Я видел, как рабыня подняла глаза, услышав ее имя, а затем отвела взгляд в сторону, пока Сафо продолжала говорить на своем изящном греческом.

«Женщины Лемноса были в такой ярости, что решили убить всех мужчин на острове. Даже стариков. Даже мальчиков».

«Но это же ужасно», — сказал Давус, чей греческий был на удивление хорош. «Скажи мне, что принцесса их остановила».

«Нет, она этого не сделала. Их гнев был слишком велик, чтобы его можно было остановить.

Они разошлись и пошли своей дорогой, каждая из которых вернулась домой, чтобы убить всех мужчин в своём доме. Жёны убивали мужей. Сёстры убивали братьев. Матери убивали сыновей.

Дочери убивали отцов. И, конечно же, новые фракийские жёны тоже были убиты.

В резне участвовали все женщины Лемно, кроме принцессы Гипсипилы. Она тоже была охвачена безумием, пока не увидела подругу, девушку не старше её самой, идущую по улицам с отрубленной головой её отца. Гипсипила любила своего отца, царя Тоаса. С помощью своей няни, верной Поликсы, она умудрилась тайно вывезти его с острова.

Пока другие женщины, облитые кровью и расчленёнкой, метались по улицам, словно обезумевшие менады, взывая к Вакху благословить бойню, Гипсипила одела отца в плющевые венки и священные одежды Вакха, накрыла его лицо маской бога и посадила на повозку. Царь Тоас стоял, изображая статую бога, а ослы тащили повозку по улицам, заполненным поклонниками Вакха.

«Повозка достигла безлюдной окраины города.

Гипсипила повела отца в лес, а затем к морскому берегу. Они ждали несколько дней, и рядом с ними был только Поликсон, который тайком приносил им еду и питье, пока наконец корабль не подплыл достаточно близко, чтобы Гипсипила смогла позвать на помощь. Моряки согласились принять её отца на борт и доставить его в безопасное место.

К тому времени, как Гипсипила вернулась в город, безумие уже утихло. Тела погибших были сожжены.

Ни один мужчина не остался в живых. Она была провозглашена королевой и правила островом женщин. И ни один мужчина не осмеливался останавливаться на острове, потому что моряки, спасшие короля Тоаса, разнесли весть о случившемся. Годами женщины жили без мужчин, незамужними и бездетными, пока наконец Ясон, не зная об этом, не решил бросить якорь у Лемноса.

«И что случилось потом?» — спросил Давус, завороженно глядя на нее.

«То, что произошло дальше… это уже другая история», — сказала Сафо.

«Ты прекрасно рассказываешь, — сказал я. — Думаю, ты унаследовал от отца дар рассказчика».

«А ты? Мой отец, кажется, всегда на это надеялся.

Иначе почему он решил назвать меня Сафо, когда я была ещё совсем ребёнком? Я действительно пытаюсь писать стихи, время от времени.

Сущие пустяки. Ничего, что стоило бы пересказывать. И уж точно не сравнится с работой моего тёзки или с работой моего отца.

«Немногие поэты могут сравниться с Сафо с Лесбоса или с Цинной из Рима, — сказал я. — И всё же, должно же быть в мире место и для других поэтов, и для других стихов. Для меня было бы честью послушать ваши стихи».

Я думал, что мои слова порадуют её. Но вместо этого её гордая осанка исчезла, и она густо покраснела. Она отвела глаза и заикалась.

«Нет, нет, нет, это было бы не-не-невозможно…» Она сложила руки на коленях и глубоко вздохнула. «Суть истории была в том, чтобы объяснить, почему мой отец дал моей няне имя Поликсо. Её нубийское имя было чем-то не-не-невозможным для произношения и неприятным для слуха…»

«Бред какой-то», – сказал бы мой отец. Поэтому он дал ей имя верной няни с Лемноса, которая помогла преданной дочери спасти жизнь отца. Прекрасный жест, не правда ли? Мой отец превратил бы всё вокруг себя – свою жизнь, свой дом, своё хозяйство – в произведение искусства, столь же совершенное и прекрасное, как его стихи. Какое имя подойдёт его дочери больше, чем Сафо? Какое имя лучше для моей няни, чем Поликсо?»

Она пришла в себя и снова посмотрела на меня.

«Как вы думаете, моему отцу грозит опасность?»

"Извините?"

«Слово, написанное на песке перед нашим порогом, — «берегись» по-гречески. Что вы об этом думаете?»

«Вы тоже это видели?»

«Да, до того, как отец это зачеркнул».

«Что ты об этом думаешь, Сафо?»

Она вздохнула, а затем пожала плечами. «Тебя ведь зовут Искателем, да? Отец поэтому и спросил твоего совета, насчёт предупреждения?»

«Полагаю, что так». Воцарилось неловкое молчание, поскольку я не решался поделиться с ней своими личными делами с ее отцом.

«О чем ты сейчас думаешь?» — спросила она.

Я улыбнулся. «Я думал, что вы, женщины, часто знаете больше, чем мы, мужчины, думаем. И делаете то, о чём ваши мужчины ничего не знают. Моя собственная жена и дочь иногда меня удивляли… и не всегда в хорошем смысле. У вас свои способы узнавать».

«Наши собственные пути?»

«В смысле, колдовство. Вот, я сказал. Магия. Волшебство.

Заклинания. Каждая женщина время от времени прибегает к сверхъестественному.

«Да, папа немного об этом пишет в «Жмирне», не так ли? Когда няня помогает Жмирне набраться смелости и впервые пойти к отцу, она говорит ей:

«Плюнь трижды на ладонь, девственница. Вот так; смотри на меня».

Юпитер Маг, король колдовства, восхищается числом три».

«Да, я помню эту часть», — сказал я.

«Я тоже», — сказал Цинна, входя в комнату.

«Но я не думаю, что я когда-либо слышал этот эпитет

«Маг», связанный с Юпитером, — сказал я. — Неужели женщины в своих тайных обрядах действительно взывают к «Юпитеру-Магу»?

«Мне достоверно известно, что это так», — сказал Цинна. «Над этой поэмой было проведено много исследований, и это одна из причин, почему её написание заняло так много времени. Но не говорите мне, что с тех пор, как я вас покинул, вы втроём только и говорили, что о Жмирне».

Я пожал плечами. «Мы говорили о многом. Например…»

Он захлопал в ладоши, слишком взволнованный, чтобы выслушать меня. «Но у меня есть новости. Великолепные новости! Я не только еду в Парфию — это подтверждает послание от самого Цезаря, — но и завтра вечером должен присоединиться к вам и вашему сыну за ужином с Цезарем».

«Прекрасные новости, действительно», — сказал я.

Цинна расхаживал по комнате, слишком взволнованный, чтобы сидеть. Я никогда не видел его таким оживлённым. Меня поразило, как он красив: глаза его пылали, а на лице сияла широкая улыбка.

«Но посмотри на себя, Гордиан, одетый в мою летнюю тогу.

Встаньте, чтобы я мог видеть. Да, повернитесь ко мне. Одежда сидит на вас так, будто сшита на заказ. В этой тоге и с аккуратной стрижкой для бороды вы будете выглядеть весьма презентабельно в свой первый день в качестве сенатора. А теперь, если вы сможете принять напыщенную осанку сенатора, люди подумают, что вы им всю жизнь и были. Это, возможно, потребует некоторой практики.

«Стоит ли мне завтра надеть тогу на ужин?»

«Думаю, нет. Мероприятие будет элегантным, но не официальным.

Пусть Цезарь впервые увидит тебя в этой тоге на идах.

Я думаю, он будет очень рад увидеть, что последний из его новых сенаторов проявил себя так находчиво — это предзнаменование того, что остальная часть дня пройдет гладко».

«Есть ли основания полагать, что этого не произойдет?»

«Как знать. Это последний шанс для завистников и обидчиков выразить своё недовольство перед тем, как Цезарь покинет Рим. Кто знает, какие пакости они могут вытворить?»

OceanofPDF.com

ДЕНЬ ПЯТЫЙ: 14 МАРТА

OceanofPDF.com

XXVI

На следующее утро Бетесда и Диана набросились на меня, подобно гарпиям, спустившимся на пир Финееса. Ни одна видимая часть моего тела не осталась неухоженной. Мои волосы вымыли и расчесали, а затем сделали, по заверениям Дианы, модную стрижку для мужчины моего возраста и положения. Мою бороду аккуратно подстригли, как и брови, и выщипали несколько волосков из разных мест, где они обычно растут с возрастом, например, из ушей. Мне также подстригли ногти.