«Цезарь!» — позвал он. «Цезарь, пожалуйста, у меня для тебя кое-что есть».

Децим обернулся и напрягся, словно опасаясь какой-то угрозы, но в руке Артемидор держал лишь небольшой клочок пергамента, туго свернутый, как свиток.

Цезарь тоже остановился и повернулся к Артемидору, который теперь стоял на ступень ниже меня и Цинны, тяжело дыша, словно задыхаясь.

«Прошу тебя, Цезарь, возьми это!»

Цезарь увидел пергамент. «Найди Мето, Артемидор.

Вот он, сразу за алтарём. Он заберёт у тебя это и положит к остальным прошениям.

«Но это только для твоих глаз, Цезарь!»

«Тогда скажи Мето, чтобы он не читал. Скажи ему, чтобы он оставил его свёрнутым, пока не отдаст мне».

«Нет, нет, Цезарь, ты должен прочесть это сейчас!»

Децим нахмурился. Глядя мимо него, я увидел Брута и Кассия, жмущиеся у колонны наверху лестницы и глядящие вниз на происходящее. Лицо Кассия было бесстрастным, но Брут выглядел явно смущённым. Неужели ему было стыдно видеть, как наставник его сына выставляет себя на посмешище?

Децим протянул руку мимо меня к Артемидору, словно желая оттолкнуть его, но Цезарь поднял руку, чтобы вмешаться. «Нет, Децим, оставь его в покое. Я заберу эту вещь, если он настаивает».

Гордиан, забери его у него и передай мне.

Артемидор неохотно вложил клочок пергамента мне в руку.

«Пусть Гордиан сохранит его для тебя», — сказал Децим, и в его голосе прозвучала странная настойчивость.

Антоний слегка позабавился. Цезарь сердито посмотрел на него. «Прекрати суетиться, Децим! Отдай это мне, Гордиан».

Я взглянул на пергамент. Меня вдруг охватило желание развернуть его и прочитать. Я замешкался и почти сделал это, но Цезарь, почувствовав мою дерзость, выхватил клочок у меня из рук.

«А теперь иди, Артемидор!» — рявкнул он.

«Цезарь! Пожалуйста! Прочти немедленно!»

Цезарь замолчал. Он внимательно посмотрел на Артемидора. Он начал разворачивать пергамент. Но тут нас всех отвлекло внезапное появление человека, который схватил Антония за плечо и закричал: «Антоний! Антоний! Я искал тебя повсюду!»

«Требоний», — немного неуверенно произнес Антоний, словно не разделяя и не понимая энтузиазма этого человека.

«Антоний, я не видел тебя с века титанов! Слушай, нам нужно кое-что обсудить до того, как соберётся Сенат».

"Да?"

«Останьтесь, всего на минутку. Не стоит заставлять диктатора опаздывать ещё больше!» Требоний улыбнулся Цезарю. Цезарь слабо улыбнулся в ответ, а затем кивнул Антонию, разрешая ему покинуть его компанию.

Цинна, заметив мой наморщенный лоб, прошептал мне на ухо:

«Требоний и Антоний — старые товарищи по оружию. Они связаны ещё с битвой при Алезии».

«Кажется, он любит Антония больше, чем Антоний любит его», — сказал я, пока Требоний вел Антония вниз по ступенькам.

«Наверное, хочет одолжения — как этот вредитель!» — прошептал Цинна и хмыкнул, когда Артемидор попытался пройти мимо него.

«Артемидор, хватит!» — резко сказал Цезарь. Он сделал жест рукой, не терпящий возражений. В другой руке он сжимал свёрнутый пергамент, теперь уже слегка помятый. «Я прочту ваше послание, как только усядусь в кресле».

«Да, грек, перестань!» — резко сказал Децим, положив руку на плечо Цезаря и поведя его вперед, вверх по ступеням.

Цинна следовал за мной по пятам, но я держался позади, охваченный внезапным, острым любопытством. Когда Артемидор повернулся, чтобы уйти, я схватил его за руку.

«Что в сообщении?» — спросил я.

Его лицо было невозможно прочесть, но он явно испытывал какое-то отчаянное чувство. Гнев? Печаль?

Страх?

«Не твоё дело!» — прошептал он. «Просто скажи Цезарю, чтобы он прочитал это сейчас же — прежде чем сядет на трон. Он должен!»

«Его золотой стул — не трон», — сказал я, пытаясь отмахнуться от его настойчивости. «Троны есть только у королей…»

Не обращая на меня внимания, Артемидор повернулся и практически сбежал по ступенькам, перепрыгивая через две, не оглядываясь. Его тёмные

зеленая туника исчезла среди одетой в тоги толпы, поднимающейся по ступеням.

«Как странно», – подумал я. Я обернулся и посмотрел вверх, чтобы увидеть реакцию Кассия и Брута, но они оба исчезли, как и Цезарь, который собирался это сделать, сделав последний шаг. Децим всё ещё касался его плеча, сопровождая его. Цинна отставал на шаг. Я поспешил их догнать.

Почему Артемидор был так настойчив? Почему он так быстро исчез, с таким выражением лица? Пытался ли греческий наставник Цезаря вымолить одолжение или предостеречь его? И от чего? От кого?

Сердце у меня ёкнуло в груди – потому что я старик, слишком быстро поднимающийся по лестнице, сказал я себе. Смутное предчувствие было всего лишь отвлекающим маневром, которым я сам себя отвлекал, чтобы заглушить тревогу, которую испытывал по мере приближения момента посвящения. Источником моего беспокойства был страх перед этим моментом, а не Артемидор и его послание, не униженное выражение лица Брута, не внезапное исчезновение Антония и не решимость Децима провести Цезаря в здание Сената.

Я поспешила вверх по ступенькам, сердце колотилось в груди.

Впереди я услышал смех Цезаря, входящего в здание Сената.

OceanofPDF.com

XXXIV

Когда Цезарь проходил через широкие двери, я обошёл Цинну и попытался приблизиться к Цезарю, но Децим быстро встал между нами, словно намеренно не давая мне подойти. Возможно, по обычаю, кто-то из приближенных Цезаря брал на себя обязанность доставить его в здание Сената, сопровождая диктатора на каждом шагу к его золотому трону; иначе Цезарь бы туда не добрался, преследуемый на каждом шагу просителями и доброжелателями.

Антоний, как консул, вероятно, должен был выполнять работу Децима, но Антония отвлекли и отвели в сторону.

Я почувствовал руку Цинны на своей руке.

«Гордиан, успокойся! Сделай глубокий вдох. Боюсь, эти шаги тебя утомили».

«Со мной все в порядке».

«Ты? У тебя лицо совсем раскраснелось. Я никогда тебя в таком состоянии не видел. Ты что, позволил Артемидору тебя огорчить? Греки, да благословит их Господь, умеют вносить драматизм в любую ситуацию. Он же всего лишь наставник, знаешь ли. Даже не поэт. Уверен, поднимает шум из ничего».

Мы бок о бок вошли в вестибюль Сената Помпея. Стены и пол были покрыты мрамором, какого я никогда раньше не видел: жёлтым с чёрными прожилками.

В центре пространства красовалась огромная картина, настолько известная, что даже я слышал о ней, хотя никогда её не видел. Она называлась «Воин со щитом».

«Восхождение» Полигнота Фасосского, привезённое в Рим Помпеем после одного из его успешных походов. Картине было более трёхсот лет, но выглядело так, будто ослепительная краска на дереве была ещё свежа. На фоне чёрной пустоты воин, обнажённый, если не считать греческого шлема, словно парил в воздухе. Его руки и ноги были раскинуты, а голова запрокинута, словно он смотрел в небо. В одной руке он держал меч. В другой руке, вытянутой к зрителю так, что она затмевала всё остальное, был щит, покрытый замысловатым узором и сказочными изображениями богов и чудовищ, столь же искусно проработанный, как знаменитый щит Ахиллеса из «Илиады». На мгновение я отвлекся от всех остальных забот, моё внимание было приковано к знаменитому произведению искусства, которое мало кто в мире удостоился увидеть из-за его местоположения. Цезарь тоже остановился, чтобы взглянуть на него, хотя, должно быть, видел его уже много раз.

Он оглянулся на меня. «Как ты думаешь, Гордиан? Возносится ли воин, подобно Гераклу, к богам на Олимпе? Или он стремительно падает с огромной высоты, устремляясь прямиком в Аид, устремляя взгляд в небеса?»

Я уставился на картину. «Мне и в голову не приходило, что воин, должно быть, мёртв».

Цезарь рассмеялся: «И всё же он либо поднимется… либо опустится.

Как Помпей любил эту картину! Как щедро он был с ней, делясь ею со своими коллегами-сенаторами.

Он двинулся дальше, Децим следовал за ним. Мы с Цинной последовали за ними через другую дверь в главный зал. Я затаил дыхание, поражённый высотой потолка. Из окон высоко в стенах лился рассеянный золотистый свет, освещая бурлящее море белого и красного. Требуемое для кворума число, если я правильно помню, составляло двести, и я прикинул, что в зале уже должно быть не меньше такого же числа сенаторов, и с каждой минутой прибывали новые. Высокий зал оглашался эхом…