Теперь толпа нападавших внезапно, казалось, стала ещё меньше – но это была очередная иллюзия. Исчезли не они, а голова Цинны, внезапно поднявшаяся в воздух, укрепленная над ними на копье. Она покачивалась вверх и вниз, из стороны в сторону, словно какая-то жуткая марионетка, нависающая надо мной. Я вспомнил изображение Цезаря, которое Антоний поднял перед толпой – но это было не подобие мёртвого, это был сам мёртвый. Глядя на его лицо, я содрогнулся от недоверия. Неужели то, что я видел, – что губы Цинны всё ещё шевелились, а глаза всё ещё моргали?

Я услышал еще крики, но не все из них были криками ужаса.

Некоторые люди, казалось, кричали от неистового восторга.

Я также слышал смех и аплодисменты, как будто сцена, которую я увидел, была частью какой-то уморительной комедии.

«Цинна-претор!» — крикнул кто-то. «Они напали на Цинну-претора, и посмотрите, что они сделали! Оторвали ему голову и разорвали этого ублюдка на куски!»

«Не больше, чем он заслуживает!» — крикнул другой мужчина.

Среди всей этой какофонии насмешек и криков я постепенно различил скандирование, подхваченное толпой:

«Я рад, что он мертв», — сказал Цинна.

А теперь посмотрите, что осталось — только его голова!

Они снова и снова распевали этот виршпиль, а голова на копье вращалась и покачивалась в такт, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, а затем умчалась туда, откуда мы пришли, обратно к погребальному костру. Из далёкого скопления людей доносились раскаты смеха и крики, когда голова приближалась к центру Форума. Всё громче и громче, эхом отражаясь от мраморных стен, я слышал песнопение:

«Я рад, что он мертв», — сказал Цинна.

А теперь посмотрите, что осталось — только его голова!

Тысячи людей скандировали эту песню. Я представил себе погребальный костер с пылающим телом Цезаря среди бурлящей массы разгневанных скорбящих, а среди этой толпы – качающуюся голову Цинны и изображение Цезаря, словно две куклы, созданные для развлечения детей на каком-то безумном празднике смерти.

Как бы Цинна презирал эту пошлую песенку! Как немыслимо, чтобы столь гнусная рифма была написана в честь смерти величайшего поэта Рима!

Мне каким-то образом удалось встать на четвереньки.

Неподалёку я увидел скомканные, изорванные остатки тёмной туники, которую носил Цинна. Она была вся пропитана кровью, и она была повсюду на мостовой.

Я знал, что головы у него не было, но где же все остальное?

От его тела не осталось и следа, кроме туники, крови и нескольких кусочков слизи и запекшейся крови.

"Тесть!"

Даже посреди всего этого ужаса я почувствовал прилив облегчения, как и мой зять, судя по слезам, которые текли по его щекам, когда он бежал ко мне.

«Свёкор, слава богам, я тебя нашёл! Но ты ранен? Вся эта кровь…»

«Нет, не ранен», — сказал я, ощупывая себя для уверенности.

«Слава богам, что ты здесь, Давус. Телохранитель Цинны —

он с тобой?

«Нет. Затерялся в толпе. Но где же Цинна? Что с ним стало?»

Я оглядел лужи крови. С помощью Давуса я поднялся на ноги. «Не знаю», — прошептал я. «Не знаю!»

OceanofPDF.com

ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ: 21 МАРТА

OceanofPDF.com

XLV

«Эта шишка у тебя на голове размером с лимон!» — заявила Бетесда, не слишком осторожно промокнув её влажной тряпкой. Я поморщился. «А эта другая шишка вдвое больше».

После беспокойной ночи, полной кошмаров, я сидел в саду и подчинился врачебному лечению жены. Утренний воздух был тихим, а солнце довольно тёплым. День был бы прекрасным, если бы не висевшая над нами пелена.

«Ты преувеличиваешь, жена. Они не больше маленькой оливки или миндаля, может быть. У меня на голове были шишки и похуже».

«Ударило по голове бог знает чем, и не один раз, а дважды! Тебе очень повезло, что ты жив», — сказала она.

«И не идиот, который бормочет», — добавила моя дочь. «Иногда такое случается, от удара по голове».

«Я бы сказал, что вам двоим повезло», — сказал я.

«Представьте, что вам придётся меня хоронить, когда весь город в таком скверном настроении. Или кормить меня кашей, как младенца, и вытирать слюни с моего подбородка».

Сидевший рядом Давус рассмеялся. Это вызвало у обеих женщин пронзительные взгляды.

«Это не смешно», — серьёзно сказала Диана. «Вы обе могли бы быть мертвы или ужасно изуродованы. Где бы тогда были мы с мамой? Две беззащитные женщины в городе, сошедшем с ума?»

Что-то мне подсказывало, что моя находчивая жена и дочь как-нибудь справятся без нас. Но улыбка Давуса…

Он померк, и он опустил голову. «Мне не следовало терять тебя из виду. Я до сих пор не понимаю, как это случилось. Ты была позади меня всего мгновение, потом что-то налетело на меня сбоку, и я чуть не упал, и толпа развернула меня, и к тому времени, как я выпрямился, вас троих уже не было, и я остался один. Мне не следовало этого допускать…»

«Удивительно, что тебе удалось снова меня найти», — сказал я. «У тебя упорство охотничьей собаки». И ты почти такой же умный, не стал добавлять я.

«Диана, твой муж поднял меня на ноги, а потом практически нёс всю дорогу домой. Он заслуживает только похвалы. Я беру на себя всю вину за то, что подвергла нас обоих опасности. Мне следовало знать лучше. Я действительно знала лучше. Я пошла только потому…» Потому что Цинна попросил меня об этом. Я вздрогнула. «Наверное…»

«Да, муж?»

«Думаю, мне следует пойти к нему домой сегодня».

«В чей дом?»

«Дом Цинны».

«Полагаю, ты вообще никуда не пойдешь!» — запротестовала она.

«Кто скажет, что сегодня на улицах безопаснее, чем вчера? Толпы в капюшонах и с кинжалами, и все эти люди с факелами, поджигающие дома. Нет, нет, нет! Вы останетесь дома».

Я покачал головой. «Как только ты закончишь промывать мои раны, и я поем, я надену тогу.

Тога Цинны, я бы сказал. Сенатор Гордиан должен навестить скорбящую семью своего погибшего друга.

«Вы можете подождать его похорон».

«Думаю, нет. У Цинны не было близких родственников, ни братьев, ни сестёр, ни даже кузенов. Так он мне сказал. Но у него была дочь. Я с ней встречался. Она заслуживает хотя бы моего визита. Я был рядом с её отцом в его последние минуты. Я был рядом, когда он умер. Я видел… я видел…»

Что именно я видел? Стая пигмеев в капюшонах свалила с ног великана-поэта и унесла его голову в качестве трофея? Неужели они унесли и всё остальное, не оставив и следа от его тела?

Мои воспоминания были настолько спутанными и запутанными, что я мог бы убедить себя, что всё это мне померещилось, если бы Давус, когда я расспросил его по дороге домой, не признался, что тоже видел голову, насаженную на копьё, хотя лица не видел. Он также слышал песенку, которую скандировала толпа, хотя слова показались ему полной чепухой. То, что я видел смутными вспышками, оправляясь от ударов по голове, произошло на самом деле. Цинну обезглавили и разорвали на части. Всё произошло так быстро…

Бетесда покачала головой. «Как думаешь, бедняжку утешит известие о том, что её отца обезглавили? Возможно, она даже не знает, что он мёртв. Возможно, она думает, что он просто пропал».

«Тем более, что мне нужно навестить её. Если она не знает, что случилось, она будет смертельно переживать. И ей не следует узнавать подробности от какой-то сплетницы-рабыни.

Хотя я и боюсь увидеть шок на ее лице, если я первая ей об этом расскажу...»

«Папа прав, — тихо сказала Диана. — Цинна был его другом.

Он должен сделать все возможное, чтобы утешить дочь Цинны.

Возможно, нам тоже стоит пойти.

«Вы встречались с девушкой?» — спросил я. «Может быть, на каком-нибудь сборище у Фульвии?»

«Нет», — сказала Диана. Затем она склонила голову набок. «Вообще-то, мы видели её однажды, правда, мама? Она выходила из дома Фульвии как раз в тот момент, когда мы подходили. Фульвия, казалось, знала её довольно хорошо. Но, увидев нас, девушка затихла и очень быстро ушла, прежде чем Фульвия успела нас представить. Какая застенчивая, подумала я. Я спросила Фульвию, родственница ли эта девушка, и она сказала «нет». Она назвала мне имя девушки, которое я запомнила только потому, что оно было таким…