Храм был построен в египетском стиле, с плоской крышей, приземистыми колоннами, увенчанными резными капителями, напоминающими листья лотоса, и изобилием стёртых иероглифов по всей поверхности. Он не выдавал никаких намёков на греческое влияние и, таким образом, почти наверняка существовал ещё до завоеваний Александра Македонского и правления Птолемеев. Ему было сотни, а возможно, и тысячи лет; он был старше Александрии, старше Рима, возможно, столько же лет, сколько и пирамиды. Рядом с ним, из нагромождения камней, поросших папоротником, струился родник, образуя крошечный пруд.

Источник был самой жизнью; он объяснял этот пышный оазис у изменчивых берегов Нила, священное очарование этого места и воздвигнутый рядом храм. Я смотрел на иероглифы на храме; я слушал слабое журчание источника; я чувствовал тёплые солнечные лучи на своих плечах, но меня била дрожь, потому что это место казалось мне странно знакомым. Я приложил палец к губам, велев мальчикам хранить молчание, и пошёл через поляну к ступеням храма.

Я ощутил аромат горящей мирры. Изнутри до меня доносилось бормотание двух голосов. Один из них принадлежал Бетесде. Другой голос мог быть мужским или женским; я не мог сказать точно. Я поднялся по ступеням крыльца, наклонил голову к отверстию и прищурился, вглядываясь в мрак внутри. Короткими, нерешительными вспышками мерцающая лампа освещала ярко окрашенные стены.

Покрытое странными изображениями и глифами. Самым величественным из этих изображений было изображение бога Осириса: фигура высокого человека, закутанного в белые пелены, словно мумия, держащего в скрещенных руках цеп и посох, а на голове у него корона атеф – высокий белый конус, украшенный страусиными перьями с обеих сторон и небольшим золотым диском на луковичной верхушке.

Я слышал голоса изнутри более отчётливо, но язык, на котором они говорили, был мне незнаком – ни один из известных мне вариантов египетского. Услышав голос Бетесды, издающий такие странные звуки, я почувствовал дрожь в своей коже; словно её голосом завладело какое-то другое существо, какое-то чуждое мне существо. Я не стал входить в храм, а остался стоять на пороге.

Изнутри доносилась жрица этого места – я постепенно решил, что голос принадлежит женщине – и запела песнопение. Песнопение становилось всё громче, и я понял, что мальчики тоже его слышат. Я оглянулся и увидел их на краю поляны, застывших на месте, с глазами, устремлёнными на вход в храм, с закрытыми ртами.

Сколько длилось это пение, я не мог знать, ибо оно околдовало всех нас. Время остановилось; даже пылинки в воздухе прекратили свой медленный, кружащийся танец, а стрекозы, испугавшись его магии, разлетелись. Я закрыл глаза и попытался понять, несло ли это пение какое-то послание исцеления и надежды, ведь разве Бетесда не пришла сюда, чтобы найти лекарство от своей болезни? Но слова были мне незнакомы, и чувство, которое оно во мне вселило, было не надеждой, а смирением. Смирением перед чем? Не перед Судьбой или Фортуной, а перед чем-то ещё более древним; перед какой-то невидимой силой, которая отмеряет нам меру жизни под солнцем.

Боги Египта древнее богов Рима. Римлянин, приехавший в Египет, оказывается вдали от знакомых ему богов, во власти сил, более древних, чем сама жизнь, сил, не имеющих имён, потому что они существовали ещё до того, как люди смогли дать им имена. Я чувствовал себя лишённым всех претензий на мудрость и мирскую жизнь; я был наг перед вселенной и трепетал.

Пение смолкло. Внутри храма произошло движение. Из неясного света выплыл силуэт, и в следующее мгновение передо мной предстала Бетесда.

«Пришло время», — сказала она.

"Время?"

«Чтобы я искупался в Ниле».

«Этот храм — вы уже бывали здесь раньше?»

Она кивнула. «Я знаю это место».

«Но как?»

«Возможно, меня сюда однажды привела мама, когда я был ребёнком. Не уверен.

Возможно, я видел это раньше только во сне. Но оно именно такое, каким я его помню — или видел во сне.

«Мне кажется, я тоже когда-то здесь был. Но это невозможно».

«Возможно, это место каждый видит во сне, независимо от того, помнит он эти сны или нет». Бетесда, казалось, удовлетворилась этим объяснением, потому что едва заметно улыбнулась. «Мне нужно искупаться в реке, муж».

Я отошёл в сторону, чтобы дать ей пройти. «Я пойду с тобой», — сказал я.

«Нет. Мудрая женщина говорит, что мне следует пойти одной».

«Мудрая женщина?»

Из тени, откуда появилась Бетесда, выступила фигура. Это была старуха в простом льняном платье с рваной шерстяной накидкой, накинутой на плечи, несмотря на дневную жару. Её седые волосы были собраны в узел на затылке. Кожа напоминала древнее дерево, потемневшее от солнца и изборожденное глубокими морщинами. На ней не было украшений.

Её скрюченные руки, сжимавшие шерстяную накидку, казались совсем маленькими. Ноги тоже. Сандалии были рваными и изношенными. Кот с гладкой, чёрной как ночь шерстью, вышел из тени вслед за старухой и потёрся о её лодыжки.

«Достаточно ли сделала подношение моя жена?» Я потянулся к кошельку в своей сумке.

Женщина подняла руку. «Богу не требуется никаких подношений, чтобы удовлетворить просьбу твоей жены».

«Бог?»

«Это место священно для Осириса. Источник обручён с Нилом, и в этом месте союз вод вечно благословлён Осирисом».

Я склонил голову, не понимая, но подчиняясь авторитету женщины. Бетесда спустилась по ступенькам. Я двинулся следом, но она подняла руку. «Нет, муж. Не следуй. То, что я должна сделать, я сделаю одна».

«Тогда хотя бы возьми с собой мальчиков, чтобы они были наготове, если понадобятся. На случай, если кто-то ещё…»

«Это место священно, муж. Никто не потревожит меня».

Я последовал за ней до небольшого грота, образованного источником. Она пересекла крошечный пруд и скрылась из виду, следуя по узкой тропинке, которая, похоже, вела к берегу реки.

Я хотел последовать за ней, но какая-то сила остановила меня. Вместо этого я смотрел на маленькую лужицу, образовавшуюся на месте сочащегося источника. На поверхности блестели солнечные лучи. Под водой извивались крошечные полупрозрачные существа.

Я услышал громкий вздох и оглянулся на жрицу. Она с трудом опускалась, чтобы сесть на ступеньки храма. Я поспешил назад, чтобы помочь ей, а затем сел рядом.

Чёрный кот, громко мурлыча, протиснулся между нами и поднял подбородок, приглашая женщину погладить его по горлу своим скрюченным указательным пальцем.

В Риме они были редкостью и не пользовались особой популярностью, но в Египте эти создания считались божественными; однажды в Александрии я стал свидетелем того, как разъярённая толпа разорвала на части человека за убийство. Кот посмотрел на меня и громко мяукнул, словно приказывая доставить ему удовольствие. Я выполнил просьбу, погладив его по спине.

Женщина кивнула в сторону дальнего конца поляны. «Эти двое, должно быть, доставляют тебе массу хлопот», — сказала она.

Я проследил за её взглядом и увидел, что Мопс и Андрокл исчезли. Я улыбнулся и пожал плечами. «Они ничем не хуже других мальчишек их возраста. Помню, как я впервые усыновил Мето…» Я спохватился и замолчал.

«Имя твоего сына причиняет тебе боль?» Она вздрогнула и запахнула плащ.

«Я поклялась никогда больше не произносить его. Иногда я забываю». Я смотрела на залитые солнцем виноградные лозы и слушала щебетание птиц. Магия этого места начала угасать. В конце концов, жрица была всего лишь хрупкой старухой с жидкой кровью; кошка была всего лишь животным; храм – всего лишь каменной хижиной, построенной смертными, которые давно умерли и были забыты. Источник был едва ли больше, чем ручейком, и прямо на моих глазах крошечное облако заслонило солнце, а пятнистые листья выцвели, превратившись из золотых в потускневшую латунь.

«Твоя жена очень любит тебя», — сказала старушка.

Я улыбнулась. Неужели об этом женщины тайно говорили, когда приходили к жрице с мольбами, – о домашних делах? Я нежно погладила кошку, чувствуя вибрацию её мурлыканья на своей ладони. «Я тоже очень люблю её».