«Ах, что это?» — сказал он.

«Подарок от дамы».

«Духи? Неужели римские мужчины теперь надушиваются, как геи?»

«Во флаконах могут находиться не только духи», — сказал я.

Он посмотрел на меня понимающе. «Яд, держу пари. Что-то шпионит часто

Носите их с собой, на случай, если они захотят быстро и чисто скрыться. Или вы замышляли использовать его на ком-то? На самом царе Птолемее, может быть? Ха!

«Что бы ни было внутри, это симпатичный маленький контейнер», — сказал он, кладя его в карман вместе с монетами и гребнем.

Вскоре со стороны Навкратиса я начал слышать далёкое ржание лошадей, выкрики команд, скрип колёс повозок, грохот военных барабанов и топот множества марширующих в унисон ног. Мало какой звук столь же отчётливый и столь же пугающий, как приближение великой армии. Птицы взмывают в небо, в воздухе раздаётся гул, и сама земля содрогается.

Шпион собрал ненужные ему вещи и засунул их обратно в багажник, а затем приказал солдатам поставить багажник обратно в повозку. Мальчики завизжали, поджимая пальцы ног, чтобы их не раздавили, но больше всего неудобства испытывал Рупа с его длинными ногами.

Из моего тесного места в повозке – спиной к дороге, лицом к Рупе напротив и реке за ней – мне приходилось вытягивать шею, чтобы разглядеть развевающиеся знамена и шлемы с перьями приближающейся армии. Когда они приблизились, солдаты запели походный гимн. Слова были египетскими, но, слушая их снова и снова, я наконец смог их понять:

Он пришел постучать в дверь Птолемея,

Но никогда не ступал на берег Египта.

Пока он был еще в лодке,

Капитан Ахиллас перерезал себе горло.

И вот теперь он мертв, Римлянин мертв,

Как всем известно

Когда они увидят его голову!

Ура! Ура!

Как все узнают, когда увидят голову

Так называемого Великого

Который теперь мертв!

Так называемый! Так называемый!

Как и Александр, он не был;

Разрубили Помпея, а не Гордиев узел!

Ура! Ура!

Эта песня коротка, но марш долог,

И снова мы поём песню:

Ура! Ура!

Он пришел постучать в дверь Птолемея,

Но никогда не ступал на берег Египта. . . .

Вокруг повозки осталась стража, но шпион направился навстречу наступающим войскам, и я потерял его из виду. Топот марширующих ног становился всё громче и громче. Железные кольца, прикрученные к верхнему краю повозки, начали дребезжать и танцевать по дереву – так сильна была вибрация. Я бы заткнул уши, будь руки свободны. Я посмотрел на мальчиков и увидел страх в их глазах. Рупа нервно ёрзал, поджав ноги к стволу. Все смотрели на меня, ища поддержки, поэтому я изо всех сил старался сохранить бесстрастное выражение лица, несмотря на охвативший меня панический ужас. Журавли взмывали в небо с камышей вдоль Нила, хлопая крыльями и издавая пронзительные крики. Я с завистью смотрел на их полёт.

Войско дошло до нас и с грохотом прошло мимо. Скандирование было оглушительным: «Он не был подобен Александру;

Разрубили Помпея, а не Гордиев узел!

Это продолжалось и продолжалось, пока тысячи людей маршировали мимо. Затем послышался цокот копыт конницы. За конницей шли повозки с оружием и провизией. Сквозь грохот колёс мне показалось, что я слышу рядом пронзительный голос шпиона, с кем-то совещающегося. Похоже, решение было принято, потому что разговор закончился, и солдат сел в повозку и погнал мулов вперёд. Когда мы присоединились к процессии армии царя Птолемея, шпион заглянул в повозку и саркастически посмотрел на меня.

«Мы так и не нашли никаких следов твоей жены, Роман. Должно быть, она очень умна, раз так тщательно заметает следы. Мне не нравится, когда шпионы ускользают от меня. Я её выследю, рано или поздно. И когда найду…» Он скривил губы в таком выражении, что у меня кровь застыла в жилах, а затем исчез.

ГЛАВА VIII

С наступлением ночи армия достигла крепости где-то к востоку от Александрии.

Я смутно ощущал, что повозка остановилась. Я задремал, но не от физической усталости, а от какого-то ментального оцепенения; только погружаясь в полусформированные сны, я мог вырваться из невыносимой реальности, сочетавшей в себе скуку и страх, физический дискомфорт и цепенеющую скорбь.

Кандалы на моих лодыжках ослабли. Что-то острое заставило меня прийти в себя.

«Вставай, Роман!» – Шпион с помощью нескольких солдат вытащил нас из повозки. Мои кости ныли от тряски весь день по особенно разбитому участку дороги. Ноги ослабли от многочасовой судороги. Я шатался, как калека, с копьём за спиной, которое заставляло меня двигаться вперёд.

Нас окружали величественные стены с мощными земляными валами. В обширной ограде крепости армия занималась разгрузкой провизии и подготовкой ко сну. Здания внутри крепостных стен были в основном простыми и утилитарными, но одно выделялось своей роскошью. Великолепные колонны, раскрашенные в яркие цвета, поддерживали сверкающую медную крышу. Именно к этому зданию нас и привёз шпион.

Вместе с Рупой и мальчиками я ждал снаружи, окружённый солдатами, пока шпион не вошёл внутрь. Его долго не было. Над нами пылало пустынное небо. Заходящее солнце освещало багровые и шафрановые облака, которые сияли, словно расплавленный металл, затем выцветали до тускло-голубого цвета остывающего железа, затем темнели, переходя во всё более глубокие оттенки синего, усеянные серебристыми звёздами. Я забыл величественную красоту египетского заката, но великолепие угасающего дня приносило мне лишь горе. Бетесды не было рядом, чтобы разделить его со мной.

Наконец, шпион вернулся, довольный собой. «Какой удачный день для тебя, Роман! Тебе выпадет великая честь встретиться с самим капитаном Ахилласом!»

Убийца? Я чуть не сказал. Трудно представить, как ещё можно было охарактеризовать убийство Помпея. Ахиллас, очевидно, был родом из

от которого я не мог ожидать пощады.

Змееголовые светильники на железных треножниках выстроились вдоль длинного коридора, украшенного буйным изобилием иероглифов. Шпион провёл нас в комнату с высоким потолком, декорированную скорее в греческом, чем в египетском стиле: под ногами лежали ковры с геометрическим узором, а стены были украшены огромными фресками, изображающими битвы. Писцы и другие священнослужители сновали туда-сюда по обширному пространству. В центре всего этого движения находились два человека с совершенно разными лицами, склонив головы друг к другу и ведя горячую беседу.

Я сразу узнал Ахилла, так как видел его на галере Помпея.

Он был облачён в различные регалии, удостоившие его звания капитана королевской гвардии, с красным плюмажем из конского хвоста на остроконечном шлеме. Его загорелое лицо казалось очень тёмным, а мускулистое телосложение казалось поистине бычьим рядом с бледной, стройной фигурой, стоявшей рядом с ним. У более худощавого мужчины было длинное лицо и приковывающие взгляд зелёные глаза. Его жёлтые льняные одежды были расшиты золотом, на лбу красовалась золотая лента, а великолепная пектораль из золотой филиграни украшала его узкую грудь. Он был слишком стар для царя Птолемея, но выглядел как человек, привыкший отдавать приказы и подчиняться.

Когда мы приблизились, они оба посмотрели в нашу сторону и прекратили разговор.

Шпион поклонился так низко, что его нос почти коснулся земли. Будучи римлянином, я не привык видеть подобные проявления раболепия, которые являются неотъемлемой частью египетской жизни, да и вообще жизни любого государства, возглавляемого абсолютным правителем. «Ваши превосходительства», — прошипел шпион, не опуская глаз.

«Вот человек, о котором я говорил, римский шпион, которого я задержал сегодня утром около заброшенного святилища Осириса, ниже по течению от Навкратиса».

Двое мужчин посмотрели на меня, хотя слово « мужчина» не совсем подходило к этому бледному человеку, подумал я, поскольку начал понимать, что он, скорее всего, евнух — еще одна особенность придворной жизни в наследственных монархиях, к которой римляне не привыкли.