Наконец, я сделал это… Мне приснилось, что я вижу Цезаря. Он пригласил меня на ужин. Я не хотел идти, но он настоял. И когда я последовал за ним в столовую, он махнул рукой, и там… ничего. Абсолютно ничего. Бездна. Пустота. Ничто. Невозможно передать это чувство… весь этот ужас. Я обернулся, но со всех сторон увидел одну и ту же пустоту». Он сильно вздрогнул. «Я проснулся и обнаружил, что кровать вся мокрая от пота, слишком мокрая, чтобы на ней спать.

Я пошёл в комнату Сафо и лёг рядом с ней на кровать. Она, видя, как я расстроен, взяла меня за руку и даже немного всплакнула, милая моя. Мне удалось немного задремать…

«И вот вы здесь», — сказал я.

«Ещё до восхода солнца я проснулся. Если этот сон что-то и значит, так это то, что я должен отдать дань уважения Цезарю, не обращая внимания на свою трусость». Он криво улыбнулся. «Ты считаешь меня трусом, Гордиан?»

Я покачал головой. «В такие времена каждый должен сам решать, что делать».

«Тогда ты пойдешь со мной сегодня на похороны?»

«Я никогда этого не говорил». Я начал смеяться, но он выглядел таким несчастным, что я остановил себя.

«Полагаю, мне любопытно, как всё пройдёт. И Мето захочет, чтобы я был там, хотя вряд ли он меня вообще увидит.

Сейчас он в Регии, помогает с подготовкой к проведению процессии…»

«Хорошо! Тогда мы с тобой пойдём вместе».

«Да, я полагаю, так и будет».

«И ты оденешься так же, как я? Что-нибудь потемнее, чтобы слиться с толпой».

«Мне немного надоело носить эту проклятую тогу», — улыбнулся я. «Сначала мы немного перекусим. А я разбужу Давуса, чтобы он пошёл с нами. Один телохранитель для тебя и один для меня. На всякий случай…»

* * *

Пока я надевал подходящую мне темную тунику, Бетесда пересекла спальню и взяла меня за руку.

«Сегодня тебе нельзя выходить из дома».

«Как ни странно, жена, я собирался сказать тебе то же самое. И тебе тоже, Диана», — добавил я, заметив, как дочь выглядывает из-за двери. Она вошла и присоединилась к нам.

«Либо этот день будет безопасным, либо нет», — сказала Диана. «Если последнее, то вам там делать нечего, как и нам».

Напротив, я обязан своим местом в Сенате — если оно у меня вообще есть — Цезарю. Было бы грубой неблагодарностью, если бы я не отдал ему последний долг.

А тут ещё Мето. Как горюет мой бедный сын. Ради него я должен быть рядом. А тут ещё и мой гость.

Цинна хочет, чтобы я пошёл с ним. Чтобы придать ему смелости, говорит он, хотя не представляю, какая от меня польза в опасном месте.

«Точно, муж! Если случится что-то плохое, от тебя никому не будет пользы».

«Bethesda, вы подрываете мою уверенность, которая и так достаточно шаткая. Воздержитесь!»

«Да, мама, он прав насчёт того, что пойдёт», — сказала Диана. «Он действительно должен это сделать из уважения к Цезарю и Метону. И он прав, что нам следует остаться дома. Кальпурния нас почти не знает. Даже если она увидит нас в толпе, мы не сможем её утешить».

«А Фульвия?» — спросила Бетесда.

«Если бы Фульвия хотела, чтобы мы были там – если бы ей нужно было, чтобы мы сыграли какую-то роль среди скорбящих или выполнили какую-то другую функцию – она бы нас пригласила. Нет, мама, совершенно правильно, что папа поедет и возьмёт с собой Давуса, а мы останемся дома, чтобы никому из них не пришлось о нас беспокоиться. Они расскажут нам всё о похоронах, когда вернутся домой, целые и невредимые. Правда, папа? И ты тоже, Давус?» – добавила она, когда её муж…

вошел в комнату, немного повернувшись боком, чтобы протиснуться в дверной проем.

Дав обнял жену, и я сделал то же самое. Меня снова осенила мысль: по крайней мере в одном доме в Риме царит настоящая гармония. Как же мне повезло.

* * *

Похоронная процессия начнётся в Регии, откуда тело Цезаря перенесут на Форум, где Антоний произнесёт надгробную речь с помоста, на котором для тела был воздвигнут позолоченный ковчег. Этот ковчег был выполнен в форме нового храма Венеры, построенного и освященного Цезарем для поклонения своей прародительнице.

После речи тело вынесут из святилища, и процессия продолжит движение к Марсову полю, где на открытой площадке, достаточно большой, чтобы вместить десятки тысяч скорбящих, был воздвигнут костер для кремации.

Когда мы с Цинной спускались по склону Палатина к Регии, с телохранителями Цинны впереди и Давом позади, я видел, что на Форуме уже собралась огромная толпа, заполнившая каждый шаг Священного пути. Они были одеты в разные оттенки коричневого и серого, но в основном в чёрное.

«Издалека, — сказал Цинна, — они похожи на огромную стаю воронов, не правда ли? Чёрные птицы… заполнили Форум…» Он напевал и энергично кивал. «О да, это хорошо. Очень хорошо. Огромная стая воронов, чтобы присутствовать на похоронах… орла! Или что-то в этом роде…»

«Цинна, о чем ты говоришь?»

Он выглядел немного огорчённым. «Разве я тебе не говорил? Нет, я совсем тебя не видел последние несколько дней, правда? Столько всего происходит. Но, видишь ли, есть причина, по которой я действительно должен присутствовать на похоронах, должен увидеть их своими глазами. Что сказал Невий? „Поэт должен быть свидетелем прежде всего“».

"О чем ты говоришь?"

«Ты помнишь, что крикнул мне этот зверь Цимбер, когда мы с тобой выходили из здания Сената Помпея?»

«Что-то вроде… «Напишите об этом стихотворение!»»

«Верно. Конечно, он не всерьёз. Он издевался надо мной. Но потом я подумал: а почему бы и нет? В самом деле, как я мог быть свидетелем такого и не написать об этом?»

"Ты имеешь в виду…"

«Именно! Теперь, когда «Орфей и Пенфей» закончились… и парфянский поход Цезаря так и не состоится… к какой теме я могу обратиться? Я сказал себе: «Зачем писать о богах и героях прошлого, когда я стал свидетелем смерти величайшего человека со времён Александра — живого бога, поражённого на моих глазах?»

«Вы собираетесь написать эпическую поэму о Цезаре?»

«Возможно. Представьте себе стихотворение, описывающее всю его фантастическую карьеру от начала до конца? О, целый поток фраз и метафор уже хлынул в мою голову!

Или… Я всегда хотел написать пьесу. Что вы думаете о смерти Цезаря, изложенной на сцене как трагедия?

Знаете, ни один римлянин не написал по-настоящему хорошей трагедии.

Возможно, это как раз тот случай. Это должно быть произведение высочайшего языка, самых ярких прозрений, самой острой иронии. Но если мне удастся создать такое произведение, какое может быть более достойным памятником человеку, который был и моим другом, и истинным любителем поэзии, любителем моей поэзии?

Меня снова посетила эта мысль: идея мира без Цезаря уже укоренилась в умах людей. Новая реальность обязывала каждого думать о собственном благе в будущем. Событие, потрясшее весь мир, теперь могло послужить Цинне материалом для поэмы или пьесы.

«Если кто-то и мог бы по достоинству осветить эту тему, то, я уверен, это были бы вы», — сказал я.

Цинна кивнул. «Точно так же!»

* * *

Мы прибыли как раз в тот момент, когда погребальный калитку с телом Цезаря вывозили из Регии. Кальпурния стояла на верхней ступеньке, её лицо было очень бледным на фоне чёрных одежд, в окружении женщин в чёрном, все они смотрели вниз на погребальный калитку. Среди мужчин, несущих калитку, я увидел Антония, одетого в консульскую тогу, подобную этому торжественному случаю. Если его коллега-консул Долабелла тоже нес калитку, он, должно быть, находился с другой стороны, где я его не мог видеть. На погребальной калитке тело Цезаря лежало на ложе из слоновой кости, скрытое пурпурными и золотыми покрывалами так, что можно было различить только очертания тела. Вокруг ложа были разбросаны цветы и ароматические травы, чтобы заглушить запах гниения.