На дерево Павло забрался, чтобы ведро вишен нарвать на продажу, Иван следом на соседнее дерево лезет. Усядутся, срывают сладкие ягоды. Павло горсть за горстью в ведро сыплет, а Ваня - ягоду в рот, ягоду в бидон.

На рыбалку мужчины нацелились, Иван тут как тут. Тащит из-под навеса бредень, от радости сам не свой. На ставу мужчины в воде бредень тянут, а Ванька носится по берегу, комья грязи в кусты осоки бросает.

И невольно хочется Павлу чем-то удивить мальчишку. Карпов из сети вытащили, в брезентовую сумку сложили, бредень от тины освободили.

Пора и домой, а Павло медлит. Забрался в воду, бредет возле плотины, ногами дно ощупывает.

- Жемчужницы ищешь? - спрашивает с берега Иван. - Ракушек много у берега под ивами!

Голова Павла скрывается под водой и вскоре выныривает.

- Попался, чертяка! - Павло держит в руках зеленоватого рака. - Держи добычу! - кричит мальчишке и швыряет улов подальше в траву.

Подбежав, Иван боится притронуться к раку, который угрожающе поднимает клешни. Схватив подвернувшуюся под руку палку, мальчишка прижимает рака к земле и цепко хватает за панцирь. Бегом несет к сумке с рыбой.

- Лови еще одного! - кричит Павло и выбрасывает рака на берег. Мальчишка от восхищения сам не свой. Мечется по берегу от Павла к

месту, где лежит бредень и сумка с карпами.

- Десяток уже! - сообщает Павлу.

- Десяток? Ну и будет!

Одевшись, рыбаки забирают бредень, сумку с рыбой и спускаются в яр, где пасутся коровы. Обходят их, здороваясь с пастухом, поднимаются по яру в село. Впереди поспешает Иван, за ним в хорошем расположении духа следуют Павло с Николаем.

- Удачно сходили, - говорит Николай. - На уху наловили. Нажарим…

- Раков наварим! - отвечает Павло и улыбается. - Ивану будет потеха.

- Тут ты прав. Вареных раков он не пробовал. Да и я не ел, признаться честно.

- Вот и попробуешь. Пока я с рыбой буду возиться, ты на велосипед - и в магазин. Пивком холодным побалуемся.

Завидев Лаптеиху возле калитки, Иван срывается с места и мчится к бабушке.

- Раков наловили! Один такой большущий!..

- Раков? Павло надоумил.

- Дядя Павло! Он такой, бабушка, такой!..

- Нахваливай! Вы с ним не разлей вода.

После ужина мужчины вышли на свежий воздух, уселись на скамье под яблоней. Примостился между взрослыми и Ваня. Прибравшись, появилась на крыльце и Лаптеиха. Откуда-то прибрела домашняя кошка и, мурлыкая, принялась тереться головой об ноги хозяйки. Отдыхала Наталья и верила, что жизнь пойдет по новому кругу, дождется она внучат и порадуется. Обязательно так будет: есть Бог, а с ним и справедливость.

Сумерки сгущались, на небе зажглась первая звезда. Над яром всходил молодой месяц. Тонкий серп поднимался над притихшим селом. Тихая ночь укрывала хаты, сады и огороды, в тишине сухо стрекотали цикады. И в этой небесной тишине, прекрасной, как и сам простирающийся вокруг мир, такой сложный, неповторимый и чарующий, на леваде раздался вдруг чистый девичий голос:

?ому ти не прийшов, Як мкяць зийшов? Як я тебе жда-а-ала…

В ЧИСТОМ ПОЛЕ КОНЬ БУЛАНЫЙ

Путь от дома до больницы Авейников прошел бы с закрытыми глазами. За то время, что лежит в хирургии жена, трамвайный маршрут изучил в подробностях, знает каждую неровность на путях - где качнет вагон, а где бросит с такой силой, что держись только. На каких остановках водитель медлит, а тронув с места, тащится едва-едва, зато после стоянки у Финляндского вокзала поторапливается, старается не выбиться из графика и подкатывает к больнице имени Мечникова точно по расписанию.

Сегодня четверг, день посещений. Надо навестить Ольгу обязательно. Гостей найдет полная палата, и жена не будет чувствовать себя одиноко. Полгода прикована к опротивевшей кровати с фанерным щитом под матрацем.

Полгода назад врачи сделали Ольге еще одну операцию на позвоночнике - уверяют, последнюю. Надо терпеть и ждать, когда срастутся кости, и надеяться, что все будет благополучно. Не менее года придется, правда, носить специальный корсет, но последнее не столь уж важно, только бы встала на ноги.

Кости таза и позвоночника раздробило Ольге рухнувшей железобетонной панелью на строительстве дома. Недотепа такелажник не застропил как следует, подал команду на подъем, а панель сорвалась, придавив краем Ольгу. Спиной жена стояла, когда закричали, замешкалась и не отскочила…

Авейников снял со станка деталь, бросил взгляд на часы: пора идти к мастеру на поклон. Представил, как поморщится Горыныч, услышав просьбу отпустить с работы пораньше. Ничего не скажет, а лишь поморщится, словно ему ногу отдавили. Авейников чертыхнулся про себя, настолько стало противно.

Горыныч… Показывали по телевизору мультфильм о Змее Горыныче, оберегавшем в замке богатства, - голова маленькая, а живот огромный. Под конец превратился тот змей в воробья. Посмотрели, а утром на участке возьми кто-то из токарей и брякни: мастер Шубичев вылитый Горыныч - голова маленькая, плечи узкие, зато живот… Горыныч и Горыныч, так и осталось…

Отпрашиваться у Шубичева надо, никуда не денешься. Ольга там исстрадается в ожидании. Будет лежать и смотреть в потолок, не отвернешься - люди кругом сидят и разговаривают, новостями делятся, гостинцы выкладывают. Тошно ей лежать в одиночестве, и каждый стук в дверь - надежда, а вдруг к ней.

Выключив станок, Петр вытер ветошью руки и зашагал в конторку.

- Что у тебя, Авейников? - спросил мастер, не поднимая головы от кипы нарядов.

- Пораньше бы уйти мне… Сам знаешь, Иван Сергеевич…

- Запарка у нас: видишь ведь, завал в цехе, не вытянем план… Понимать должен.

- Не от хорошей жизни отпрашиваюсь. Известно же, что жена в больнице…

- Известно… Только уразуметь пора: производство не частная лавочка. И не кооператив, где полная свобода.

- Не дурак, отчет отдаю. Но за женой там присмотреть некому! Каково ей полгода лежать пластом?

- Не я виноват в твоем горе. Чего кричишь?

- Не кричу, а прошу войти в положение. Завтра отработаю или в субботу. Разве подводил когда?

- Дело твое, - смягчился Горыныч. - Не задерживаю. В конце месяца не жалуйся, что заработал мало.

Петр убрал инструмент, закрыл тумбочку на замок и поспешил в раздевалку. За проходной вздохнул свободнее и зашагал к трамвайной остановке.

На углу кооператоры торговали яблоками. Петр даже обрадовался такому случаю. В магазине краснобокие и крупные не купишь. Дороговато у кооператоров, но куда денешься. Попросил взвесить два килограмма. Спрятал в кошелек сдачу, подумав, что денег почти не осталось, придется растягивать до получки, питаться с сыном кое-как.

Сына Петр увидел во дворе детского сада - гулял с группой. Кольнула обношенность мальчонки: старенькая куртка, из которой давно вырос, руки вон насколько выглядывают, штаны повытерлись, на коленках, того гляди расползется ткань. Давно пора справить обнову, но все откладывал, не свести концы с концами. Ничего, вот будет получка, пойдут вместе в универмаг и купят, пусть порадуется сын.

Мальчик бросился к отцу, обнял.

- Вы уж извините, я пораньше заберу Сережу, - сказал Авейников воспитательнице.

Жил Петр на Благодатной улице, в коммунальной квартире. Получил здесь от завода комнату на первом этаже. Комната была сырая и холодная, зимой на глухой стене выступал иней. Ольга сметала его тряпкой, закрывала стену одеялом. На лучшее рассчитывать не приходилось.

Пробовали поначалу что-то изменить, комиссию из управы вызывали - они походили, повздыхали и ушли быстренько. Полтора года назад Петра поставили на очередь, лет через пять-шесть, может, и получит квартиру.

- Посидишь, сынок, один, - сказал Петр, открывая дверь комнаты. - Я к маме съезжу, ты тут не балуй.

Достав сумку, Петр принялся укладывать в нее сваренную вчера курицу, яблоки. Сын, не смея просить, неотрывно смотрел за тем, как отец опускает в сумку яблоко за яблоком.

Последнее Петр протянул сыну:

- Ешь.