Которая, к слову, была в светелке Жар-птицы. Туда пробраться могла и Яга, ей с трубами не впервой работать, а кот ее, бандит одноглазый, и вовсе с легкостью бы проскользнул внутрь. Уж приманить птичку на очередную золотую побрякушку, на очередное зеркальце не составило бы труда. А до Гамаюн добраться вору было вообще проще простого: она жила одна, пусть и на вершине самой высокой ели в Лесном крае. Может, действительно сговорилась с Ягой — та ведь сама не чиста на руку: и детей, и девиц воровала, — позвала своих сестриц-птичек куда, чтобы старуха смогла Кощея почем зря обвинить?

Хотя почему — почем зря? Пропала его Сирин, так ведь он сам ее сначала украл! Хоть и жила раньше она, как Гамаюн, в гордом одиночества на горной вершине, да жила на свободе, а не под Кощеевым надзором. Может, вовсе и не вор это, а освободитель?

Или сам Кощей птиц-девиц воровать решился, а не объявил о том всему царству лишь потому, что еще не всех пятерых собрал в свою коллекцию? Сложно ли ему сочинить слезливую историю, поплакать горючими слезами перед Василисой, обвинив несуществующего вора в покушении на Сирин, а затем обратить царевну в мышь, чтоб не нашла она больше никакой зацепки? Сложно ли ворваться в чужой дом вороном, заколдовать девицу и увести с собой? Проворачивает он такие дела раз за разом, и никакой управы на него нет!

Огорченно поведя усиками, Василиса тяжело вздохнула. Проверить нужно было Кощея, проверить, да только как? Было у них перо Жар-птицы, которое чувствовало силу своей хозяйки, и тому надо было напитаться, чтобы загореться былой мощью…

— Долго еще усами шевелить будешь? Забирайся, — раздался голос Баюна, прерывая раздумья царевны. — У меня, конечно, лапы не скороходы, но на что-то сгодятся.

Благодарно что-то пискнув, Василиса вскарабкалась на спину своего кота, но не успел он сделать и шага, как воздух вновь заискрился, загудел, затрещал. Вихрь подхватил их, точно снежинку, закружил из стороны в сторону, и горное эхо разнесло по всей округе недовольный голос Мороза:

— Упряталась, Василиса? Думаешь, не сыщу? Не тебя, так кота твоего заберу в свой терем, заморожу, коли искать Снегурку не будет! Всех заморожу!

Царевна-мышка, чувствуя, что вот-вот сорвется с кошачьей шкурки, не раздумывая вцепилась в нее зубами. Баюн ошалело мявкнул, но, наглотавшись снега, тут же захлопнул рот. Метель играла ими, то подкидывая, то роняя, пока наконец не выпустила из своих лап на ледяной пол терема Мороза.

— Только мышей ловить и умеешь! — прогрохотал волшебник, сдувая своим холодным дыханием Василису с шерстки Баюна. Та даже пискнуть не успела, как оказалась на полу, но, боясь гнева Мороза, быстро юркнула в норку, пока тот не превратил ее из мыши в ледяную статую. — А искать Снегурку кто будет⁈

— Морозушко, что ж я у тебя в тереме найду, коли ее отсюда украли? — заискивающе проговорил Баюн. — Мы ее у Яги, у Кощея искали — не нашли. Будем искать дальше с Василисой…

— Где же Василиса твоя⁈

— Ищет, ищет! Не лютуй, Морозушко, — успокоил его кот мурчащим напевом, опасливо косясь на мышиный лаз. — Дело сложное, опасное, так быстро не разобраться, но мы на верном пути. Найдем ее, и седмицы не пройдет, или остаться мне без усов!

— Смотри у меня… Заморожу!

Стукнув по ледяному полу посохом, волшебник вихрем унесся в свою мастерскую и, чтобы никто ему не помешал, закрыл ее на засов.

— И к чему такая осторожность? Не понимяу, — развел лапами Баюн. — Вылезай, Василиса!

Царевна выглянула из мышиной норки. Убедившись, что Мороз действительно ушел, она деловито почистила свои усики и уставилась на Баюна в надежде, что кот ей что-нибудь предложит. Посостязавшись в гляделки со своей хозяйкой и попытавшись одной силой мысли убедить ее, что расследование заходит слишком далеко и пора бы уже обо всем рассказать Берендею, он по-человечьи вздохнул и кивнул, признавая поражение.

— Тебе, — пошевелила ушами Василиса, — нужно вернуться к Василисе Прекрасной за пером Жар-птицы, а вместе с ним уже — в замок Кощея. Если птица у него, то перо нам всю правду раскроет, и Кощею уж будет не отвертеться!

— Бедные мои лапки…

— Ты не кривись, на ус мотай, — продолжала царевна-мышка. — К сестрице моей сам добираться будешь, а до Горного края тебя Иван довезти уж сможет. Ты не серчай… Подумай, как нас чествовать будут, когда мы птичек разыщем!

— Твоя правда, — мяукнул Баюн. — Только боязно мне тебя здесь одну оставлять.

— Брось, — легкомысленно отмахнулась Василиса. — Чуть что, я сразу в Кощеев замок перемещусь…

— Легче не стало.

На мгновение повисла тишина, прерываемая лишь тихим кошачьим сопением. План Баюну решительно не нравился, но и спорить с хозяйкой смысла не было: предложить ничего своего он не мог. Конечно, стоило просто схватить ее за розовый хвостик в зубы и рвануть прямиком к Берендею, да только получать нагоняй, что не уберег его дочку… ну совсем не хотелось.

— Может, все-таки вместе отправимся к Василисе Прекрасной? — предпринял последнюю попытку кот.

— Нет, Баюн, — посуровела царевна, и ее округлые ушки опустились. — Мне здесь надобно остаться, еще раз светлицу Снегурки осмотреть. Глядишь, что еще сыщу…

Деваться некуда, — и кот, на прощанье наказав Василисе быть осторожнее пуще прежнего, заспешил прочь из Ледяного терема. Сама царевна-мышка же еще разок окинула взглядом горницу, ничего, кроме беспорядка так и не нашла, и направилась в комнату Снегурки.

Деловито потыкавшись носом в дверь, она поняла, что своими крохотными мышиными лапками ей не открыть ее, поэтому, вместо того чтоб искать, как пробраться внутрь, Василиса разразилась гневной тирадой в сторону Кощея. Стараясь не кликнуть его трижды, чтоб ненароком не вернуться в замок, она пришла к выводу, что ему правда глаза колет, вот он и превращает царевен неведомо во что.

За такими размышлениями она вернулась в горницу. Забравшись на лавку, а с лавки — на стол, где лежало несколько немытых тарелок, стояла нарядная ледяная елочка, разукрашенная во все цвета радуги, Василиса осмотрела комнату. Придумать, как ей открыть дверь в светелку Снегурки все никак не удавалось, пока ее взгляд не упал на лаз, в которой она спряталась от гнева Мороза. В голове заскреблась какая-то мысль.

«Вроде бы Баюну почудились мыши у Снегурки?..» — она еще немного помотала мордочкой, пытаясь хорошенько вспомнить утренние события. Поняв, что так ни к чему не придет и лучше уж действовать, чем сидеть на обеденном столе и бояться быть обнаруженной в любой момент, царевна-мышка бросилась к норке.

Мышиные лазы оказались на удивление удобными — особенно, без их хозяев. Если иметь на руках, или, вернее сказать, лапках, карту этих ходов, то, наверное, можно было обойти на своих четырех все царство. Конечно, это было бы не быстрее, чем в сапогах-скороходах, но всяко удобнее, чем в мышином обличии утопать в сугробах.

Терем Мороза с такого ракурса уже не виделся таким огромным и неприступным, и Василиса довольно скоро нашла норку, выходившую прямиком в светелку Снегурки. С радостным писком она бросилась наружу, но почти сразу споткнулась о что-то холодное и тяжелое.

Прищурившись, царевна осторожно ощупала лапками найденный предмет. Такой же холодный и скользкий, как ледяные стены, окружавшие ее в мышиных ходах, так что хотелось отдернуть пальцы, округлый… Василисе пришлось хорошенько поднапрячься, чтобы выкатить его наружу.

Уже в светелке, сидя прямо под лавкой, где, по словам Мороза, занималась шитьем Снегурка, царевна-мышка смогла рассмотреть этот предмет. Это было кольцо — отвердевшие от холода травяные стебли, переплетаясь меж собой, казались хрупкими, но столь крепко держались друг за друга, что могли пережить не одно падение, а желтый бутон одуванчика распустился прямо в ледяной капле, хрусталем застывшей по центру.

— Эх, Баюн! Ценную улику запрятал ненароком…

Конечно, принадлежало это кольцо Снегурке. Девушка не расставалась с ним ни на мгновение: уж больно дорожила единственным подарком Леля, пастуха деревенского — а значит, потеряла, когда ее силой увели из светелки. Но кто же мог ее за закрытыми дверьми достать?..