OceanofPDF.com

XXXIII

Мы прибыли на большой двор перед зданием Сената Помпея. Вокруг толпились сенаторы, некоторые стояли на широких ступенях, ведущих ко входу в здание.

Многие приветствовали Цезаря; другие молчали. Некоторые выглядели беспокойными и скучающими после многочасового ожидания Цезаря. Цицерон, стоявший на ступенях в сопровождении Тирона, выглядел особенно раздражённым. Брут и Кассий бок о бок расхаживали взад и вперёд по верхней ступеньке.

Они выглядели особенно обеспокоенными, но также и облегченными, как мне показалось, как люди, у которых были неотложные дела, и теперь, с прибытием Цезаря, они могли, наконец, заняться ими.

Антоний с улыбкой на лице спустился по ступеням, чтобы встретить Цезаря, когда тот сошел с носилок. «Так ты все-таки решил прийти», — услышал я его слова. «Очень хорошо! Как только мы проведем ауспиции, мы все сможем приступить к работе».

На возвышении у подножия ступеней Спуринна стоял перед большим каменным алтарём. Там же находились несколько жрецов с церемониальными ножами для забоя и разрезания жертвенных животных. Будучи председательствующим гаруспиком, Спуринна осматривал внутренности и определял, благоприятны или неблагоприятны предзнаменования для заседания Сената в этот день. При необходимости в жертву могли принести более одного животного. Среди множества тог во дворе я мельком увидел загоны, в которых их держали, и услышал блеяние коз.

Цезарь прошёл сквозь толпу сенаторов и поднялся на возвышение, лицом к Спуринне через алтарь. Мы с Мето стояли в толпе позади Цезаря, так что я мог ясно видеть лицо Спуринны на противоположной стороне. Как верховный понтифик, Цезарь должен был подать сигнал к началу ауспиций. Он поднял руку и кивнул.

Жрец вывел козу на поводке. Животное охотно взошло на помост – добрый знак. Жрецы связали ему ноги и подняли на алтарь. Коза громко блеяла, но лишь слегка брыкалась и сопротивлялась – ещё один добрый знак. Чем охотнее животное встречает смерть, тем больше вероятность благоприятного исхода. Цезарь одобрительно кивнул.

Один из жрецов высоко поднял нож, прочитал молитву и ловко перерезал горло козлу. Животное забилось в конвульсиях. Жрецы повернули голову козла набок, чтобы пробитые в алтаре каналы отводили хлещущую кровь. Ноги животного быстро развязали.

Двое жрецов, схватив козла за дрожащие передние и задние ноги, обнажили нижнюю часть туловища, позволяя Спуринне в момент смерти разрезать козла от основания горла до пупка.

Спуринна отложил нож и взглянул на обнажившиеся внутренности. Он нахмурился. Покачал головой. Крякнул.

«Клянусь Юпитером, что случилось?» — спросил Цезарь.

«Диктатор, часть печени отсутствует. И цвет внутренних органов вокруг сердца… ненормальный. Зеленоватый оттенок…»

«И что из этого?»

«Диктатор, предзнаменование нехорошее. Совсем нехорошее. Любая деформация печени говорит об опасности. Зеленые внутренности тоже сигнализируют об угрозе…»

«Спуринна, я этого не потерплю», — сказал Цезарь, наклоняясь вперед и говоря так тихо, что я слышал его только

потому что все сенаторы вокруг нас хранили полное молчание, затаив дыхание.

«Диктатор, я могу сообщить только то, что наблюдаю…»

«Приведите еще одну жертву!» — сказал Цезарь, возвышая голос.

Операция была повторена. На этот раз Спуринна обнаружил узел в кишечнике, свидетельствующий о проваленных планах и разочарованиях. Цезарь снова был недоволен.

Вывели ещё одного козла. Возможно, почуяв запах крови и блеяние предыдущих жертв, этот козёл сопротивлялся на каждом шагу: то отказывался ступить на помост, то так яростно, что чуть не сбежал, то брыкался и бился, когда его ноги были связаны, то так яростно извивался, что жрецу, которому было поручено убить его, пришлось сделать не один, а два надреза ножом.

Когда животное умерло, Спуринна отступил назад и опустил нож. «Диктатор, сопротивление жертвы говорит само за себя. Нет нужды его вскрывать. Я уже могу вам сказать…

—”

«Ни слова больше не скажешь, гаруспик», – сказал Цезарь тоном, которого я никогда от него не слышал. Спуринна закрыл рот и задрожал, словно его обдало холодным ветром.

Цезарь приказал жрецам отвязать козу и увести её. Он посмотрел на молчаливых, угрюмых сенаторов, собравшихся во дворе и на ступенях. Он улыбнулся. «Нечто очень похожее произошло в Испании, когда я собирался вступить в бой с войсками Помпея. Гаруспик сказал, что три козла не годятся, все три – дурное предзнаменование. Знаете, что случилось? Я всё равно пошёл в бой и победил. Если бы я послушал гаруспика в тот день, здесь стоял бы Помпей, а не я. Ауспиции бывает очень сложно интерпретировать. Даже самый опытный гаруспик…» Тут он посмотрел на Спуринну. «Даже самый опытный гаруспик может ошибаться. Как верховный понтифик, я заявляю, что эти ауспиции не имеют решающего значения. Воля богов не может быть ясна…»

различим. Учитывая важность этой встречи, мы продолжим».

Сенаторы начали переходить двор и подниматься по ступенькам.

Цезарь понизил голос. «А теперь дай мне руку», — сказал он Дециму, стоявшему ближе всех, — «пока я сойду с помоста. Последнее, что нам сейчас нужно, — это оступиться!» Он улыбнулся, чтобы смягчить ситуацию, но Децим выглядел очень серьёзным, помогая Цезарю спуститься.

С Антонием справа и Децимом слева Цезарь направился к ступеням. Он оглянулся через плечо.

«Держись рядом со мной, Гордиан. Я займусь твоим введением в должность заранее, чтобы ты мог сразу же принять участие в голосовании».

В груди у меня что-то трепетало. Сердце подпрыгнуло. Через несколько минут мне предстояло предстать перед Сенатом и выступить. Во рту пересохло, голова кружилась. Мне было жарко, так жарко, что я, казалось, вот-вот упаду в обморок, несмотря на лёгкость летней тоги Цинны.

«Папа, с тобой все в порядке?» — спросил Мето.

«Что? Я? Конечно».

«Папа! Не знаю, видел ли я тебя когда-нибудь таким. Не волнуйся. Всё пройдёт гладко, я уверен. Цезарь знает, что делает».

«Да, я уверен, что так оно и есть».

«Если бы я мог быть там с вами. Но в зал заседаний допускаются только сенаторы. Ну, сенаторы и горстка секретарей и официальных писцов, вроде Тирона, человека Цицерона».

Итак, мне предстояло остаться одному в комнате, полной самых могущественных людей на земле, некоторые из которых были известны мне по прошлым расследованиям. Возможно, некоторые из них меня любили. Некоторые, я был уверен, меня ненавидели. Примет ли хоть один из них меня как равного, даже по велению Цезаря?

«Куда ты пойдешь, Мето?»

Он пожал плечами. Я знала, что он старается вести себя как можно более беззаботно, ради меня. «Может, я проберусь на гладиаторское шоу. Да, вполне возможно. Даже если тебе это не по душе, папа, мне нравится иногда смотреть на кровопролитие. Почему бы не сегодня?»

Поднявшись по лестнице, Цезарь остановился и обернулся.

«Мето! Вот, возьми это». Он протянул левую руку, в которой сжимал все прошения, переданные ему по пути в здание Сената. «Прочти их, пожалуйста. Посмотри, нет ли чего-нибудь настолько важного, что мне следует заняться этим до отъезда».

Мето взял прошения, кивнул и ушел.

Цезарь продолжил подниматься по ступеням, Антоний шел справа от него, Децим — слева, а я — на шаг позади.

Внезапно Цинна оказался рядом со мной. «Я только что прошёл мимо твоего сына, который взял с меня обещание быть рядом и присматривать за тобой сегодня. И я так и сделаю. Не унывай, Гордиан! Право же, старина, ты похож на привидение. Или на человека, увидевшего привидение».

Я попытался улыбнуться. Быстро поднимаясь по ступенькам позади нас, я увидел фигуру в тёмно-зелёной тунике, выделявшуюся среди множества белых тог. По рыжей бороде я узнал Артемидора, которого видел в доме Брута и Порции, наставника их маленького сына. Отец Артемидора учил Цезаря, вспомнил я, что, возможно, объясняло дерзость этого человека, подошедшего к Цезарю в тот момент, всего в нескольких шагах от входа в здание Сената.