«Несправедливо, Мето. Разве я не говорил тебе только что, что должен знать произведение целиком, прежде чем судить о нём?»

«Да. Но у вас должна быть какая-то реакция, которой вы могли бы со мной поделиться».

"Нет."

«Мне кажется, вы уклоняетесь от ответа на мой вопрос по формальным причинам».

«Возможно. Но я ни слова не скажу о Жмирне, пока не дойду до конца».

На самом деле, стихотворение вызвало во мне очень сильные и очень смешанные чувства, о чём, подозреваю, Мето уже знал, наблюдая за моим лицом и слыша мой голос во время чтения вслух. Но я был честен, когда сказал Мето, что не готов говорить о стихотворении. По правде говоря, я не знал, что и думать.

Язык, несомненно, был необычайно искусен, а текстовые аллюзии – изысканно эрудитивны, по крайней мере, насколько я мог судить, поскольку многие из них я, несомненно, пропустил. Порой стихи и их многослойный смысл были поистине возвышенными. Это произведение заслуживает многократного прочтения.

Но что же делать с этой историей? Конечно, Цинна её не выдумал. Это была очень древняя история, и если она была правдой, то если кто и был виноват в последовательности событий, так это Венера, наложившая такое ужасное проклятие на несчастную смертную, такую как Змирна. Многие из величайших поэм, включая «Илиаду» и «Одиссею», были полны капризов и жестокости богов, а также глупости и страданий смертных. Но зачем выбирать именно эту историю и тратить на неё столько мастерства? И столько времени; как известно, на написание «Змирны» Цинна потратил почти десять лет. Возвращаться к такому проекту снова и снова, месяц за месяцем, перерабатывая одну часть за другой, украшая целое всеми выдумками, которые мог придумать поэт, – что же в этой истории так привлекло моего собутыльника?

И что же именно в этой поэме заслужило ей столь высокую репутацию? Конечно, у Цинны были недоброжелатели, такие как Цицерон. Но бедный Цицерон в наши дни становился всё менее ценным, не только как политик, но и как мыслитель.

Большинство уважаемых умов, которых я знал, включая Цезаря и, кстати, Метона, высоко оценили «Смирну». В наши дни среди поэтов было модно размышлять над запутанными, а то и вовсе гротескными темами, но разве история о том, как измученная молодая девушка тайно вступила в инцест с ничего не подозревающим отцом, действительно заслуживает высокой поэзии?

Я знал не одного, а двух человек, претендовавших на звание величайшего поэта своего поколения, и их поэзия была совершенно разной. Антипатр Сидонский никогда не писал ничего даже отдалённо подобного! «Смирна» была совершенно далека от стандартов мастерства, которым меня учили в детстве.

Мальчик, как чопорная поэзия Энния. Даже Катулл в своих самых скабрезных произведениях никогда не писал ничего с такой извращённой темой.

Мы с Мето встали, потянулись и приготовились ко сну. Он собирался провести ночь под моей крышей, но собирался уйти с первыми петухами, задолго до того, как я проснусь.

«Я хотел бы спросить вас об одном», — сказал я. «Что вы думаете о заявлении медсестры?»

"Что это такое?"

«В стихотворении кормилица говорит об инцесте как о совершенно нормальном явлении среди животных и даже среди людей,

«где-то далеко». Неужели это так?»

«Ну, я не фермер, папа, поэтому не могу говорить об эротических утехах скота. И я не охотник, поэтому тоже ничего не знаю о диких животных. Но, если говорить о смертных, разве Клеопатра не происходила из длинного ряда смешанных браков?»

«Братья и сёстры — да. Но не родитель и ребёнок. По крайней мере, я так не думаю…»

«Цезарь мечтал о совокуплении со своей матерью в ночь перед тем, как мы перешли Рубикон», — мечтательно произнес Мето.

«Возможно, Цинна позволил себе немного вольности с речью кормилицы. „Смирна“ — это поэтическое произведение, папа, а не животноводство».

Я кивнул, и мы направились в свои спальни. Когда мы вышли из библиотеки, в комнату бесшумно вошёл раб, чтобы потушить лампы.

Лёжа рядом с Бетесдой, которая тихонько посапывала, отвернув от меня лицо, я закрыл глаза и натянул одеяло до подбородка. Фразы из стихотворения эхом отдавались в моих ушах, а образы, созданные поэтом, мелькали и плыли перед глазами, пока я медленно-медленно погружался в сон.

OceanofPDF.com

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ: 13 МАРТА

OceanofPDF.com

XXIII

На следующее утро мне хотелось поспать подольше, но Бетесда постоянно прокрадывалась в комнату, чтобы надоедать мне и напоминать, что мне пора идти на поиски этой надоедливой тоги.

«Да, да, любовь моя», — прошептал я, натягивая одеяло на голову и задремывая, пока, наконец, его не сдернула с меня требовательная жена.

Я оделся и вышел в сад. Диана принесла мне дымящуюся миску просяной каши с козьим молоком и кусочками сухофруктов. Я съел всё, что смог, а остальное отдал Давусу, который уже съел свою порцию.

Вместо того чтобы отправиться сразу, я медлил как можно дольше. Что-то подсказывало мне, что Цинна не из тех, кто рано встаёт.

Баст села мне на колени и подчинилась моим ласкам.

Наконец я отправился в путь вместе с Давусом, но тут же понял, что не знаю точного местонахождения дома Цинны, поскольку никогда там не был. Мне показалось, что он находится где-то на Авентинском холме, и мы направились туда.

Пройдя совсем немного, мы наткнулись на пухлую фигуру в сенаторской тоге, сопровождаемую внушительной свитой писцов, телохранителей и прихлебателей. Он показался мне смутно знакомым. Проходя мимо, я вспомнил его имя.

«Сенатор Каска, — позвал я. — Могу ли гражданин поговорить с вами?»

Он остановился и повернулся ко мне. После окончания настоящих выборов политики стали меньше реагировать на вопросы и жалобы на улице, как раньше.

Тот факт, что так много римлян недавно отправили своих сограждан в Аид, также заставлял мужчин замереть, когда к ним обращались. Один из телохранителей Каски встал, чтобы защитить своего господина от любого резкого движения Давуса или меня. Внимательно изучив моё лицо, дородный сенатор отмахнулся от телохранителя.

«Гордиан, да? Тот, кого называют Искателем?»

«Ну да. Хотя я не думаю, что мы когда-либо...»

— Нет, но кто-то — кажется, Цицерон — однажды указал мне на вас. Он сказал, что вы неплохой человек.

«Правда? Как мило со стороны Цицерона».

Он хмыкнул. «Хочешь поговорить?»

«Только один короткий вопрос. Вы случайно не знаете, где живёт Цинна?»

«Конечно. Я заезжал к нему буквально на днях. Там, на Авентинском холме…» Он начал объяснять мне дорогу.

«Спасибо, сенатор».

Каска кивнул. «Рад помочь вам, гражданин. Передайте привет Цинне». Он повернулся и пошёл дальше.

Он дал чёткие указания, и я знал все упомянутые им улицы. Вскоре мы с Давусом добрались до дома. Всё оказалось совсем не так, как я ожидал. Плитка на ступеньках была выщерблена, и из трещин проросла сорняки.

Пожелтевшая штукатурка на стенах была покрыта пятнами грязи и плесени от зимних дождей. Дверь сильно обветшала и была без украшений. Казалось странным, что Цинна живёт в таком унылом доме. Неужели вся его элегантность была вложена в поэзию и внешность, и ничего не осталось для места, где он жил?

Дверь открыл раб. Он тоже оказался совсем не таким, как я ожидал. У него была сутулая спина и скрытные манеры. Вид у него был такой, будто он привык к длительным издевательствам.

«Твой хозяин уже встал?» — спросил я, улыбаясь, чтобы показать, что не хочу причинить ему вреда.

«Конечно. Хозяин встаёт раньше петуха».

Это тоже не соответствовало моему представлению о Цинне. «Тогда скажи ему, что его друг из таверны наконец-то прочитал поэму…

ну, почти всё — и хочет выразить своё почтение».

Мужчина очень странно на меня посмотрел, но поспешил прочь, пробормотав вслух сообщение, чтобы запомнить его.

Я ожидал, что раб вернётся и проведёт меня к своему хозяину, но вместо этого появилась другая фигура. Это был хмурый мужчина средних лет с важным видом, с отвислой челюстью, в дорогой оранжевой тунике – несомненно, гражданин, а не раб. Не знай я его лучше, я бы принял его за хозяина дома, каким он и был на самом деле.