С помощью раба я надела тогу, которую мне подарил Цинна. Диана радостно захлопала в ладоши. Бетесда, казалось, была готова упасть в обморок. Но пока я расхаживала взад-вперед по саду, пытаясь изобразить «напыщенную манеру поведения», о которой говорил Цинна, Диана сдержала смешок. Бетесда приподняла бровь и цокнула языком.

«Неужели я выгляжу настолько нелепо?» — спросил я.

«Конечно, нет, папа», — сказала Диана. «Не обращай на нас внимания.

Мы просто дразним вас.

Тем не менее, я изгнал их из сада, лишившись уверенности в себе и ещё больше нервничая при мысли о том, что придётся носить тогу на людях. Я снова принялся расхаживать, пытаясь найти естественную походку.

Раб пришёл сказать мне, что у меня в прихожей посетитель. Это был Тирон. Я велел рабу провести его.

У Тиро отвисла челюсть, когда он меня увидел. Он ухмыльнулся и рассмеялся, а затем с некоторым усилием принял более серьёзный вид.

выражение. «Гордиан, конечно, я слышал новости, но увидеть тебя своими глазами… я хочу сказать, ты выглядишь весьма… да, очень… но почему бы и нет?… я хочу сказать…

Поздравляю!»

«Спасибо, Тирон. Цицерон тоже передаёт поздравления?»

Тирон уклонился от ответа. «Никто в Риме не достоин этой чести больше, чем ты. Я говорю это искренне. Да, некоторые могут жаловаться или выражать сомнения. Возможно, потребуется время, чтобы к этому привыкнуть. Даже Цицерон, пожалуй…»

«Насколько сильной была истерика, которую он закатил, когда услышал новости?»

«Истерика? Я бы это так не назвал. Он действительно бросил довольно тяжёлый бронзовый стилос в одного из рабов и чуть не ослепил его, но потом ужасно раскаялся. Но неважно. Все сенаторы Рима, все до единого, включая Цицерона, будут покорены твоим достоинством и авторитетом, я в этом не сомневаюсь. Только посмотри на себя! Рождён носить эту тогу, я бы сказал».

«Одежда создает человека», как говорит Плавт.

«Именно так», — Тиро криво улыбнулся. «Честно говоря, я боялся, что ты придёшь в чём-то… ну, в чём-то не совсем… то есть, не все тоги одинаковы, и получить действительно хорошую тогу, особенно в такой короткий срок…

Где ты взял эту тогу?

«Это, Тирон, государственная тайна. Раскрыть происхождение моей тоги означало бы скомпрометировать не только меня, но и высокопоставленного римского магистрата. Больше я ничего не скажу».

«Знаешь, я мог бы это выяснить, если бы действительно захотел».

«Уверен, что сможете. У вас с Цицероном наверняка есть сеть информаторов, уступающая только Фульвии».

«Эта женщина действительно задаёт стандарты шпионского искусства. Но это подводит меня к цели моего визита», — он понизил голос.

«Хочешь что-нибудь сообщить мне, Гордиан? Я знаю, что последние несколько дней ты был в разъездах, нанося визиты разным людям, включая Фульвию».

«Да. Я сделал вид, что прощупываю почву, наблюдая, как эти «разные люди» отреагируют на моё предстоящее назначение».

«И при этом вы случайно не узнали что-нибудь, что могло бы быть интересно Цицерону относительно вопросов, которые вы обсуждали?»

Я хмыкнул. «Полагаю, Цезарь нас всех переживёт».

«Вы не чувствуете ни злобы, ни обиды по отношению к нему? Ни тени зависти или злобы? Ни волны недовольства?»

Насколько мне известно, ни одно такое течение, поток или прилив сами по себе ещё никогда не убивали человека. Конечно, найдутся те, кто желал бы смерти Цезаря, если бы мог щелкнуть пальцами. Мир бы сразу стал совсем другим, не правда ли? Лучшим местом, по мнению Цицерона. Не будем отрицать.

«Цицерон принимает диктатуру и ведет себя соответственно».

«Уверен, он так и делает, отсиживаясь взаперти и строча диссертации – о гадании, как же иначе! Как он, должно быть, тоскует по временам громких речей в судах и жарких дебатов в Сенате. Как он, должно быть, мечтает о возвращении к жизни мёртвой Республики. Но я никогда не видел, чтобы мёртвое тело вставало на ноги».

Тирон вздохнул. «Тогда Цезарь в безопасности. Никто не будет достаточно смелым или безумным, чтобы изменить путь, предначертанный нам Судьбой».

«Судьба всегда преподносит сюрпризы, Тирон, как и показывает эта одежда». Я почувствовал тяжесть тоги, обёрнутой вокруг меня, и ощутил, как изящно поднимаются и опускаются складки, когда я пожал плечами. «Подожди-ка, ведь именно поэтому Цицерон решил посвятить все свои силы изучению прорицаний, не так ли? Не для того, чтобы разоблачить их, а чтобы посмотреть, существуют ли на самом деле какие-то сверхъестественные способы увидеть будущее, узнать, где, как и каким образом оборвётся нить жизни Цезаря. Но Цицерон не нашёл в прорицаниях ничего, что могло бы ему помочь, и обратился ко мне.

Замкнём круг, не правда ли, и вернёмся к самому началу его карьеры, когда ты, он и я – все мы – одержали верх над другим диктатором, Суллой. О, Тирон, что твоему господину… простите меня – Цицерону, я имею в виду… Цицерону нужно магическое заклинание, чтобы избавить его от бесполезной ностальгии. Сулла был давно. Цезарь живёт сейчас. Цицерону нужно научиться жить в мире, каков он есть.

«И что это за мир?»

Мир, где Цезарь — пожизненный диктатор. Где люди забывают все речи Цицерона, которые вы так тщательно переписали, потому что идеи в этих речах больше не имеют смысла. Мир, где Римом правит диктатор, и этот диктатор правит империей, большей, чем империя Александра, простирающейся до Парфии, а может быть, даже до Индии. Мир, где Гордиан Искатель — сенатор, не менее влиятельный, чем Цицерон, — как бы немыслимо это ни было.

Тиро покачал головой. «Похоже, ни ты, ни я за последние дни не узнали ничего, что противоречило бы описанному тобой будущему. Судя по всем признакам — по каждой сплетне, по каждой крупице информации, которую мне удалось собрать…

Будущее будет таким, как вы говорите. В ближайшие дни ничего не изменится. Ни один человек или люди не сделают ничего, чтобы изменить его. Нет никакого заговора против диктатора. Если бы он был, мы с Цицероном наверняка бы об этом знали.

«Вот, твой долг выполнен, Тирон. Ты получил мой последний отчёт.

Цицерону это не понравится, но что поделать. Мне не известно о какой-либо непосредственной угрозе диктатору.

Мы оба долго молчали.

Наконец Тирон заговорил: «Ну, ладно. Всё. Но мы виделись не в последний раз. Отнюдь. Я всё ещё посещаю заседания Сената в качестве секретаря Цицерона. Никто не может записывать устную речь так быстро и точно, как я, используя мою стенографию. Другие уже освоили этот метод, но я всё равно лучший. Я буду там в иды, чтобы записать ваши слова после того, как Цезарь объявит о вашем назначении».

Мой пульс участился. «Клянусь Геркулесом, я об этом не подумал. Мне ведь придётся что-то сказать, правда?»

Тирон улыбнулся. «Никто не будет ожидать бессмертной речи. Большинство новых сенаторов произносят лишь несколько слов: чтят предков, восхваляют институт Сената, выражают признательность друзьям и союзникам. Раньше люди благодарили граждан Рима, которые избрали их на первую магистратуру и тем самым направили их на Путь Чести. Теперь же они возносят хвалу Цезарю, поскольку голоса избирателей больше не имеют значения. Тогда вы принесёте присягу, которая теперь обязательна для каждого сенатора: защищать жизнь диктатора ценой собственной жизни».

«Речь и клятва. Под всеобщим взглядом?»

«Боюсь, что да. Сделай вид, что их нет, что есть только ты и Цезарь. В любом случае, он единственный человек в зале, который имеет значение. Или представь своих коллег-сенаторов с головами животных, как у этих нелепых египетских божеств. Я иногда так делаю, чтобы развлечься, когда речи особенно длинные».

«Вижу, мне придется регулярно обращаться к тебе за советом, Тиро».

«Для меня будет честью оказать новому сенатору всю возможную помощь».

Повинуясь порыву, я шагнул вперёд и обнял его, как сына. Он обнял меня в ответ, а затем отступил назад.

«Ты действительно выглядишь великолепно в этой тоге», — сказал он.