или даже пытаться отправлять друг другу сообщения. В игре было гораздо больше, и всё это сообщалось безупречными, уверенными предложениями.

Учителя всегда хвалили меня за мои, как их называли, сочинения на английском языке, и, вступив в «Journal Juniors», я решила написать и опубликовать что-нибудь такое, что заслужит восхищение девушки из внутреннего Квинсленда. Я пыталась несколько недель, но ни один из моих немногих абзацев не казался чем-то иным, кроме как скучным и ребяческим, и мне пришлось признать, что девушка из внутреннего Квинсленда пишет гораздо лучше меня. Лишь спустя тридцать с лишним лет, когда я стала преподавателем художественной литературы и мне пришлось столкнуться с некоторыми ученицами, которые сдавали работы, явно не являвшиеся их собственными, – лишь тогда у меня возникло ни малейшее подозрение, что девушка-писательница из внутреннего Квинсленда могла получить немалую помощь от матери или тёти.

Я давно привык говорить людям, чьё детство прошло в домах с книжными полками, что я никогда не читал ту или иную так называемую классическую детскую книгу. Иногда, однако, мне удавалось сделать вид, что я знаю что-то о книге, просто потому что читал её сильно сокращённую версию в серии «Классика комиксов». Ни я, ни мой брат никогда не могли позволить себе купить комикс, но мы часто читали комиксы других мальчиков. У нашего двоюродного брата, младшего ребёнка нашего дяди-букмекера, под кроватью стояли коробки, набитые комиксами, и однажды воскресным днём в начале 1950-х я сидел на краю этой кровати, готовый, если представится возможность, шпионить за той или иной из моих кузин, или готовый, если мама велела мне перестать зарываться в дешёвые комиксы, выйти в крошечный палисадник и притвориться, что играю, пока я второпях читал экранизацию романа Чарльза Кингсли « На Запад! » для «Классика комиксов».

Возможно, всего несколько лет спустя я забыл почти всё, что видел на страницах комикса, и всё, что пришло мне в голову, пока я его смотрел. Однако и сегодня я, кажется, помню некоторые детали из рисунков на одной из последних страниц комикса. Молодая женщина

сидит или полулежит на балконе в каком-то городе Вест-Индии.

С балкона открывается вид на море, и молодая женщина смотрит через море в сторону Англии, где она родилась и выросла. Прядь тёмных волос лежит по диагонали на лбу молодой женщины. (Я всегда предполагал, что волосы прилипли к коже молодой женщины, потому что её лоб покрыт потом, хотя контурный рисунок, конечно же, не мог быть настолько подробным, чтобы это выразить.) Молодая женщина замужем за мужчиной, родиной которого является Вест-Индия, или влюблена в него, хотя иногда она вспоминает другого мужчину: англичанина, который когда-то был в неё влюблён и, возможно, до сих пор влюблён.

Я намеревался представить предыдущий абзац лишь как пересказ нескольких деталей в наброске, который, кажется, я помню, но теперь понимаю, что не смог передать только эти детали; мне пришлось также сообщить несколько деталей повествования, главными героями которого являются молодая женщина и двое мужчин. Много раз за пятьдесят с лишним лет, прошедших с тех пор, как я впервые просмотрел версию « На Запад! » в издании Classics Comics , я пытался вспомнить больше деталей этого повествования. Иногда я пытался сделать это настойчиво, как будто многое зависело от того, узнаю ли я всё, что можно узнать об этом повествовании и его персонажах. Рассматриваемое повествование вовсе не является чередой событий, составляющих художественное произведение « На Запад!». Если бы это было так, я мог бы завтра пойти в ближайшую публичную библиотеку и развеять свои сомнения в течение часа или двух. Нет, повествование – это таинственное образование, которое, не могу сказать когда, возникло в какой-то отдалённой части моего сознания. Поскольку оно развивалось именно так и там, я отношусь к нему, справедливо или нет, с большим уважением, чем к чему-либо, что я мог бы когда-либо прочитать в книге, и если бы я когда-либо мог расположить по порядку пункты этого повествования, я бы впоследствии перечитывал их в уме гораздо чаще, чем перечитывал страницы любой из книг, повлиявших на меня.

Всякий раз, когда я пытаюсь вспомнить детали рисунка, упомянутого выше, мне кажется, что я смотрю на молодую женщину со стороны

Англия. Я всего лишь призрак, возможно, едва заметный для настоящих персонажей. Как бы остро я ни ощущал своё положение, они, уроженцы вымышленных стран, знают радости и горести иного порядка.

Что бы ни тяготило меня всякий раз, когда я вижу образ-балкон и образ-прядь темных образных волос на бледном образном лбу, я избавлен от того, что угнетало персонажа, чью роль я принял.

Если молодая женщина потеряна для меня, насколько же более далёкой она должна быть от главного героя: молодого англичанина, чьё имя я давно забыл, как и несколько тёмных штрихов на белом фоне, которые когда-то обозначали его лицо. Если моё беспокойство нарастает, я могу перестать смотреть через воображаемый океан на образ образа; вместо этого я могу всматриваться в текст за вымышленным текстом, один за другим, в поисках молодой женщины, находящейся на большом образном расстоянии от меня. Молодой англичанин, сколько бы я ни читал о нём, будет продолжать смотреть из одного и того же места в моём сознании в одно и то же более отдалённое место.

Мой взгляд, словно призрак, изображённый на экране в Англии-образе, отличается от того, чего я ожидал. Одно из моих немногих смутных воспоминаний о комиксе – комикс « На Запад!», посвящённый давнему соперничеству между Испанией и Англией. Будучи католическим школьником своего времени, я был хорошо предупреждён о распространённом представлении об англичанах как о героях, а об испанцах – как о злодеях. Будучи католическим школьником, я должен был встать на сторону испанца, который, предположительно, был владельцем дома, где молодая женщина сидела или отдыхала на балконе. Тот факт, что я, похоже, встал на сторону протестанта-англичанина, заставляет меня предположить, что я уже в детстве был подвержен влиянию образов и чувств, не имеющих никакого отношения к моей религии; что я уже в детстве создавал целостную мифологию, полностью принадлежащую мне.

Сколько бы раз я ни смотрел на образ молодой женщины на балконе, я не узнаю ничего о её истории или об истории мужских персонажей в «На Запад!». Вместо этого я часто ловлю себя на том, что слышу в своём воображении несколько строф из стихов, которые моя мать обычно декламировала мне во время

Годы, когда я едва мог читать самостоятельно. В те годы мама часто рассказывала мне то, что она называла историями о привидениях, чтобы напугать меня, или то, что она называла грустными историями, чтобы заставить меня плакать.

Главным героем ее любимой истории о привидениях был призрак по имени Старый Эрик.

Моя мать впервые услышала эту историю в драматическом исполнении по радио поздно ночью и рассказала ее мне однажды вечером, когда я лежал в постели перед сном.

Молодожёны прибывают в первый вечер своего медового месяца в пустующий замок, который кто-то предоставил им в распоряжение в отдалённом районе Англии. Муж беззаботно рассказывает легенду о Старом Эрике, первом владельце замка, у которого была иссохшая нога, и который охотился на молодых женщин. Согласно легенде, Эрика можно было вернуть к жизни, если смочить его останки женской кровью. Исследуя подвалы, супруги находят старые кости, но не придают этому значения, даже когда жена порезает палец о рыцарские доспехи, и кровь капает на пол. Они выбирают для своей спальни самую верхнюю комнату на чердаке. Затем жена готовится ко сну, пока её муж исследует какое-то дальнее крыло здания. Вскоре после этого жена слышит шаги на лестнице. Шаги звучат неритмично, как будто у человека, поднимающегося по лестнице, больная нога.

Когда она впервые рассказала мне эту историю, моя мать в этот момент выключила свет и вышла из комнаты. Вскоре после этого я услышал звук приближающихся к моей комнате шагов. Шаги имели характерный, неровный ритм, как будто у приближающегося человека была больная нога. Я в знак благодарности матери закричал, словно от ужаса. Я делал ей то же самое и позже, когда лежал в постели, и она имитировала в коридоре шаги Старого Эрика, поднимающегося по лестнице в замке. Хотя я не был в ужасе, я беспокоился за безопасность молодой женщины. Тем не менее, я верил, что она могла бы спастись от Эрика теми же средствами, к которым я сам прибегал, когда просыпался иногда рано утром и предполагал, что в доме чужак. Она могла бы спастись, если бы у неё была…