Стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Флакон чуть не выскочил у меня из рук.

Корнелия схватила меня за руку и обхватила пальцами. «Осторожно!» — прошептала она, глядя на меня. «Убери это».

Я закрыла флакон пробкой и положила его в мешочек, сшитый внутри моей туники.

У двери стоял центурион Макрон. «Великий почти готов отправиться. Если хочешь попрощаться с ним…»

«Конечно». Корнелия взяла себя в руки, глубоко вздохнула и вышла из каюты. Центурион проводил меня. Держа руку под туникой, я крепко сжимала алебастровый флакон.

ГЛАВА IV

Посреди корабля Помпей спускался по трапу к только что прибывшему царскому египетскому челну. Несмотря на небольшие размеры, судно было богато украшено: по краю были вырезаны изображения крокодилов, журавлей и нильских лошадей, покрытые чеканным серебром и инкрустированные кусочками лазурита и бирюзы вместо глаз. Нос корабля был вырезан в форме стоящего ибиса с распростертыми крыльями. Помимо гребцов, в лодке находились три воина.

Один из них, судя по золотой филиграни, украшавшей его серебряный нагрудник, был явно египтянином очень высокого ранга. Двое других были одеты не как египтяне, а как римские центурионы; предположительно, это были офицеры римского войска, приставленного для поддержания мира в Египте. Пока египетский офицер держался в стороне, двое римлян вышли вперёд и приветствовали Помпея, спускавшегося по трапу, хором обратившись к нему: «Великий!»

Помпей улыбнулся, явно обрадовавшись такому обращению. Он кивнул одному из мужчин, узнав его. «Септимий, не так ли?»

Мужчина склонил голову. «Великий, я удивлён, что ты меня помнишь».

«Хороший командир никогда не забывает своего командира, даже если прошли годы. Как проходит ваша служба в Египте?»

«Время сейчас насыщенное, Великий. Не могу жаловаться на скуку».

«А ты, центурион? Как тебя зовут?»

«Сальвий, великий». Другой римлянин опустил глаза, избегая взгляда Помпея. Помпей нахмурился, затем посмотрел мимо центурионов на египтянина, которого они сопровождали. Это был крепкого телосложения мужчина с широкими плечами и массивными конечностями. У него были голубые глаза грека и смуглая кожа египтянина. Неподалеку я услышал, как центурион Макрон говорит на ухо Корнелии: «Это мальчик-царь…»

Дворняга, мастиф; наполовину грек, как и его хозяин, и наполовину коренной египтянин. Его зовут…

«Ахилла», – произнёс мужчина громким голосом, представляясь Помпею. «Капитан королевской гвардии. Мне выпадет честь проводить вас к царю Птолемею… Великому», – добавил он, и его голос упал на последних слогах.

Помпей лишь кивнул, а затем жестом пригласил свою свиту начать посадку в лодку. Его сопровождали всего четверо: Макрон и ещё один центурион, исполнявшие обязанности телохранителей, раб с ящиком для письма, исполнявший обязанности писца, и верный вольноотпущенник Помпея Филипп, невысокий, жилистый человек с аккуратно подстриженной бородой, который, как говорили, присутствовал на всех важных встречах с Великим благодаря своей способности никогда не забывать ни имени, ни лица, ни даты.

После того, как остальные поднялись на борт, Помпей, которому помогал Филипп, ступил в лодку. Пока остальные сидели, Помпей ещё немного постоял. Он обернулся и обвёл взглядом лица собравшихся на галере, провожающих его.

Толпа расступилась перед Корнелией, которая спустилась по трапу и протянула ему руку. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, а затем разошлись, когда гребцы опустили весла, и лодка тронулась с места.

«Не забывай о хороших манерах, дорогая», — крикнула Корнелия дрожащим голосом.

«Ему, может быть, всего лишь пятнадцатилетний мальчик, но он все еще король».

Помпей улыбнулся и сделал театральный жест покорности, широко раскинув руки и слегка поклонившись. «Тот, кто однажды вошёл в дом тирана, становится рабом, даже если до этого он был свободен», — процитировал он.

«Немного из Еврипида», — пробормотал один из офицеров рядом со мной.

«Софокл, если не ошибаюсь», – сказал я. Мужчина сердито посмотрел на меня. Помпей кивнул Корнелии на прощание, затем сел, Филипп ему помог. Резко подняв взгляд, он остановился на мне. Это длилось лишь мгновение, поскольку его внимание требовало устроиться на движущейся лодке, но этого мгновения хватило, чтобы он быстро выразил узнавание, лёгкое удивление, вспышку крайней ненависти и недвусмысленное обещание разобраться со мной позже, на досуге. У меня перехватило дыхание, и я сжал флакон в кармане.

Я не стоил больше этого одного взгляда; в следующее мгновение Помпей закончил устраиваться и обратил свое внимание на берег и компанию, ожидавшую его в царском павильоне.

Не говоря ни слова, мы, находившиеся на галере, наблюдали за продвижением ялика.

Все на других кораблях тоже наблюдали за происходящим, как и ряды солдат, собравшихся на берегу. Этот момент казался немного нереальным; время словно растянулось. Вода, так близко к берегу, была довольно мутной, окрашенной тиной из близлежащего Нила, которую приносили ежегодные разливы. Небо было безоблачным, но равномерно затянутым дымкой, жемчужно-серым, а не голубым.

Не было ни ветерка; воздух был угрюмым и влажным.

Звуки разносились с необычайной ясностью; я ясно слышал, как Помпей прочищал горло на удаляющейся лодке, и тихое бормотание, когда он пытался завязать разговор с центурионами Септимием и Сервием. Они не отвечали, а лишь отводили глаза, точно так же, как отводили глаза те, кто пришёл за мной этим утром. Бесплодный, бесцветный берег приобрел необычайно непривлекательный вид. Трон перед царским павильоном…

оставался пустым; царь Птолемей по-прежнему отказывался показываться.

Корнелия отошла от толпы, держась за перила, и начала расхаживать по палубе, не сводя глаз с королевского ялика. Она тревожно прикоснулась к губам.

Напряжение, повисшее в воздухе, стало таким гнетущим, что мне стало казаться, будто оно исходит только от меня. Возможно, небо, увиденное другими глазами, было обычным синим, а этот момент ничем не отличался от любого другого – разве что для меня, стоящего перед лицом смерти. «Чем быстрее, тем лучше», – гласит этрусская пословица. Я потрогал флакон под туникой. Неплохой привкус, лёгкий дискомфорт, а затем забвение…

Царский челн достиг берега, где их ждал почётный караул. Гребцы выскочили из лодки и потащили её вперёд, пока корпус не коснулся песчаного прибоя. Сальвий и Ахилл вышли из лодки, а за ними и Филипп, который обернулся и протянул руку Помпею.

Корнелия закричала.

Возможно, у неё было предчувствие. Возможно, она просто наблюдала внимательнее, чем все мы. Я смотрел на лодку и сначала увидел лишь сумбур внезапных движений. Только потом, прокручивая в памяти эти мимолетные образы, я понял, что именно произошло.

Гребцы в прибое, к которым присоединились солдаты, ожидавшие их на берегу, потянулись к центуриону Макрону и другому телохранителю Помпея и вытащили их из лодки. Септимий, стоявший в лодке позади Помпея, выхватил меч из ножен. Когда он занес его для удара, до нас долетел запоздалый крик Макрона, а затем, в странный момент отрыва, раздался скрежет Септимия, выхватывающего меч. Клинок опустился под острым углом, вонзившись между лопатками Помпея. Помпей застыл и содрогнулся. Он, казалось, странно передразнил свой прощальный жест Корнелии, широко раскинув руки.

Филиппа схватили солдаты на берегу и оттащили назад, его рот был открыт в отчаянном крике. Сальвий и Ахиллас обнажили мечи и забрались обратно в лодку. По обе стороны от них двух телохранителей Помпея держали под водой, пока их махание руками не стихло. Внутри лодки, пока писец Помпея съеживался и пригибался, Великий рухнул, когда Ахиллас, Сальвий и Септимий набросились на него, сверкая на солнце мечами.

Внезапно удары прекратились. Пока двое других отступали, их груди тяжело вздымались, а нагрудники были забрызганы кровью, Ахилл присел в лодке и провёл какую-то операцию. Через несколько мгновений он выпрямился, держа в одной руке окровавленный меч, а в другой – отрубленную голову Помпея.