«Да, могу. Что ты имеешь в виду под репетицией?»

«О, папа, ритуалы очень сложные и должны быть проведены безупречно. А Либералия уже завтра! Нам всем нужно гораздо больше практики, чтобы всё сделать правильно. Мы ведь не хотим разочаровать отца Либера, правда?» Она улыбнулась, словно не обращая на это внимания, но в её глазах я увидел стальную решимость.

«Разочаровывать твою мать — я имею в виду отца Либера, конечно, — это последнее, чего я хочу», — сказал я.

«Тогда вы не против освободить дом?»

"Что?"

«Вместе со всеми остальными мужчинами в доме. Всего на пару часов».

Я хмыкнул. Было ещё слишком рано для посещения таверны «Сладострастие», даже для меня, даже в такой день. Или всё-таки? «Это действительно необходимо?»

«Конечно!» — сказала Фульвия, которая услышала наш разговор и подошла ко мне.

«Добро пожаловать в мой дом», — сказал я, взглянув на неё свежим взглядом. После смерти Цезаря мне пришло в голову, что самой коварной и амбициозной смертной в Риме вполне может быть женщина, стоящая передо мной.

«Спасибо, Нашедший, но твоя жена уже нас приветствовала».

Она рассмеялась, увидев выражение моего лица. «Конечно, я тебя дразню. Но тебе придётся на какое-то время покинуть дом».

«Кажется, у вас очень хорошее настроение», — сказал я.

«Почему бы и нет? Либералия уже завтра».

Почему бы и нет? Цезарь мёртв, и никто не знает, какие ужасные вещи произойдут дальше, подумал я. «А состоится ли вообще Либералия? Надо подумать… в свете того, что только что произошло… и неопределённости…»

«В смутные времена единственное, что у нас есть, — это боги, — сказала она, — особенно отец Либер. Конечно, Либералия состоится. Возможно, нам придётся отменить публичное шествие, и мы можем не достичь всего, чего хотели бы…» Она посмотрела мимо меня, куда-то вдаль, и её голос затих.

«И каждый мужчина должен покинуть дом? Даже я?»

«Особенно ты. Любой мужчина, ставший свидетелем тайных обрядов, навлечёт на себя божественное возмездие. Я бы никогда не пожелал, чтобы гнев вакханок обрушился на тебя, Искатель».

Мне на мгновение вспомнилась поэма Цинны и Орфей с Пенфеем, обезглавленными и разорванными на части безумными поклонницами Вакха, также известного как Отец Либер. «Такое случается только в древних мифах, в наши дни — нет».

«Правда? Не будем испытывать волю бога, Искатель.

Вам действительно следует оставить нас, пока мы практикуемся. Ни один мужчина не должен быть свидетелем тайных ритуалов Либералии. Даже Верховный Понтифик… — Она замолчала, поняв, что говорит о Цезаре. Кто теперь будет Верховным Понтификом?

Я посмотрел мимо Фульвии на свою жену. Стоя среди толпы богатых на вид римских матрон из Палатина и их дочерей – теперь, как я с изумлением подумал, – она никогда не выглядела так счастливо. Я вздохнул. «Конечно, я сделаю, как ты просишь. Полагаю, я смогу придумать, чем занять рабов-мужчин на несколько часов. Интересно, какие части города будут безопасными? А мы с Давусом подумаем, куда пойти…»

Фульвия ласково коснулась моего плеча и даже наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. «Как элегантно ты выглядишь в этой тоге», — сказала она. Если Бетесда была ей ровней, то я теперь ровня Антонию? Эта мысль казалась абсурдной…

Брут сказал бы так, но эта мысль вызвала шок

Я. Я всё ещё постепенно осознавала, какие глубокие перемены привёл в действие Цезарь, даровав мне право носить сенаторскую тогу, и кульминацией этих перемен стал поцелуй — от Фульвии!

* * *

Как и обещал, я придумал, куда отправить рабов-мужчин. Когда они рассеялись по улице перед моим домом, а дверь за мной закрылась, я отвёл Давуса в сторону.

«А ты, зять, отправляйся в таверну «Сладострастие» — если улицы достаточно безопасны — и посмотри, нет ли там моего друга Цинны.

Спросите его, есть ли у него какие-нибудь новости, и передайте ему, что я надеюсь увидеть его вскоре.

«Но разве ты не пойдешь со мной?»

«Нет. Мне нужно ещё кое-что сделать».

«Один? Разве я не должен быть с тобой ради безопасности?»

«Нет, Давус. Мне ничего не будет угрожать. Вернее, любая опасность, с которой я могу столкнуться, удвоится, если ты будешь там, и ни один из нас не сможет защитить другого».

«Твои слова загадочны, свёкор, — он серьёзно посмотрел на меня. — Понятия не имею, о чём ты говоришь».

«Хорошо. А теперь иди своей дорогой».

Итак, пробравшись в свой собственный дом (в каждом доме должен быть секретный вход, известный только его владельцу) и воспользовавшись определенными секретными ходами (построенными во время гражданской войны, когда стало разумным иметь укрытия в доме), я смог подняться на черепичную крышу и там лечь на место над садом, где залитые солнцем ветви высокого дерева с листьями скрывали меня от женщин внизу, хотя я мог видеть их, выглядывая сквозь листву.

Я сделал то, что сделал, повинуясь импульсу, и не без содрогания. С самого раннего детства каждому римскому мужчине глубоко внушается, что он ни при каких обстоятельствах не должен быть свидетелем тех религиозных обрядов, которые должны быть совершены, увидены и

Их слышали только женщины. Обряды Bona Dea – один из примеров. Первый муж Фульвии, Клодий, когда-то переодевшись девушкой, участвовал в этих церемониях и не понес немедленного возмездия, хотя некоторые предполагали, что его судьба на Аппиевой дороге стала смертельным, пусть и отсроченным, наказанием богини. Нарушать тайну любых обрядов, связанных с Вакхом и его поклонницами, было особенно опасно, учитывая, как погиб такой злодей, как Пенфей, разорванный на части разъярёнными менадами, включая его мать.

Как я мог оправдать столь нечестивый поступок? Во-первых, я был стариком. Сколько ещё жизни во мне оставалось, чтобы какой-нибудь бог мог меня отнять? Во-вторых, мне просто было любопытно – представится ли мне когда-нибудь ещё такая возможность?

Тем не менее, я с нарастающим трепетом наблюдала, как женщины в саду внизу, во главе с Фульвией, начали свою практику. Сердце билось так громко, что я едва слышала их пение.

То, что я увидел в течение последующих двух-трех часов, наполнило меня не чем иным, как… разочарованием.

Неужели этот набор подпрыгивающих танцев (таких, какие можно увидеть на любом углу улицы в Риме, исполняющих группу маленьких девочек), повторяющихся песнопений (сопровождаемых оглушительной музыкой пронзительных флейт, звоном тамбуринов и стуком цимбал) и банальных заклинаний (ритмичных гимнов, которые не мешало бы отполировать Цинне) — все это составляло тайные обряды Либералии?

Я ожидал чего-то хотя бы слегка шокирующего или даже очень шокирующего, какого-то неслыханного возбуждения, от которого у меня волосы встанут дыбом, или божественного откровения, настолько потрясающего, что оно заставит меня внезапно воспламениться.

(Каким ударом это было бы для общественного положения моей жены, если бы ее новоиспеченный муж-сенатор вспыхнул, сидя на крыше, нарушив тем самым тайну последовательниц Вакха!)

Предположительно, ритуал должен был состояться в саду Фульвии, куда мужчинам вход воспрещён. Центром ритуала был установленный посреди моего сада расписной деревянный идол юного безбородого Вакха с рогами, растущими из густых локонов. В одной руке бог держал вертикальное копьё, увитое плющом, а в другой – гроздь деревянного винограда. Вместо ног фигурка заканчивалась шестом толщиной примерно с моё предплечье.

Этот шест был вмонтирован в любопытный механизм с различными металлическими шестеренками. Когда некоторые женщины тянули за верёвку, идол медленно поворачивался, чтобы по очереди оказаться лицом к каждому из молящихся. Должен признать, это устройство немного нервировало, особенно во время вращения. Движение было то плавным, то прерывистым, то грациозным, то прерывистым.

Лицо идола было настолько реалистичным, что всякий раз, когда я его видел, я чувствовал легкую дрожь.