Мерианис наконец посмотрела мне в глаза. «Почему ты задаёшь такой вопрос?»
«Почему ты не отвечаешь?»
«Вы сказали королеве, что это не допрос».
«Откуда ты знаешь? Ты был там, спрятавшись за занавеской, когда я стоял на коленях в приёмной королевы?»
Она смотрела в воду и не отвечала.
«Ты был! А потом поспешил сюда, чтобы дождаться меня». Я покачал головой, увидев такой мелкий обман. «Это слеза на твоей щеке?»
Мерианис вытер его.
«Ты плачешь по Зои?»
«Нет. Её смерть была святой. Она заслужила благодарность Исиды и дар вечной жизни. Я ей завидую».
«Ты, Мерианис?
Я думаю, возможно, вы сделали для королевы столько же, если не больше.
"Что ты имеешь в виду?"
«Ты очень предан ей. Есть ли что-то, что ты бы отказался сделать для неё?»
«Я бы умер за королеву!»
Но убил бы ты ради неё? – подумал я. – Или помог бы отправить невинного человека – моего Сын — к его смерти? «Когда Зоя умирала на руках у царицы, Клеопатра позвала тебя к себе. Ты говорил шёпотом. Что было сказано?»
«Ты зашёл слишком далеко, Гордиан! Тебе не следует спрашивать о словах, сказанных мной наедине с царицей».
«Она что-то тебе говорила или о чём-то тебя спрашивала. Я видел, как ты посмотрел на Мето. Потом ты пошёл за Аполлодором. Что сказала тебе царица, Мерианис?»
«Повторить слова, сказанные королевой по секрету, было бы святотатством. Даже ваш великий Цезарь не может заставить меня сделать это!»
«Цезарь тебя не спрашивает. Я спрашиваю».
Мерианис покачала головой. «Если бы я могла спасти твоего сына, Гордиан…» «Значит, было сказано что-то, что ты не можешь раскрыть, что-то, что может спасти Мето».
Мерианис вздохнула, расправила плечи и повернулась ко мне. Если в ней и происходила какая-то борьба, то теперь она закончилась. Выражение её лица было безмятежным и непроницаемым, таким же непроницаемым, как у Сфинкса. «Пути богов порой неясны нам, смертным, Гордиан, но праведники подчиняются их воле и учатся не задавать вопросов. Не спрашивай меня снова, что сказала мне царица в тот момент».
«Пожалуйста, Мерианис...»
«Я так понимаю, ты хочешь поговорить и с Аполлодором. Следуй за мной».
Она провела меня через террасу и вниз по ступенькам к тенистому месту у воды. Аполлодор сидел на каменной скамье, прислонившись к стволу пальмы, и строгал небольшой кусочек плавника. Он угрюмо посмотрел на меня и щёлкнул запястьем. Нож выглядел очень острым.
Я повернулся, чтобы попрощаться с Мерианис, но она уже исчезла.
Я посмотрел на кусок плавника. Он был достаточно мал, чтобы удобно уместиться на ладони. Море обточило его, придав ему причудливую форму, напоминающую львиную голову. Своим ножом Аполлодор усиливал сходство.
«Ты очень умный парень», — сказал я.
Он хмыкнул.
«Должны ли мы говорить по-гречески?»
«Я прекрасно говорю по-латыни», — сказал он, мрачно глядя на меня.
У него был ужасный акцент, но я промолчал. «Вы, насколько я понимаю, с Сицилии».
«Родился там. Египет мне больше подходит».
«Как вы попали в королевский двор?»
Он пожал плечами. «Долгая история. Мы с королевой через многое прошли».
«Она, безусловно, очень доверяет вам. Должен сказать, ваши отношения кажутся мне… довольно двусмысленными».
Он возмутился. «Что это значит?»
«Ты не рабыня, как Зои. И не Мерианис, у тебя нет…
Как бы это выразиться? — манера поведения жреца. Ты не военный, как Кратип, и не придворный евнух.
«Ни в коем случае!» В доказательство он сделал незаметное движение, которое привлекло мое внимание к его набедренной повязке, накинутой на него таким образом, чтобы убедительно продемонстрировать разницу между ним и евнухом.
«Буду откровенен, Аполлодор. Однажды, когда я был у него, царь высказал предположение, что твои отношения с его сестрой не совсем подобающи».
«Правда? Насколько я понимаю, люди говорят то же самое о вашем сыне и Цезаре». Он злобно ухмыльнулся и отрезал ещё один кусок от коряги.
«Она, конечно, тебя балует».
"Как же так?"
«Вот ты сидишь, бездельничаешь весь день, без видимых дел...»
«Ты не понимаешь, о чём говоришь! Когда королева нуждается во мне, я всегда рядом; с тех пор, как она была девчонкой. Хорошие времена или плохие — и, скажу тебе, последний год был самым худшим из возможных. Были дни в пустыне, когда за нами по пятам шла армия Птолемея, когда даже самые стойкие были готовы потерять надежду. Но я — никогда! Я подавал пример другим, и если кому-то требовался пинок под зад, я его давал.
Нет, я не священник, но я знаю, во что верю.
«Ты веришь в королеву?»
«Почему бы и нет? Мужчина должен во что-то верить. Королева вдвое храбрее любого мужчины, которого я встречал, и втрое умнее. В ней есть искра, если вы понимаете, о чём я. Пока что я не встречал ничего лучше в этом мире, включая вашего драгоценного Цезаря».
«А царь Птолемей?»
Аполлодор сплюнул на землю. «Он так же бесполезен, как тот евнух, который водит его за яйца. А ты? Неужели ты ни во что не веришь?»
«Я верю, что мой сын никогда не подсыпал яда в чашу Цезаря».
Аполлодор напрягся. Он посмотрел на корягу в своей руке и бросил её мне. Я неловко уловил его хриплый смех.
«Что ты думаешь?» — сказал он.
Я повертел его в руке. Он придал льву свирепый вид, с рычащей пастью и огромными клыками.
«Делаю такие вещи с детства, с Сиракуз. Зарабатывал на жизнь, продавая их в качестве сувениров богатым римлянам, приезжавшим осмотреть свои сицилийские поместья. А теперь присматриваю за царицей Египта. Только представьте!»
«Ты умный малый, с ловкими пальцами. А фокусам ты тоже научился, когда был мальчишкой в Сиракузах?»
"Что ты имеешь в виду?"
Эти мальчишки на набережной в Сиракузах, которые пристают к посетителям, продавая им безделушки, порой ловко лезут куда не надо. Однажды один сицилийский мальчишка украл мой кошелёк, и сразу после того, как мне щедро заплатили за небольшую работу. Кошелёк был тяжёлый, громоздкий, но он поднял его так ловко, что я даже не почувствовал.
Аполлодор пожал плечами. «Здесь есть один трюк».
Я кивнул. «А как же сделать наоборот?»
"Что ты имеешь в виду?"
«Ловкие пальцы могут вырвать кошелек, а его владелец даже не почувствует.
Ловкие пальцы могут подбросить такую штуку и человеку — и жертва никогда не узнает об этом».
Аполлодор встал и откинул гриву волос с лица. Он подошёл ближе, нависая надо мной, пока я не почувствовал его дыхание на лбу. Запах был сладкий, словно он жевал гвоздику.
«Думаю, мне уже надоели ваши вопросы».
«Ну же. Разве царица не велела тебе быть со мной откровенным, по велению Цезаря?»
«Я провожу тебя по ступенькам. Найди людей Цезаря и скажи им, чтобы они отвезли тебя обратно».
«Я так и думала, ты так сделаешь».
«Сначала я позабочусь о том, чтобы ты утонул». Он толкнул меня так сильно, что я споткнулся на первой же ступеньке. Поднимаясь, я почувствовал его тёплое дыхание на затылке.
Он проводил меня до террасы, а затем направился обратно.
«Аполлодор!» — сказал я.
«Да?» В нескольких шагах от меня он обернулся, нахмурившись.
«Меня не оскорбляет, что ты так бесстыдно демонстрируешь мне всю полноту своей набедренной повязки, но и не особенно впечатляет. Жаль, что ты считаешь себя обязанным увеличивать то, чем тебя наделила природа».
«Что ты несёшь?» Он нахмурил брови и посмотрел себе между ног, где его тонкая набедренная повязка обвисла и выпирала, вызывая невообразимое преувеличение. «Что за хрень? Я никогда…»
Он засунул руку в сумку и вытащил резную голову льва, затем пристально посмотрел
на меня мрачно, скаля зубы.
Я взмахнул пальцами. «За эти годы я и сам освоил несколько фокусов. Если я смог поместить этот предмет в столь интимное место, без вашего ведома, то, думаю, вполне возможно, что алебастровый флакон был подброшен Мето кем-то, кто находился здесь, на этой террасе, на виду у всех присутствующих и без ведома Мето. Вопрос только в том: был ли этим фокусником ты, Аполлодор? Или это был кто-то другой?
