах звенело от неприятного диссонанса, который вскоре расколол бы ей череп. Внезапно невыносимый шум прекратился.

«Убийца! Убийца! Ты в порядке?»

Рука на ее плече встряхнула ее, сначала неуверенно, потом все настойчивее. Но голос был женским. Она никогда не резала женщину! Она приподнялась, одной рукой автоматически нащупывая резак. Ее резак? Где он? Она не могла потерять свой резак? Ошеломленная, она огляделась, похлопывая по земле. Ее глаза были сухими в глазницах и болели.

«Килла?»

Сапоги шаркали по мусору, и чье-то лицо с тревогой смотрело на нее. Но этот кто-то держал в одной руке ее драгоценный резак, а в другой — стержень из черного хрусталя.

«Я его не уронила…» Килла почувствовала облегчение.

«Я собиралась его разбить, если бы не звук резака», — рассказала женщина.

Килла всмотрелась в ее встревоженное лицо. Оно было знакомым. Она заставила уставший разум вспомнить имя. Ах! "Доналла!"

«Кого ты ожидала?» — Голос Доналлы стал резким от облегчения.

Килла села. Она все еще не доверяла своим ногам. Правое плечо болело, а руку пронзали острые иглы от возобновления кровообращения. Она массировала плечо, постепенно осознавая, что темнота быстро окутывает узкое ущелье.

«Ну и что?» — коротко спросила она Доналлу, когда воспоминания нахлынули на нее. Она выключила черный цвет, чтобы войти в состояние рабства, что она, очевидно, и сделала, и рабство продлилось гораздо дольше, чем планировалось.

Выражение лица медика ответило на её вопрос. «Ты был ещё более непроницаем, чем когда я пыталась сделать это в лазарете», — сказала она с усталым вздохом. «Ты просто стоял там, держа эту жалкую штуковину». Она небрежно взмахнула чёрным древком. Килла рванулась, чтобы спасти его. Доналла резко всадила его себе в грудь.

«Теперь я в порядке, Доналла. Он не сможет снова меня поработить. Только не повреди эту штуку».