И во что играл этот человек?
Аполлодор поднял руку. Я пригнулся и услышал, как львиная голова просвистела мимо моего уха. По траектории она пролетела далеко за пределы террасы. Она с плеском приземлилась в воде.
«Из плавника он пришёл, в плавник он возвращается», — сказал я. Насколько я помнил, это были строки из Еврипида. Я смотрел, как голова маленького льва покачивается на воде, и вдруг ощутил пронзительное озарение, словно неожиданно и без подготовки оказался на пороге великого откровения. Какую ассоциацию вызвал у меня этот покачивающийся кусок плавника, и почему это было так важно? Как блуждающий огонёк, какое-то озарение парило в воздухе, маняще близкое, но недостижимое. Если бы я только мог его уловить, я был уверен, что пойму всё, что связано с отравлением в чаше тем утром. Я почти понял…
а затем понимание отступило, так же, как покачивающийся на волнах коряга внезапно скрылся из виду.
Я оглянулся и увидел, что Аполлодор исчез.
ГЛАВА XXIV
Войско под предводительством Ахилла прибыло в город той ночью. Жители Александрии распахнули ворота перед солдатами со смешанными чувствами. Многие думали, что римские захватчики, теперь значительно уступавшие в численности, будут непременно изгнаны. Но какой ценой и с каким результатом? Город — худшая арена для сражения. Рукопашный бой сводит на нет стратегию; любое столкновение сводится к уличной драке. Огонь и разрушения угрожали жителям и городу; никто не хотел видеть Александрию в огне. И если бы после стольких кровопролитий и разрушений Цезарь и его люди были бы уничтожены или изгнаны, что бы выиграли египтяне?
Они могут просто вернуться туда, откуда начали, когда их страна по-прежнему разделена между королевскими братьями и сестрами, которые враждуют друг с другом.
Отступив на обороняемую часть царского квартала, где царь Птолемей и его свита фактически оказались в плену, войска Цезаря передали задачу поддержания порядка в городе Ахилле и его разношёрстной армии. Судя по всему, во многих частях Александрии продолжались беспорядки и грабежи. Внимание Ахилла разрывалось между подготовкой к осаде войск Цезаря и установлением контроля над населением. Что касается буйной александрийской черни, то одни горячо приветствовали войска Ахилла и даже сражались с ними, в то время как другие, верные Клеопатре, считали их оккупационной армией, едва ли предпочтительнее армии Цезаря, и открыто бросали вызов их власти при каждой возможности.
Александрия, разрываемая на части противоборствующими силами и нестабильная даже в лучшие времена, казалось, была готова погрузиться в полный хаос.
Что означал этот кризис для Метона? Казалось, по крайней мере на какое-то время, Цезарь отвлёкся от суда над моим сыном — и это было хорошо, поскольку я пока не знал, как доказать невиновность Метона.
С новым импульсом в виде угрожающей армии события развивались стремительно. К удивлению и облегчению многих во дворце, Цезарь объявил о новом соглашении между королём и королевой. Банкет по этому случаю будет устроен в большом приёмном зале. Меня пригласили на него.
В комнате разносилась музыка волынок, рожков, барабанов и трещоток. Несомненно, это была одна из мелодий Флейтиста, которую играл маленький оркестр, когда стражники проводили меня на моё место в углу, довольно далеко от обеденных лож, собранных на возвышении. Там сидел Цезарь, с одной стороны от него сидела царица, а с другой – царь. Рядом с Птолемеем сидел Потин. Рядом с Клеопатрой сидела Мерианис, а Аполлодор стоял неподалеку, внимательно наблюдая за происходящим.
По всему периметру комнаты стояли стражники; все стражники были римлянами. По обоюдному согласию и стража царя, и стража царицы были изгнаны. Только Цезарь мог обеспечить их защиту; Цезарь, в некотором смысле, держал их обоих в плену. И царица, и царь доверились ему, по крайней мере, на время, и судьба всех троих зависела от него.
Девушки расхаживали от дивана к дивану, разливая гостям вино. Юноши ходили по залу с серебряными подносами, предлагая лакомства. К музыкантам присоединился певец и исполнил длинную балладу на греческом языке о группе исследователей, которые плыли вверх по Нилу в поисках истока реки, встречая на своём пути множество чудес.
Вокруг меня люди разговаривали, наклоняясь вперёд на диванах, составленных в круг, или полулежа, сдвинув их вместе, голова к голове, но никто со мной не разговаривал. Египтяне, увидев мою римскую тогу, с подозрением отнеслись ко мне; римские офицеры, зная, кто я, сторонились меня, боясь подхватить злоключения Метона. Сидя один, я навострил уши и прислушивался к разговорам других.
«Он явно перепуган до смерти», — сказал один египетский придворный другому. Оба выглядели довольно молодыми, хотя возраст порой трудно определить по евнухам. «Помнишь, каким он был самоуверенным, когда только прибыл, весь раздувшийся от гордости за победу при Фарсале, думая, что одним мановением руки сможет переделать Египет? Потом он увидел голову Помпея в корзине, и с тех пор сам изо всех сил пытается удержаться на плаву. Теперь же прибыл Ахиллес, и Цезарь понимает, что игра окончена. Он просто надеется выбраться из Александрии живым!»
Римский офицер, услышав их, прервал их: «Знаете, вы глубоко ошибаетесь».
«Ну как?» — спросил придворный, скривив губы.
«О Цезаре. Этот банкет — лишь очередная демонстрация его полного владения ситуацией. Представьте себе свадебное торжество. Египет — новая невеста Рима, которую нужно поставить на место хорошей трёпкой, если она непослушна, или, если она послушна и мила, — хорошей…»
«Ты мерзкий римлянин!» — рявкнул евнух. Казалось, неприятность встречи вот-вот начнётся.
Офицер нахмурился. «Ты красивая, когда злишься. Может, ты та самая…
кому нужен хороший, надежный...
Оба евнуха взвизгнули от смеха. Римлянин запрокинул голову и присоединился к ним. Я понял, что они уже знакомы и, по крайней мере, дружат. Так замкнутая, полная неопределённости жизнь во дворце породила неожиданные отношения между римлянами и египтянами.
На возвышении появилась служанка со свежим кувшином вина. Был установлен протокол, согласно которому вино подавали сначала царице, затем царю, а затем цезарю; но прежде всего, конечно же, наливали кубок для дегустатора, выбранного и одобренного, как я предположил, всеми троими. Дегустатором была хорошенькая молодая девушка, похожая на покойную Зою, возможно, ещё одна посвящённая рабыня храма Исиды. Она расположилась на кушетке перед возвышением сбоку, незаметно в стороне, но в то же время близко, и ничто не мешало ей видеть царскую чету, так что любую тарелку или кувшин, из которых она благополучно пригубила, можно было сразу же отнести царю и царице, не выпуская их из виду.
Служанка налила немного вина из кувшина в глиняный сосуд дегустатора; дегустатор поднесла чашу к губам и сделала глоток.
Видение промелькнуло перед моими глазами. Моя собственная чаша задрожала в моих руках. «Так вот как это было!» — прошептал я.
Я перевёл взгляд с дегустатора на Мерианис и почувствовал боль в сердце, смешанную с гневом и раскаянием. Мне придётся немедленно поделиться своим внезапным открытием с Цезарем. Это означало бы конец Мерианис, а возможно, и Клеопатры. Что они задумали? Кто из них был более виновен? Возможно ли, что Мерианис действовала без ведома своей царицы? Цезарю предстояло найти ответы на эти вопросы; но что бы он ни выяснил пытками и допросами, и какие бы оправдания ни предложил виновный, даже пресловутое милосердие Цезаря не могло простить обман, совершённый в тот день на Антироде. Не Метону предстоит пасть жертвой сурового римского правосудия; теперь я знал, как доказать его невиновность.
Я стоял неуверенно, ноги дрожали. Я собрался с духом и пошёл через переполненный зал прямо к помосту. Клеопатра первой заметила моё приближение. Она бросила на меня уничтожающий взгляд, ясно дававший понять, что, по её мнению, я вообще не имею права находиться здесь. Мерианис, чувствуя недовольство своей царицы, проследила за её взглядом и, увидев меня, глубоко вздохнула, а затем опустила глаза; понимала ли она, что сейчас произойдёт? Увидев меня, Птолемей насмешливо улыбнулся: слышал ли он об отравлении Антирода и заточении Метона, или Цезарь сумел скрыть эту новость? Ответ на этот вопрос я получил, взглянув на Потина, чей холодный, оценивающий взгляд говорил мне, что он полностью осведомлён о моём положении.
